Нина Демидова - Писарев
Судебная комиссия раскрыла смысл его отпирательств и вынесла решение, что, хотя не вполне доказана виновность Писарева в намерении распространить свое произведение, он виновен в написании антиправительственного воззвания и, следовательно, в покушении на возбуждение бунта. За это Писарев был приговорен к заключению в Петропавловскую крепость.
IV. Носители меча
Чтобы во всей глубине понять смысл деятельности и взглядов Писарева в рассмотренный период, чтобы объяснить особенность его воззрений в последующее время, необходимо хотя бы кратко рассмотреть сущность нигилизма 60-х годов в России, признанным вождем которого был Писарев. Ведь не зря термин «нигилист» не только сопровождал Писарева до конца его дней, но и остался неотъемлемым от его имени навсегда. Проблема нигилизма представляет также несомненный интерес и при анализе самой эпохи 60-х годов, освещенной его «ярким и оригинальным светом». Откуда же ведет свое начало нигилизм? Каково его истинное содержание, его роль в развитии общественно-политической мысли России? Почему он вызвал самые противоречивые оценки и современников, и более поздних исследователей?
Анализируя бурный период расцвета нигилизма в России, большинство исследователей пришло к выводу, который довольно удачно выразил Е. Соловьев, говоривший, что сама «русская жизнь упорно подготовляла нигилизм», так как именно «безобразия», которыми она была переполнена, и явились… питательной почвой для отрицания (96, стр. 165).
Трехполье, самая отсталая техника, консервативная система землеустройства и судопроизводства, религия и идеализм в духовной жизни, царская власть как вершина политического здания, власть чиновника в общественной жизни, полное бесправие личности в гражданской жизни, непререкаемый авторитет главы семейства в быту, суеверие и безнравственное ханжество в области морали — вот те характерные черты русской действительности, которые делали протест, по словам Писарева, «насущною потребностью русского общества» (19, стр. 115) и явились основой нигилистических тенденций эпохи.
Герцен, касаясь истории нигилизма, говорил, что первые «зарницы нигилизма — зарницы той совершеннейшей свободы» появились еще в 40-е годы, в эпоху мертвого затишья николаевского царствования, когда полумрак «семилетней ночи» надоел, «ужас притупился», забился пульс совести, появилось чувство неудовлетворенности. Казалось, что где-то внутри, в глубинных основах России невидимо созревают и поднимаются пока еще слабые, но «здоровые» силы (37, стр. 346). Первым криком среди этого мрачного безмолвия, криком, в котором вылилась годами накопленная боль, невысказанные ненависть и озлобление против николаевской действительности, было «Письмо» П. Я. Чаадаева, некогда близкого декабристам. «Это был выстрел, раздавшийся в темную ночь; тонуло ли что и возвещало свою гибель, был ли это сигнал, зов на помощь, весть об утрате или о том, что его не будет, — все равно надобно было проснуться…» (39, стр. 139) — писал Герцен. И Россия стала медленно пробуждаться. Журнал «Телескоп», опубликовавший чаадаевское «Письмо», было приказано закрыть, автора объявить сумасшедшим и изолировать от общества. Но было поздно. Россия как бы очнулась от длительного оцепенения. К тому же чаадаевское отрицание, как верно подчеркивает А. Лебедев, явилось лишь выражением объективного процесса, который уже развивался в России. Повсюду поднимался ропот. Все, не исключая армейских офицеров, стали не только критиковать политику правительства, но и выражать недовольство «самим Николаем» (37, стр. 347). Последний, иронически замечает Герцен, «в смятении духа почувствовал за обедом у флигель-адъютанта Б. чуть ли не в присутствии самого Дубельта, как между сыром и грушей родился нигилизм» (37, стр. 347). В нигилизме император смутно предугадывал нечто грозное, способное противопоставить себя существующему режиму.
Подспудная стихия поднималась медленно. Но к концу 50-х годов взрыв назрел. И вдруг зловещее молчание разрывается потрясающим взрывом смеха, «странного смеха, страшного смеха, смеха судорожного, в котором был и стыд, и угрызение совести, и, пожалуй, не смех до слез, а слезы до смеха. Нелепый, уродливый, узкий мир „Мертвых душ“ не вынес, осел и стал отодвигаться. А проповедь шла сильней… все звало людей к сознанию своего положения, к ужасу перед крепостным правом и перед собственным бесправием, все указывало на науку и образование, на очищение мысли от всего традиционного хлама, на свободу совести и разума… Тихая работа сороковых годов разом оборвалась» (37, стр. 348). Так с начала 60-х годов развернулась та внутренняя «партизанская» война прогрессивного начала с охранительным, которая проходила под интригующим названием «нигилизм». Идейным вдохновителем ее был Писарев. Термин «нигилизм» в России употреблялся с 20-х годов. Но после выхода романа Тургенева «Отцы и дети», где был выведен образ нигилиста Базарова, он стал общераспространенным. Слово «нигилизм», выражавшее сущность отрицательного направления в движении шестидесятников, как говорили современники, пришлось России «ко двору», быстро прижилось. Постепенно в понятие нигилизма стало включаться все, в чем хотя в какой-то степени чувствовалось веяние прогрессивных идей, в чем заявлял о себе материализм и давали знать антирелигиозные начала, т. е. нигилизм все более отождествлялся с революционностью. В то же время нигилизм сосредоточил на себе всю ярость и злобу реакционеров, которые, используя допущенные нигилистами крайности и противоречия, давали о нем самые уничтожающие отзывы. Желая оттолкнуть от нигилизма общественность, реакционеры стали причислять к нему не только все, что было необычно, что привлекало своей новизной и яркостью в затхлой атмосфере всеобщего застоя, но и приписывали ему все неестественное, вызывающе вульгарное, отталкивающее.
Интересные данные на этот счет приводит Е. Соловьев. «В разгар движения, — говорит он, — всякого, кто отрицал эстетику, авторитеты частные и общие, видел в естествознании единственную настоящую науку, кто восставал против деспотизма патриархальной семьи, кто не ходил в церковь или носил длинные волосы, плед и синие очки, — всех одинаково называли нигилистами. Один журналист писал: „Нигилизм — это атеизм, материализм, эмансипация, свободная любовь, анархия и распутство; словом, „в бога не верует и в баню не ходит““» (96, стр. 166). Таким образом, этот термин, вобрав в себя самые противоречивые понятия, становился, по словам Писарева, или знаком отличия возглавляемого им течения, или «позорным клеймом» в зависимости от того, какая голова, дружеская или вражеская, потрудилась над его толкованием. Враждебное окружение изображало нигилистов как шайку «интеллигентных разбойников обоего пола», озлобленных неудачников и скудоумных невежд, которые, теряя ориентиры, доходили в своем отрицании до абсурда, до помешательства. Бессмысленное разрушение, или «отрицание для отрицания», они будто бы сделали смыслом своей деятельности и конечной целью ее. А поэтому нигилисты-де не получили поддержки общественности, которая якобы встретила их «недоверчиво и враждебно» (59, стр. 72). В действительности же идеи нигилистов вызвали живой интерес среди прогрессивной общественности. Недаром даже ярые противники нигилизма вынуждены были признать в нем не только характерную черту момента 60-х годов, но и совершенно новое явление, импонировавшее взглядам молодого поколения. Так, Страхов вспоминает, что освобождение крестьян дало толчок к освобождению умов, распространению мыслей об обновлении всей жизни до ее основ и это движение захватило как людей зрелых, так и молодежь. Обстановка всеобщего недовольства окружающим способствовала широкой популярности идей нигилизма и обусловливала их дальнейшее развитие. Поэтому «Русский вестник» от лица всей редакции выражал панический ужас по поводу того, что «нигилистические понятия овладевают умами… мало… встречают себе отпора… напротив, все поблажает им и все питает их…» (82, стр. 414).
