Вячеслав Тимофеев - На незримом посту - Записки военного разведчика
На крохотной привокзальной площади было полно мешочников, спекулянтов, демобилизованных и возвращавшихся из немецкого плена солдат, голодающих из Петрограда и Москвы.
На первом пути - небольшой, вагонов в пятнадцать, воинский эшелон. Из паровозной трубы валит дым. У вагонов красноармейцы. Командир, уже немолодой человек, в помятой фуражке, с расстегнутым воротом, надрывается от крика:
- Мой приказ должон выполняться без промедления! Что у нас получается, товарищи? Ежели подобру не соглашаетесь, ставлю на голосование...
- Что здесь происходит? - спросил Кожевников у красноармейца, сосредоточенно вертевшего самокрутку и не обращавшего внимания на командира.
- А то и происходит, что уговаривает идти на ту сторону железки, скользнув безразличным взглядом по Кожевникову, ответил красноармеец. - Не успели оставить ашалон, а он посылает охватывать фланг белых.
- Да ты толком скажи, о чем спор? - не понял Кожевников.
- Я ж тебе русским языком и сказываю: командир требует пешедралом обхватывать фланг белых. А какой резон нам свои вагоны бросать? А ежели беляки нас обхватят, тогда что - панихида? Я, брат, с шестнадцатого года воюю. Всякого насмотрелся.
- Безобразие! - возмутился Яша и отошел в сторону. - Голосуем, митингуем, окапываемся вокруг эшелонов. Если и дальше будет так, сомнут нас беляки.
На втором пути, сразу же за воинским эшелоном, готовился к отправлению товарный поезд.
Кожевников показал машинисту мандат, и мы пошли вдоль состава, забрались в порожний вагон, насквозь прошитый пулеметной очередью, и устроились в углу на слежавшейся ржаной соломе.
- Революция - это, брат, великая школа, и к тому же школа нелегкая, как бы продолжая прерванную беседу, говорил Кожевников. - Но раз уж ты оказался в роли ученика, не пугайся трудностей, не останавливайся на полпути, иди вперед с открытыми глазами. Видал матросов? Это же сила! Однако порой такая сила слепа, ее нужно умно, умело направлять...
Вскоре поезд тронулся, в вагоне стало свежо, как ранней весной на рассвете. Яша закурил, растянулся на соломе и, придвинувшись ко мне, продолжал:
- А теперь можно потолковать и о деле. Ты ведь понимаешь, в каких муках рождается Красная Армия. Но этот процесс уже никакая сила не остановит. А чтоб действовать не вслепую, надо знать, что происходит там, у врага: крепок ли у белых тыл, каково настроение солдат и еще многое другое. Эти сведения председатель ревкома Куйбышев собирает по крупице и передает в штаб Первой армии. Но иной товарищ, бежавший, к примеру из Самары, наговорит столько, что и поверить трудно: у страха ведь глаза велики! И вот однажды позвал Валериан Владимирович к себе самарца Семенова и говорит ему: "Иван Яковлевич, ты руководил в Самаре военным контролем, так что опыт у тебя есть. Подбери надежных ребят и организуй при Первой революционной армии военную контрразведку. Людей мы тебе дадим". И дали. Губком партии направил в эту самую контрразведку и меня. Так я стал резидентом... Знаешь, что это такое?
- Догадываюсь. По-моему, дело интересное, но тонкое, - заметил я осторожно.
- Даже более чем тонкое, его не измеришь и микрометром. Тут другие приборы нужны. И я, поручившись своей головой, рекомендовал товарищу Куйбышеву мобилизовать в партийном порядке на эту работу и тебя.
- Небось, не один год этому обучаться надо! Не знаю, справлюсь ли...
- Если захочешь и постараешься, то справишься. Меня ведь тоже никто специально не обучал.
- Ты старше и опытнее меня...
- Опыт - дело наживное! - усмехнулся Яша. - Нужда заставит, будешь и дипломатом, как это случалось со мной...
- Ты - дипломат? Вот это новость!
Я знал, что Кожевников с отличием окончил ремесленное училище, стал лекальщиком высшей квалификации. Но представить себе Яшу в роли дипломата я не мог и попросил его рассказать, как это было. И он поведал мне свою одиссею, которая и привела его в контрразведку, а затем в ВЧК, к Дзержинскому.
Рассказ Кожевникова в то время, я конечно, записать не мог. К счастью, он вел дневник и вскоре после поездки в Симбирск подробно записал в нем о своей "дипломатической миссии". В 1963 году Куйбышевское книжное издательство выпустило сборник "Были пламенных лет", для которого Кожевников подготовил свои воспоминания. Тираж сборника был небольшой - всего пять тысяч экземпляров, и в настоящее время книга эта стала библиографической редкостью. Рассказ же Кожевникова представляет, как мне кажется, значительный интерес, и я надеюсь, что читатель на меня не посетует, если я приведу его по воспоминаниям самого Я. Н. Кожевникова.
Дело было так. Самарский ревком, обсуждая вопрос о мерах, которые следовало бы предпринять против поднявшего контрреволюционный мятеж чехословацкого корпуса, части которого уже продвигались из Пензы к Самаре, решил направить в чехословацкий штаб делегацию для переговоров. В состав делегации были назначены работник губпродкома И. П. Трайнин и Я. Н. Кожевников.
"Мандат, подтверждающий наши полномочия на право ведения переговоров, мы получили от Самарского горисполкома, - пишет в своих воспоминаниях Кожевников. - Нам было поручено сообщить чехословацкому штабу, что все их люди беспрепятственно будут пропущены на восток, если они прекратят мятеж и сдадут оружие.
Второго июня мы на паровозе выехали со станции Самара и около 12 часов дня прибыли на разъезд Иващенково. Наши отряды к этому времени уже оставили Иващенково, но белочехов пока ни на разъезде, ни в самом поселке не было.
Сойдя с паровоза, мы увидели толпу местных жителей. Они были настроены благодушно. Но здесь же было несколько человек, вооруженных винтовками, с эсеровскими значками на фуражках. Эти бросали в нашу сторону косые взгляды. Но положение было для них еще не ясно, они не были уверены в своих силах, поэтому никаких враждебных действий по отношению к нам не предприняли.
Объясняем столпившимся на станции людям цель нашего приезда, спрашиваем, можно ли проехать дальше.
- На паровозе не проедете, - отвечают, - в нескольких верстах отсюда взорван железнодорожный мост. - Советуют ехать на дрезине до моста, а дальше идти пешком.
Другие рекомендуют ехать на лошадях в объезд. - А то могут и подстрелить, подумают, что разбираете полотно.
Предложения были безусловно искренни и доброжелательны.
Взвесив все, мы решили ехать дальше на лошадях. Но вот подходит к нам человек и рекомендуется вновь назначенным комендантом станции. Это был эсер Петров. Узнав о цели нашего путешествия и о намерении ехать на лошадях, он заявил, что о нашем дальнейшем следовании не может быть и речи. Да это и бесполезно, добавил он, так как чехи "очень, очень скоро будут здесь".
