Одри Хепберн - Признания в любви. «Образ чистой красоты» (сборник)
Она без объяснений поняла, улыбнулась:
– Одри, твоя карета не превратится в полночь в тыкву, она настоящая. Ты заслужила такую сказку.
Я рыдала, уткнувшись в колени своей наставницы:
– Чем?!
– Хотя бы вот этими слезами, девочка.
А мне понятно одно: это аванс, который отрабатывать придется всю жизнь, отрабатывать, забывая о самой себе. Меня любили, обожали, не подозревая, что я этого совершенно не заслуживаю, значит, предстояло заслужить. Это огромный груз, и мне просто повезло, что рядом оказались люди, которые помогли его вынести и не сломаться, не заболеть звездной болезнью.
Мама не смогла приехать на премьеру, она добралась до Нью-Йорка только через месяц, когда моя известность стала уже почти привычной, а число желающих взять автограф с каждым днем увеличивалось. Ей очень не понравился отель за девять долларов в сутки и то, что мне не выделили машину.
– Я вовсе не звезда. Спектакли на Бродвее не идут подолгу, а будет ли следующий, неизвестно.
– Ты должна потребовать увеличения оплаты!
– Я должна сначала научиться хорошо играть, мама.
Как объяснить, что за каждую фразу шла борьба, что вот уже месяц я перед каждым выходом на сцену трясусь как в лихорадке, даже зубы стучат. И только понимание, что не имею права подвести остальных, заставляет делать первый шаг из-за кулис. Лишь потом, погрузившись в роль, я забываю свой страх.
В первый же вечер мама пришла на спектакль, хорошо, что я этого не знала. Знала Кэтлин, но она благоразумно ничего не сказала. В этом тоже был риск: увидев маму прямо в зале, я могла сорвать спектакль. Не случилось, все прошло хорошо, мы несколько раз выходили на поклоны, а за кулисами я привычно бросилась на шею Кэтлин. Та улыбнулась:
– Молодец!
– Спасибо!
И тут я увидела стоящую чуть в стороне маму.
– Мама, тебе понравилось?
Баронесса Элла ван Хеемстра не могла обниматься с дочерью, как актриса Кэтлин Несбитт, она спокойно и с достоинством произнесла:
– Ты играла очень хорошо, дорогая, учитывая полное отсутствие опыта.
Но тут налетели журналисты, узнавшие, что к новой звезде приехала мать. Упустить возможность сделать такую фотографию просто грешно! Мама позировать перед фотокамерами умела всегда, ее достоинству могли позавидовать королевы. И ее мало впечатлил ажиотаж вокруг меня.
Но что-то было не так, и меня это мучило. Много позже я поняла, что именно. В каждом письме, каждом телефонном разговоре, и когда мама уже приехала в Нью-Йорк, я без конца твердила о помощи Кэтлин Несбитт. Это была правда, я без Кэтлин никуда, но так хотелось, чтобы и мама поняла, как помогла мне Несбитт, прониклась благодарностью к ней. А получилось все наоборот.
За много лет мама привыкла, что всем, чего я достигаю, я обязана ей, именно ее помощь и поддержка давали мне возможность учиться балету, потом играть пусть и маленькие роли в кино. А теперь у меня был большой успех, и помогла мне не она, а чужая женщина, которой я столь благодарна. Мама оказалась к моему успеху непричастна, и, думаю, это было главным сдерживающим фактором для нее.
Конечно, баронесса Элла ван Хеемстра сдерживала эмоции в любой ситуации, но наедине со мной могла бы похвалить или сказать, что в восторге от меня не меньше, чем публика. Не сказала…
И я инстинктивно отшатнулась к Кэтлин, которая, наоборот, хвалила за малейший успех, а если и требовала, то не потому, что «дамы нашего круга должны вести себя иначе», а объясняя, что так будет лучше. У меня появилась вторая мама – сценическая, та, благодаря которой я стала актрисой. И моя настоящая мама обиделась, нет, она ничего не говорила, но я же видела…
Кэтлин Несбитт я действительно обязана своей игрой, мы остались подругами до конца ее жизни – до 1982 года. Кэтлин умерла в девяносто три года, хотя энергии и доброты у этой женщины хватило бы еще лет на сто. Я так счастлива, что часть ее души принадлежала и мне!
Кэтлин я обожала, в том числе за ее умение не быть высокомерной. Очень успешная актриса, она принадлежала куда больше театру, киношники не сумели разглядеть ни ее, ни Марселя Далио, эти два чудеснейших человека вечно играли роли второго плана. Кажется, Кэтлин всю жизнь играла бабушек, зато какова бабушка в «Незабываемом романе»! И снималась она всю жизнь – если я не путаю, последний ее фильм, «Семейный заговор» Хичкока, снят в 1975 году. В нем все та же очаровательная, неутомимая Кэтлин, у которой каждая фраза, каждое слово весомы, значимы, несут смысловую нагрузку. Она учила меня этому всю жизнь, но сначала на Бродвее.
А замечательные мемуары Кэтлин? Словно и не было в ее жизни трудностей, вернее, они были, но лишь в виде досадных помех счастью. Одно название чего стоит: «Маленькая любовь и большая компания»! Любовь ко всем у Кэтлин не была маленькой, наоборот, была поистине всеобъемлющей. Представляете, как мне повезло иметь такую наставницу!
Разве я могла не быть благодарной за ее учебу? Можно быть леди, уметь вести себя с достоинством, можно следить за каждым словом и не давать воли собственным эмоциям в жизни, как наставляла мама. Но только в жизни, на сцене этого делать нельзя, зритель должен видеть переживания актрисы, иначе получится просто ледышка.
Думаю, в этом и заключался конфликт между мамой и Кэтлин. Нет, самого конфликта не было, но они учили меня прямо противоположному: мама – быть сдержанной, не выражать эмоций, что бы там ни чувствовала, а Кэтлин напротив – все выражать и лицом, и голосом.
Научили обе: перед камерой я кривляка, а вот вне площадки сама скрытность, но скрытность доброжелательная. Это тоже урок моих дорогих мамочек, обе они внушали, что нужно сначала думать о других, а потом о себе, относиться доброжелательно ко всем, даже к тем, кто тебе не слишком приятен. К счастью, таких людей в моей жизни (не слишком приятных) было очень мало, и надеюсь, они не почувствовали моего внутреннего напряжения в своем присутствии. Я старалась не подвести дорогих наставниц, очень старалась.
Думаю, они не могли подружиться, но не потому, что боролись за меня, а потому, что учили разному. Мама ревновала меня к Кэтлин, хотя никогда не подавала виду, баронесса ван Хеемстра умела держать себя в руках. А Кэтлин не ревновала, понимая, что мама все равно дороже, но всегда старалась помочь мне в профессии.
Как бы то ни было, «Жижи» шла успешно, Колетт писала слова благодарности мне, а я ей, спектакль шел гораздо дольше, чем предполагалось, а потому на следующее облако под названием «Римские каникулы» я шагнула только следующей весной.
И все равно «Жижи» на время убрали из репертуара только потому, что Одри Хепберн должна сниматься в «Римских каникулах».
