Николай Полетика - Вoспоминания
Оглядываясь сейчас назад и вспоминая прошлое, я могу сказать, что в нашем классе и вообще по всей гимназии мало кто верил в правдивость этих статей. Но все же бесконечные сообщения правых газет со все новыми и новыми подробностями об убийстве Ющинского вызвали в кругах киевской молодежи известную сенсацию. Подумать только, ритуальное убийство! Как это может быть в XX веке, когда Блерио уже перелетел через Ла-Манш, а вскоре в самом Киеве, на ипподроме, будет показан полет на настоящем аэроплане? Тогда, и в апреле и мае 1911 года, все эти газетные сообщения о ритуальном убийстве Андрюши Ющинского были для нас лишь полемикой правых и левых газет, борьбой монархистов и националистов с оппозиционной либеральной и демократической интеллигенцией.
А самой учащейся молодежи было не до того. В апреле мы готовились к переходным экзаменам в следующий класс, в мае сдавали экзамены, и это для нас было важнее всего. В июне занятия прекратились и все разъехались на летние каникулы.
Однако в июне и июле произошли первые достаточно серьезные события: 9 июня была арестована Вера Чеберяк, 13 июня она была освобождена, а 22 июня была арестована вторично. Но в тот же день, 22 июня, был арестован Мендель Бейлис, приказчик кирпичного завода Зайцева. 3 августа ему было предъявлено обвинение в убийстве Андрюши Ющинского. 7 августа Вера Чеберяк была вторично, и на этот раз окончательно, выпущена из тюрьмы.
Все это красноречиво свидетельствовало о том, что власти в угоду реакционному дворянству решили объявить убийство Ющинского ритуальным убийством, приписать его Бейлису и создать громкий процесс против всего еврейства вообще.
Перед летними каникулами нам в гимназии сообщили, что в сентябре 1911 года царь снова приедет в Киев для того, чтобы присутствовать на открытии памятника Александру II по случаю пятидесятилетия освобождения крестьян от крепостной зависимости. Мы надеялись, что Николай II, возможно, посетит нашу гимназию по случаю столетия со дня ее основания.
Мы вернулись в Киев к началу учебного года, в конце августа. В городе все были заняты приездом царя. В гимназии готовились к посещению царя. Слухи о преобразовании гимназии в дворянский лицей, куда будет закрыт доступ разночинцам и евреям, широко циркулировали по Киеву, и дворянские отпрыски ходили с гордо поднятой головой.
1 сентября около 7-ми часов вечера я вышел прогуляться. Город был празднично разукрашен транспарантами и флагами. Я поднялся вверх по Тарасовской улице (на которой я тогда жил) и вышел не спеша к университету, а оттуда по Большой Владимирской к Оперному театру. Начинало темнеть и постепенно стали зажигаться фонари; теплая киевская осень звала прогуляться подольше. Оперный театр был окружен нарядами солдат и полиции. В опере шел торжественный спектакль в присутствии царской семьи, и вдруг, когда я был почти у самого театра, я услышал револьверные выстрелы, раздавшиеся в театре. Мгновенная тишина, затем крик, а за ним русский национальный гимн «Боже, царя храни». В здании театра захлопали двери, на улицу выбежали люди, пронзительно зазвучали свистки городовых, откуда-то появилась карета Скорой помощи. У театра собиралась толпа. Как мне ни хотелось узнать, что же произошло, я поспешил домой, ибо гимназистам без специального разрешения было запрещено появляться на улицах после восьми часов вечера.
Нетрудно было понять, что в театре произошло покушение: в кого-то стреляли, но в кого? Услышав гимн, я понял, что царь жив.
На следующий день я узнал из газет, что стреляли в председателя Совета министров Петра Аркадьевича Столыпина и что он тяжело ранен. Газеты сообщали подробности покушения: вчера в театре в антракте к Столыпину подошел молодой человек во фраке и выпустил в него в упор две пули из револьвера. Убийцей оказался бывший ученик нашей гимназии, сын крупного киевского домовладельца Дмитрий Григорьевич Богров.
Вскоре распространились слухи, что Богров получил пропуск в театр от самого начальника Киевского охранного отделения полковника Кулябко, то есть он был надежным человеком в глазах полиции, а ещё точнее – агентом-провокатором, выдавшим полиции несколько революционеров, и что убийство Столыпина он задумал и совершил, чтобы оправдаться в глазах анархистов-революционеров, в чьей организации он состоял. До сих пор точных доказательств этого нет. Но как бы там ни было, Богров на глазах царя застрелил Столыпина, скончавшегося от ран 5 сентября. 7 сентября Богров был повешен и перед казнью, опять-таки согласно слухам этих дней, цинично заявил: «Мне все равно, съем ли я ещё в своей жизни две тысячи котлет или не съем».
Выстрелы Богрова разбили вдребезги тщеславные надежды директора гимназии о преобразовании ее в дворянский лицей. Что же это за гимназия, которая претендует на такую честь, а воспитывает таких террористов, как Богров!.. Но все же царь посетил нашу гимназию через два дня после покушения. Я стоял в первой шеренге малорослых гимназистов на лестнице в вестибюле и смог на этот раз хорошо разглядеть царя. Царь был сумрачен и неуверенно оглядывался по сторонам. Наш толстый запыхавшийся директор грузно опустился на колени и поцеловал руку своего государя. Однако столетний юбилей нашей гимназии был безнадежно испорчен. Гимназия получила название «Императорской Александровской», гимназистам на поясные пряжки и на гербы на фуражках вместо цифры I поставили букву А с короной над ней, прием евреев в гимназию отныне был прекращен, но дворянским лицеем наша гимназия не стала.
Киевские антисемиты пытались использовать выстрел Богрова для дальнейшей травли евреев. В городе стали говорить, что Богров «выкрещенный еврей» и что «жиды погубили верного слугу царя». 4 сентября члены Киевского «Союза русского народа» вышли на улицу с портретами царя и царицы и с пением гимна и патриотических песен направились на Софийскую площадь к памятнику Богдану Хмельницкому. Над Киевом нависла угроза нового еврейского погрома. Евреи покидали город, в страхе заперлись в своих квартирах. Но погрома на этот раз не произошло. Уже после революции 1917 года стало известно, что полковник Кулябко 6 сентября телеграфировал Департаменту полиции в Петербург: «В связи с убийством Ющинского и покушением на жизнь премьер-министра статс-секретаря Столыпина с 6 сентября в Киеве ожидается еврейский погром».
Однако в Петербурге, повидимому, решили, что такие события в Киеве чуть ли не в дни посещения города царем могут породить опасные мысли, будто погром разрешен царем. А 8 сентября «Русское знамя» писало:
«Убитый премьер был единственным ни за какие деньги не соглашавшимся прикрыть дело Ющинского. Расследование дела Ющинского наносит убийственный удар всемирному жиду… Одно раскрытие дела Ющинского для мирового жида-убийцы, жида-фанатика, жида-кровопийцы – опаснее и гибельнее двадцати киевских погромов».
