Сергей Довлатов - Армейские письма к отцу
«Стоит тайга, безмолвие храня
Неведомая, дикая, седая»
Не помню автора (из молодых)Тайгу я представлял себе иной
Простой, суровой, мужественной, ясной
Здесь оказалось муторно и грязно
И тесно, как на Лиговке, в пивной.
«Стоит тайга, безмолвие храня
Неведомая, дикая, седая»
Вареную собаку доедают
«Законники», рассевшись у огня.
Читавший раньше Гегеля и Канта
Я зверем становлюсь день ото дня
Не зря интеллигентного меня
Четырежды проигрывали в карты.
Но почему тогда глаза смущенно прячу
Когда я песни ваши слушаю и плачу.
«Законники» — это воры «в законе», профессионалы и философы воровства. Сидят на ослабленном пайке, т. к. не работают принципиально.
26
Дорогой Донат!
У меня по-прежнему все в порядке. Мое положение заведующего батальонной библиотекой — это лучшее, что можно найти в армии. Кроме того, мне дали портативную пиш[ущую] машинку «Москва». Очевидно, вскоре буду сдавать экстерном на III шоферский класс.
Единственное, что меня очень досадует, это Асины неприятности. Меня это ужасно огорчает.
Здесь, в Чинья-Ворыке, есть очень занятный человек — Виктор Додулат. Он прекрасно играет на гитаре и сам сочиняет песни, очень веселые и простые. Сам он из Перми, образования классов 6 у него. Кроме песен, он пишет стихи, полупохабные и дурашливые, но, по-моему, талантливые. Одну его песню здесь распевают все. Она называется «Я не без шухера ушел».
Если Окуджава занимается тем, что передает, трансформирует для людей изысканного круга чувства простых людей, то Додулат как раз и есть простой человек, и поэтому в его песенках совсем нет кокетства.
Мы с ним однажды читали долго друг другу, и ему, вроде бы, понравилось. Я ему сказал, что его стихи и песни слишком беспечны и в них мало его труда. Он немедленно согласился и сказал:
А стихи я творю по-простому,
Тут премудростей нет никаких,
Скажем, слово приставил к другому,
Получился, как видите, стих.
Тогда я ему посвятил такое стихотворение:
Поэзия — это такая морока,
Что лучше не браться, но если увяз,
Пусть будет тяжелым твой стих, как дорога,
И страшным, как бабы, забывшие нас.
Пусть песня твоя будет резкой, как окрик,
И твердой, как мерная поступь солдат.
Писать надо так, чтоб запомнила ВОХРА,
Что жил на земле рядовой Додулат.
Жду твоих писем. Как тебе понравилось ст[ихотворение] «Солдатские письма»?
Обнимаю.
Довлатов.
27
Дорогой Донат, дело в том, что я сам не твердо знаю, какие мои стишки напечатаны, т. к. я — балда, посылаю штуки по три, а напечатали, судя по денежкам, по одному. Но, приблизительно, ты прав. Из неизвестных тебе послал только одно, мерзкое, про стиляг.
Завтра утром я еду на Весляну лечить зуб, обрадуй мамищу.
Светлана неожиданно оказалась чистокровной коми. Но это не страшно, а даже забавно.
Из боязни быть назойливым занудой, а также, помня, как на протяжении нескольких лет я изнурял окружающих своей амурной непоследовательностью, я не стану писать, какой она ошеломляюще нормальный человек. Она болела, теперь поправляется, но сидит еще дома. Между прочим, ее отец тоже хорошо готовит.
Стихов я писать не буду до тех пор, пока не напишу одного трудного стихотворения про карусель. Делаю огромные усилия, чтоб не рифмовать: карусель-карасей, т. к. стих «глубоко философский», и хочется, чтоб рифмы не перли в глаза.
Будь здоров, Донат, ты уже, очевидно, почувствовал по тону письмеца, что у меня настроение бодрое.
Всем поклоны.
Сережа.
28
Дорогой Шерлок Холмс!
Мы начали сейчас получать все те газеты, из которых ты делаешь вырезки. Большое спасибо. В этом больше нет нужды. У меня накопилась целая пачка. Перечитываю. От мамы очень давно ничего нет. Я волнуюсь.
Сережа.
Р. S. Почему ты ничего не пишешь про изрядно плохие стихи:
1. Говорят, что если гаснет папироса[19]
2. Поэзия — это такая морока…
3. Все исчезло давно…[20]
С. Д.
29
Дорогой Донат!
За 21 октября в центр[альной] правде напечатаны стихи Евтушенко про Сталина. Стихи редкой мерзостности. Это даже странно.
Дальше. По поводу стишка, который тебе не понравился, «Все исчезло давно и т. д.». Ты, очевидно, не понял, что это стишок насмешливый и иронический по отношению к самому себе. Мой товарищ Додулат придумал к нему музыку и поет эту песенку нарочно очень заунывно. Получается ничего.
Но меня больше интересует, что ты скажешь про след[ующее] стихотв[орение] «Он был веселый, мирный лабух». Это про Додулата.
Донат, еще такое дело. Я обращался к врачу с ногой, и он сказал, что мне здесь могут сделать операцию и даже, очевидно, дадут после этого отпуск. Дней на десять. Но могут и не дать.
Прошу тебя, узнай, пожалуйста, у кого-нибудь из врачей, стоит ли мне делать эту операцию здесь, или нет.
У меня ничего нового.
Жду писем.
Сережа.
30
Дорой Донат!
Сегодня у меня много времени и я напишу тебе длиннейшее письмо
Я очень благодарен тебе за то, что ты пишешь мне почти каждый день. Это меня очень поддерживает. Я сейчас переписываюсь только с тобой, с мамой, с Лялей и Ксюшей. Перестал писать Валерию и Славе Веселову. И тот и другой писали мне всякую ерунду, про то, что они мне завидуют. Им, вероятно, наша жизнь в тайге кажется цепью приятных и нетрудных подвигов, что мы — этакие суровые сибиряки, мужественные и простые. На самом же деле геройство, к сожалению, связано с разными малоприятными вещами, с испугом, например, и быстро надоедает. Я здесь встречал нескольких очень храбрых и сильных людей, но и им муторно. Одно только радует, что время быстро летит.
И еще, конечно, выручают стихи. Я уже, кажется, писал тебе, что не рассчитываю стать настоящим писателем, потому что слишком велика разница между имеющимися образцами и тем, что я могу накатать. Но я хочу усердием и кропотливым трудом добиться того, чтоб за мои стихи и рассказы платили деньги, необходимые на покупку колбасы и перцовки.
