Тамара Катаева - Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 302.
Дед отделывается, как ему кажется, более чем прозрачными и твердыми намеками. Порассуждав о безграничных, в глазах родителей, достоинствах внука, желает им (и своей семье): «Дай Бог вам его на счастье вырастить!» (БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 307) Внук уже отправлен в Германию, демарш «молодых» Пастернаков, возможно, уже вот-вот состоится, дед заключает свое письмо заклинанием: ВАМ, ВАМ растить его.
«А скрещеньем первых (ног. – Авт.) он и вызван к существованью».
Там же. Стр. 298.
Женя была феминистка. Но денег не зарабатывала.
«…грех <…> неглубокости, необязательности нашего брака… »
Там же. Стр. 581.
«Я перечла все твои письма. Плачу. Гнусность – вот ответ».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 162.
Пожалуй, мы с Быковым переоценили ее интеллигентность и литературность слога. Гнусность – это слишком патетическое выражение. В длинном письме без запятых (так, кажется) она перечисляет претензии месячной, полугодовой и годичной давности – противным тоном, мелочно и очень настойчиво. Пастернак ей все простит – не в этот год, когда она пригрозит ему изменой и вернется (он будет счастлив, что ничего менять не надо), а простит потом, во всю долгую, оставшуюся практически совместной жизнь. Женя будет проучена уже навсегда и со свойственным ей прилежанием (не в делах, требующих физических усилий) будет вести себя смирно, самоотверженно и дружественно (не без срывов, но легких – без «гнусности» и другой безвкусицы). Боюсь, что иногда в своей длинной жизни она просыпалась ночами и долго не могла прийти в себя: неужели это случилось, «въехало в ее жизнь», как было просто уступить ему, и сейчас было бы все, а Зина вернулась бы на свое место, она даже бы и не приходила бы к ним с него.
Пока она не подозревает о возможности сопротивления с его стороны и надеется на выигрыш всухую. «Мои чувства, убитые трудной, жестокой зимой без всякого участия и помощи с твоей стороны…» «Я не раз писала тебе, что больше всего мне бы хотелось опять попробовать работать, что хоть слегка насытившись работой, можно ощутить всю потребность любви. На следующий же день ты принялся за работу (он думал, что по-мужски правильно понял ее упрек) и ни слова не было тобою сказано о том, как осуществить мою. <…> Тогда будь последовательным <…> к чему у тебя этот тон проповедника <… > почему ты так прямо по небесному… »
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 163—164.
Женя была за границей три раза: в 1922-м, 26-м и 31-м годах, соответственно в 24, 28 и 33 года. Художественного законченного образования она ни разу ко времени поездки не имела, профессиональные же амбиции – внутренние и с готовностью признаваемые справедливыми – присутствовали в полной мере каждый раз. Достижение – портрет «Киноартистка Тамара Макарова», художественные сверхзадачи и технические приемы которого вполне соответствуют старательно исполненной красотке из дембельского альбома. «Мама мечтала продолжать свое художественное образование, причем Боря надеялся в этом на помощь и участие своего отца, профессионального преподавателя (добавим: и художника, которому видеть самоутверждение Жени Лурье за счет ремесла – дела его жизни, которое он полагал недоступным только из желания самоутвердиться, было очевидно неприятно). Маме хотелось ехать в Париж, для чего она получила рекомендательное письмо от своего учителя по ВХУТЕМАСу П.П. Кончаловского. <…> Попытки связаться с преподавателем в Париже, которому Кончаловскийрекомендовал маму, не удались. Ехать наугад одной она не решалась».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 24.
Прошлым летом в поссенхофене
«Чтобы дать маме отдохнуть от забот обо мне и укрепить ее здоровье, Федя и Жоня, по папиной просьбе, послали ее в пансион в небольшом городке Поссенхофен, расположенном на берегу живописного Штарнбергского озера, в 20 км от Мюнхена».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 172.
И при семи няньках бывает мать заботливая, а бывает отчужденная, ленивая. Вовсе не обязательно упрекать Же-
ню только на том основании, что при ребенке всегда была няня (а при ней самой – горничная). Имея и няню, и гувернантку, и любой другой штат прислуги, заботливая мать всегда будет жить заботой о ребенке и никогда не будет в праздности, она всегда будет занята детьми и никогда не устанет от этих забот. В этом и есть разница между хорошей и плохой матерью.
Уваженный в будто бы собственной просьбе Пастернак поражен: «Напиши мне, пожалуйста, как родился Поссен-хофен, как ты в нем очутилась и что делаешь?»
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 173.
Состоятельные и бездетные (это сочетание, как правило, заставляет предполагать безудержную склонность к филантропии и самопожертвованию) Федя с Жоней опасаются, что их гостеприимство будет толковаться расширительно (не ошибутся и даже будут раздражаться за не по годам наивный эгоизм), но ошибутся в превентивной тактике (попробуют дать больше): конкретно «пансионата» Пастернак не просил, но написал Жоне бешеное письмо о необходимости и крайней желательности для него, чтобы жена Женя за границей пополнела. «Ты не можешь представить, как меня это терзает! <… > умоляю тебя, когда ты немного освободишься, займись этим немного <…>» Рисуется душераздирающая картина: Женя, « отставляющая стакан с молоком или тарелку с яичницей <… > Тогда ты перебарывай это чувство – заставляющее Женю так поступать. И вообще, учреди, организуй это через прислугу».
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 314.
Пастернак деликатно делегирует обязанности Жони прислуге, непременному атрибуту богатого дома, чтобы Жоня не заподозрила, будто он предлагает ей самой придвигать Жене тарелки и стаканы, а может, даже пощелкать пальцами или придумать забавную считалочку для ложек, хотя ведь и сам знает, что организовывать или учреждать что-либо через прислугу – такой же дополнительный труд, как и всякий другой. На дворе у нас конец двадцатых годов двадцатого века. Домашняя прислуга в Европе вполне оформилась в нормальную профессию, часто весьма квалифицированную или себя таковой считающую, люди выполняют свою работу. Пастернак же имеет патриархальное представление о челяди – бестолковые помещики, крепостное право, комнаты набиты «людьми», девками: эта – голову чесать, эта – сны рассказывать. Следить за Жениной рукой, решительно отодвигающей стакан с молоком… В Париже еще в 1847 году Александр Иванович Герцен восхищался рациональностью бытового обихода: Петрушу возить с собой не надобно, и даже без лакея можно обойтись, так все прогрессивно отлажено: «О тягости, несправедливости, взаимном стеснении и взаимном разврате, происходящем от лакейства, говорят давно; но, не будучи диким или Жан-Жаком, как же обойтись без частной прислуги?» Выход найден: коммунальная прислуга, не для статуса, для реальной помощи, портье. «Портье чистит вам платье и сапоги, портье натирает паркет, обтирает пыль, моет окна, портье ходит за табаком <> Вы всегда можете за делом позвать портье – затопить ли камин, бросить ли письмо в ящик; но, разумеется, он помер бы со смеху или разразился бы ругательствами, если бы вы его позвали на пятый этаж затем, чтоб он набил вам трубку или подал платок из другой комнаты» (ГЕРЦЕН А.И. Письма из Франции и Италии). Ну, или там Женя яишенки решительно бы отказывалась покушать и надо было бы что-то учредить через прислугу.
