Льюис Кэрролл - Дневник путешествия в Россию в 1867 году
Это было замечательное место. Помимо того, что на ярмарке имелись отдельные ряды для персов, китайцев и других, мы постоянно встречали необычные создания с нездоровым цветом лица и в немыслимых одеждах. Персы, с их спокойными умными лицами, широко расставленными удлиненными глазами, воронова крыла волосами и желто-коричневой кожей, с черными шерстяными фесками на головах, похожими на гренадерские шапки, были почти что самыми живописными из всех, кого мы встречали, но все новые впечатления дня затмило наше приключение на закате, когда мы наткнулись на татарскую мечеть (единственную в Нижнем), как раз в тот момент, когда один из служащих вышел на крышу, чтобы произнести ...[6] или призыв к молитве. Даже если бы в увиденном не было ничего самого по себе необычного, это представляло бы огромный интерес благодаря своей новизне и уникальности, однако сам призыв не был похож ни на что другое, что мне доводилось до сих пор слышать. Начало каждой фразы произносилось быстрым монотонным голосом, а к концу тон постепенно повышался, пока не заканчивался продолжительным скорбным стенанием, которое проплывало в неподвижном воздухе, производя неописуемо печальное и мистическое впечатление: если услышать это ночью, то можно было бы испытать такое же волнение, как от завываний привидения, предвещающего чью-то смерть.
Сразу же, послушные призыву, появились толпы верующих, каждый из которых снял с себя и отложил в сторону обувь перед тем, как войти: главный священник позволил нам постоять в дверях и посмотреть. Сам обряд поклонения, похоже, состоял в том, чтобы стать, обратившись лицом к Мекке, неожиданно упасть на колени и коснуться лбом ковра, подняться и повторить это один или два раза, затем снова неподвижно постоять в течение нескольких минут и так далее. По пути домой мы зашли в церковь, где служили вечерню, со всем приличествующим набором икон, свечей, крестных знамений, поклонов и проч.
Вечером я отправился с младшим из Веэров в Нижегородский театр, который оказался самым непритязательным строением из всех, что мне доводилось видеть,— единственным украшением внутри была побелка на стенах. Он был очень большим и заполнен не более, чем на одну десятую, поэтому в зале было замечательно прохладно и приятно. Представление, исполнявшееся исключительно на русском языке, было нам несколько непонятно, однако, прилежно трудясь в течение каждого антракта над программкой, мы, с помощью карманного словарика, получили сносное представление о том, что происходит на сцене. Первой и самой лучшей частью была «Аладдин и волшебная лампа», бурлеск, в котором некоторые актеры показали по-настоящему первоклассную игру, а также очень неплохое пение и танцы. Я никогда не видел актеров, которые уделяли бы больше внимания действию и партнерам по сцене и меньше бы смотрели на зрителей. Тот, который играл Аладдина, по фамилии Ленский, и одна из актрис в другой пьесе, по фамилии Соронина, пожалуй, были лучшими[7]. Другими пьесами были «Cochin China» и «Гусарская дочь».
7 августа (ср.).
После ночи, проведенной в постелях, состоящих из досок, покрытых матрасом в дюйм толщиной, подушки, одной простыни и стеганого одеяла, и после завтрака, гвоздем которого стала большая и очень вкусная рыба, почти полностью без костей, которая называется Stirlet, мы посетили собор и Мининскую башню.
В соборе мы обнаружили, что там проходит торжественная обедня и все огромное белое здание заполнено военными: мы немного подождали и послушали великолепное пение.
С Мининской башни нам открылась великолепная панорама всего города и извивающаяся лента Волги, теряющаяся в туманной дали. Затем, после еще одного посещения Двора, около трех мы отправились в обратное путешествие, еще более неудобное, чем предыдущее, если такое вообще возможно, и снова прибыли в Москву, усталые, но довольные всем, что увидели, примерно в девять утра.
9 августа (пт.).
Единственным значительным событием дня была наша поездка (снова в сопровождении Веэров) в Монастырь Semonof, где с вершины колокольни, взбираясь на которую, мы насчитали 380 ступеней, мы смогли ближе и, по моему мнению, лучше рассмотреть Москву, чем с Воробьевых гор. Мы посетили часовни, кладбища и трапезную: часовни были прекрасно украшены фресками и проч., и в одной из них имелось любопытное изображение, почти гротескное, сучка и бревна[8]; мы также отведали монашеский черный хлеб, который оказался совершенно съедобен, хотя и не вызывал желания откушать его еще раз… Старший из Веэров вечером составил мне компанию, и мы пошли в Московский «Малый театр», на самом деле оказавшийся большим красивым зданием.
Публика была очень хорошая, и пьесы «Свадьба бургомистра» и «Женский секрет» были встречены большими аплодисментами, но ничто не понравилось мне так же, как «Аладдин». Все было на русском.
10 августа (сб.).
Мы посвятили утро визитам с рекомендательными письмами, однако нам не удалось никого застать дома. Днем мы поехали в Петровский дворец и погуляли там в парке. Дворец выкрашен в ярко-красный и белый цвета — результат получился явно уродливым. По дороге обратно я переписал надпись над Toer Gate, которые охраняют вход в парк:
PIAE MEMORIAE
ALEXANDRI I
Ob Restitutam E Cine Ribus
Multisque Paternae Curae Monumentis Auctam
Antiquam Hanc Metropolin
FLAGRANTE BELLO GALLICO ANNO
MDCXII FLAMMIS
DATAM
Мы поужинали с г-ном Пенни, встретив у него г-на и г-жу Ком и их племянницу г-жу Натали, а затем все вместе поехали в Семонов монастырь и прослушали очень длинную, но очень красивую службу, в которой присутствовала одна совершенно новая для меня деталь: главный священник вынес Евангелие и держал его в руках, в то время как все остальные, а затем и монахи, приближались по двое и целовали книгу.
Затем он положил ее на аналой и стоял рядом, пока верующие подходили и целовала сначали книгу, а затем его руку.
11 августа (вскр.).
Утром мы посетили английскую церковь, поскольку Лиддон взялся прочитать там проповедь. Оттуда, вместе с г-ном Пенни, мы отправились с визитом к епископу Леониду, викарному епископу Московскому, к которому у Лиддона было рекомендательное письмо от князя Орлова. Мы были весьма обрадованы тем, как он нас принял, а также его вежливым обаятельным обхождением — того сорта обхождением, которое сразу заставляет людей почувствовать себя непринужденно.
Я думаю, что визит наш длился, должно быть, часа полтора; перед уходом мы договорились поехать завтра вместе с ним в Троицу, в надежде, что, возможно, нам удастся нанести визит митрополиту, архиепископу Филорету… Затем мы вернулись и, поужинав с нашими гостеприимными знакомыми, вместе с ними поехали в Страстной женский монастырь, где все песнопения исполняются самими монахинями,— хотя отдельные фрагменты службы, разумеется, проводятся священником. Однако во всех случаях читала одна из монахинь: в течение службы читалось очень много, и в некоторых случаях монахини оставляли свои места на клиросе и становились вокруг чтицы.
