Вернер Герберт - Стальные гробы. Немецкие подводные лодки: секретные операции 1941-1945 гг.
Между секцией с дизелями и серединой лодки располагались крохотный камбуз, туалет, кубрик для унтер-офицеров, а под палубой — часть 50-тонного комплекта аккумуляторных батарей. В центральной секции лодки помещались ее сердце и мозг — центральный пост. Он был оборудован сверх меры патрубками, трубами, клапанами, проводами, вентилями, измерительными приборами, переключателями, счетчиками, контрольно-регулирующим механизмом и гирокомпасом. Оборудование поста включало также насосы, опреснитель воды, нижний перископ, магнитный компас, шкаф для хранения навигационных карт, столик, электропривод для контроля за вертикальным и горизонтальным рулями.
В следующей секции размещались радио- и акустическая рубки, нижняя торпедная установка с четырьмя торпедными аппаратами, а также матросский кубрик, кают-компания для офицеров и мичманов, небольшая каюта для капитана, какое-то подобие туалета и опять же под палубой вторая часть аккумуляторного комплекта. Три секции были разделены на семь водонепроницаемых отсеков, каждый из которых имел водонепроницаемую дверь, способную выдерживать давление воды на глубине 120 метров.
В четвертой, самой маленькой секции — рубке находились перископ для атаки, счетно-решающий механизм для торпедных аппаратов и штурвал. Цистерны балласта, спецназначения и корабельных запасов размещались по всей лодке. Запасы топлива и воды хранились в наружных цистернах, помещавшихся в особых полостях между легким и прочным корпусами.
Прогулка по лодке привела меня в замешательство. Я был поражен сложностью ее устройства и обескуражен даже той первичной информацией, которую узнал от Керна. Мне показалось, что должны были пройти годы, чтобы я достиг уровня знаний первого вахтенного офицера и тем более профессионализма командира лодки.
Я находился у маленького чертежного столика штурмана, когда с мостика прозвучала команда:
— Приготовиться к погружению! Общая тревога!
Несколькими мгновениями позже начали спускаться вниз вахтенные, громыхая по ступенькам алюминиевого трапа и тяжело топая по деревянным доскам палубы. Затем раздался пронзительный сигнальный звонок. Чтобы быстрее открыть цистерны балласта, одни механики повисли на рукоятках клапанов, а другие принялись неистово крутить вентили. Воздух шумно выходил из цистерн по мере заполнения их водой. «У-557» погружалась под воду так быстро, что я вынужден был схватиться за какой-то прибор, чтобы не упасть на металлические плиты палубы. Это вновь напомнило мне о том, что я должен постоянно быть начеку.
Раздался тревожный крик:
— Не закрывается впускной клапан!
«У-557» быстро уходила под воду дифферентом на нос под углом в 35 градусов. В круглом отверстии задней переборки показался орущий механик:
— Течь не устраняется! Должно быть, заклинило головной клапан!
Тут уже заорал Паульсен:
— Главмех! Продуть балласты, поднять оба горизонтальных руля — всплытие!
Секунды стрелка глубомера перемещалась от деления 60 метров к 70, 85, ПО. Затем лодка на мгновение выровнялась и… начала опрокидываться на корму. Меня потащило вниз, и я упал бы, если бы не схватился за трубопровод над головой. Теперь лодка стремительно падала на дно Балтийского моря дифферентом на корму. Ее погружение было столь стремительно, что все незакрепленные предметы — чемоданы, ящики, жестяные банки консервов, предметы личного обихода — покатились с угрожающей скоростью вниз по центральному проходу. Двух механиков, занимавшихся горизонтальными рулями, выбросило из своих кресел в клапанное отверстие. Кто-то из них, влетев в люк передней переборки, схватился в отчаянии за ее край.
— Прекратить продувку балласта, лодка неуправляема! — заорал командир.
По мере того как «У-5 57» приближалась к морскому дну, из дизельного отсека стал доноситься ужасный шум. Сквозь впускной клапан в отсек обрушились тонны воды. Затем лодка испытала мощный толчок, ударилась о дно, свет погас. Я оторвал руки от трубопровода, за который держался, и обрушился на штурмана. Тот упал на кого-то еще.
Потом наступила полная тишина.
С кормы прозвучал глухой голос:
— Впускной клапан задраен и закреплен.
Течь была устранена. Но лодка зарылась кормой в ил, находясь в подвешенном состоянии под углом в 50 градусов и слегка раскачивалась взад и вперед, как маятник.
— Включить аварийное освещение! Всем перебраться в носовой отсек! — приказал капитан повеселевшим голосом.
Тотчас загорелась часть ламп и едва различимые в полумраке члены команды стали карабкаться наверх. Быстро оглядевшись, я заметил, что глубомер показывал 142 метра. Казалось, «У-557» увязла в иле настолько глубоко, что даже спасатели не смогли бы поднять ее. Система электроснабжения вышла из строя. Из аккумуляторных батарей вытекла большая часть электролита, и внутри лодки стали распространяться ядовитые светло-зеленые клубы дыма. Возникла угроза взрыва.
Я не успел полностью оценить обстановку, как услышал голос, прозвучавший из переговорной трубы:
— Говорит дизельный отсек. Механик Экштейн мертв.
В голове у меня мелькнула мысль, что вариант ухода Экштейна из жизни, возможно, был не самым худшим. Если ядовитые газы не сожгут наши легкие, то мы умрем от удушья, как только прекратится подача кислорода.
Команда продолжала карабкаться вверх на руках и коленях, опираясь на насосы, клапаны и любые подвернувшиеся трубопроводы. Когда я тащился по плитам палубы, то всматривался в лица людей, с которыми едва познакомился. Мокрые, пропахшие машинным маслом, грязные и потные, они выполняли приказ Паульсена без всяких эмоций. Все мы стали жизненно важным балластом, стремясь положить тяжесть своих тел на чашу весов нашей судьбы. Была, действительно, какая-то злая ирония в том, что капитан назвал меня дополнительным балластом, когда я явился на борт лодки.
Постепенно мы добрались до торпедного отсека. Однако нос лодки опустился от этого лишь незначительно. Казалось, она не сдвинется со своей позиции, поскольку колоссальный вес проникшей в кормовую секцию сквозь впускной клапан воды действовал как якорь. Я слышал, как капитан советуется с главмехом в центральном посту. Их можно было видеть через круглое отверстие люка. Все выглядело так, будто я стою на верхнем пролете лестницы десятиэтажного здания и наблюдаю холл, расположенный на первом этаже.
