Сергей Скрипаль - Контингент (Книга 2, Шурави)
В городишке, где до армии жил Пашка, каток заливали каждую зиму. Девчонки и мальчишки, парни и девушки, степенные взрослые, сменяя друг друга, весело звенели металлом с утра до вечера. Таким удовольствием, радостью веяло от катающихся, что Пашка, уже будучи студентом техникума, пересилил стыдливость и во что бы то ни стало решил как можно быстрее научиться кататься на коньках. Прежде, пока был жив отец, Пашка вместе с ним сколько-то раз поковылял по льду, но толком кататься не научился. А теперь - зависть взяла. Музыка, огоньки разноцветные, люди красивые. Сказка зимняя! Дух захватывает!
- Да что я, хуже других, что ли! - стиснул зубы Пашка. - Научусь!
На разъезжающихся ногах выбрался на лед и, конечно, со всего маху плашмя упал. Раз, другой, третий. Устав от падений и ушибов, добрался до ближайшей лавочки и только когда с облегчением шлепнулся на нее, увидел, что рядом с ним, уткнув лицо в белые пушистые варежки. о чем-то плачет девушка.
Нет, страшного ничего, просто больно ударилась, но вот и повод ее, прихрамывающую, до дома проводить. Настя жила у тетки во время учебы. Училась (вот чудо!) в том же техникуме, только не на механическом отделении, где учился Пашка, а на технологическом и курсом младше. Поэтому и не видел Настю Пашка в техникуме, у каждого отделения были свои учебные помещения. Проводил Пашка девушку и ушел домой взволнованный, смущенный, влюбленный.
Встречались до весны. Катались на коньках, ходили в кино, бродили по улицам, вложив ладонь в ладонь, целовались. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы однажды вечером Пашка не обнаружил в почтовом ящике квадратик суровой на ощупь серо-белой бумаги. ПОВЕСТКА кратко, по-военному, гласила, что необходимо явиться такого-то числа, в такой-то кабинет в городской военный комиссариат по вопросу призыва на срочную службу в ряды Советской Армии. Видимо праздничные дни помещали доставить повестку раньше и осталось Пашке на все про все 3 дня.
Изумленно-растерянные глаза Насти: "Тебе... завтра... как же так?"
Слезы матери: "Сынок, да как же я без тебя?!..".
Вот так!
Совершенно неожиданно служить понравилось. Курс молодого бойца проходили в непосредственной близости от границы Афганистана в летном полку в поселке Кокайты, расположенном в пустыне. Покорила экзотика, звучность непривычных названий населенных пунктов Термез, Кушка, Самарканд, расположенных, по расчету Пашки, неподалеку от кишлака и гарнизона. Поразили обилие и дешевизна базаров. Огромные мясистые помидоры, сладчайшие арбузы, дыни, виноград, гранаты - все это было в сказочном, неправдашнем изобилии на местном базарчике и служило прекрасным дополнительным пайком. За свои, правда, деньги, но после солдатской столовой, грязной и неухоженной, с невыносимо гадкой жратвой, этот доппаек был отличным утешением солдата. Были проблемы и посложнее. Старослужащие, "деды", откровенно по-хамски относились к молодым солдатам, грабили, избивали, издевались. Пашка после потасовок с ними размышлял, отчего люди здесь, в армии, такие злые. И внезапно понял, что они от чувства собственной неполноценности лютуют. После КМБ всех отправляют туда, за речку, в чужую воюющую страну и, значит, оказывают особое доверие, как избранным, а они - остаются, вроде как брак! Найдя такое объяснение, легче стало у Пашки на душе. Даже почувствовал превосходство над "дембелями", скоро уходящими домой, над черпаками, которым еще год трубить здесь, в этом загаженном предвоенном гарнизоне, над стариками, впереди у которых полгода службы на пересылке.
С другой стороны от солдатских казарм белели двухэтажные дома офицерских семей, ДОСы, из которых по вечерам и ночам доносились музыка, пьяные голоса, шум драки, а то и стрельба, когда какой-нибудь запыленный офицер внезапно прилетал с той стороны границы по каким-то военным делам и заставал свою благоверную в не совсем приличной позе и не совсем одну. А бывало, что и совсем не одну и в позе совсем неприличной.
То, что гарнизон приграничный, подтверждали патрули, которые выходили на дежурство вооруженные автоматами и гранатами. На аэродроме, где приходилось работать салагам, таким как Пашка, то и дело взмывали вверх или тяжело плюхались на взлетку самолеты. Приходилось грузить Илы и АНы тяжеленными ящиками с автоматами, патронами, снарядами, бомбами. Разгружали серые самолеты с подпалинами по бокам, какие-то безрадостные, поблекшие, не имеющие привычного авиационного блеска и лоска. Носили солдаты из глубин летающих громадин неподъемные длинные ящики, перетаскивая их вшестером, а то и по восемь человек. Долго не могли понять, что значат таинственные слова летчиков, спускающихся устало на бетон аэродрома:
- Груз 200. "Черный тюльпан"!
Ребята поняли, что это такое, когда уронили один ящик. Доски с одного края разошлись, обнажив цинковый угол. Гробы. Цинковые гробы! Последняя посылка домой!
В груди похолодело. Пашка навсегда запомнил тревожное, долго не покидающее чувство бессилия перед судьбой. И чтобы победить, не поддаться, может быть, даже перехитрить ее, Пашка отыскал в себе дар хохмача и балагура. Позже, уже в Афгане, этот дар развился, даря облегчение не только Пашке, но и всем желающим.
Первую историю, придуманную от начала до конца, Пашка рассказал дня через два подавленным от сознания скорого отправления в Афганистан солдатам из учебной роты. Рассказ получился удачный, повеселевшие бойцы хохотали, смаковали подробности, успокаивались, мечтая совершить подобные подвиги на еще пока далекой гражданке.
Пашка ловил себя на мысли, что подчас и сам начинает верить в свои россказни.
Поддерживать репутацию легкого и веселого человека уже в Афганистане помогала... черепашка. Обычная песчаная черепашка, которых много в пустыне.
Приказ был - сбить со скал, стоящих у входа в ущелье, духов. Скалы торчали, как гнилые обломанные зубы, прикрывающие смрадный рот. Моджахеды установили с обоих сторон по миномету и пулемету и безнаказанно гробили взвод за взводом. Вертушки беспомощно кружились над местом засады. Толстые стены горного монолита только взвизгивали насмешливым хохотом отбитой взрывом щебенки, не пускали вглубь пещер, оберегали от смерти бородатых сынов Аллаха.
Взводом то бежали, то ползли вверх, скатываясь неуклюже по каменистой осыпи сапогами, впиваясь пальцами в серые складки гранита. Медленно, но все же приближались с обратной стороны к засевшим в укрытии душманам. При этом все время помнили, что их маневр прикрывают своими жизнями парни их роты, и неизвестно, сколько их и кто именно еще живы.
Духи почуяли что-то неладное, и на вершине скалы мелькнули одинокие чалмастые головы. Увидели. Открыли огонь. Солдаты старались укрыться. Вжимались в морщины склона, все же продвигаясь к засаде.
