Владимир Туболев - Чужое небо
Соломеин что-то буркнул и смолк. Видно, это был давний и неразрешимый спор.
Потом Земцов рассказал, что несколько раз пытался бежать, но его ловили. Побывал он во многих лагерях. Особенно плохо пришлось в Доре, где пленные работали в тоннелях. От каменной пыли ничего нельзя было различить уже за два шага. Там он испортил легкие и теперь беспрерывно кашлял.
- Сколько же вам лет? - поинтересовался Грабарь, глядя на его старческое лицо.
- Тридцать два года.
- Тридцать два? Земцов невесело усмехнулся.
- Не похоже? Здесь все... быстро становятся взрослыми.
На вид Земцову нельзя было дать меньше пятидесяти, лицо было высохшим и сморщенным, как печеное яблоко.
- Страшно не то, что они со мной сделали, а - плен, - проговорил Земцев после молчания. - Я ведь кадровый военный. И - вот...
Он закашлялся. Потом начал с жадным интересом расспрашивать о положении на фронтах, о Москве - он был москвичом, о разгроме немцев под Курском. Грабарь рассказал обо всем, что знал.
Мироненко держался отчужденно и в разговор не вступал. Третий из пленных, Соломеин, так и не поднялся.
- Летают каждый день? - спросил Грабарь. Земцев кивнул:
- Каждый.
- Вы уже были там?
- Был, - сказал майор. - Мы все там были.
- И не пытались таранить? - спросил Тесленко враждебно.
- Не пытались.
Храбрый нашелся, - пробурчал Соломеин. - Думает, ему тут кино. - Он натянул куртку на голову и, подвинулся еще дальше к стене.
- Невозможно? - спросил Грабарь.
- Возможно, - неохотно отозвался Земцев. - Некоторые пробовали.
- И что?
- Что, что! - разозлился Земцев. - Попробуйте - узнаете. - Он помолчал, потом объяснил более спокойно: - Немец выбросится с парашютом, а тебя подожгут, только и всего. Да и не так это просто. Они держатся теперь осторожно. Да вы, наверно, видели, что произошло сейчас с Метелиным...
- Видели, - подтвердил Грабарь. - А бежать?
- Пешком? Далеко не убежишь.
- На самолете.
- С пятнадцатиминутным запасом горючего?
- Да, верно, я забыл.
- А кроме того - вокруг зенитки.
- Понятно. Тесленко поглядел на него с презрением.
- Зениток испугались!.. Земцов окинул его внимательным взглядом.
- Дело не в страхе. Дело в том, что это совершенно бессмысленно. С таким же успехом можно подойти к колючей проволоке и тебя убьют.
- Тогда бросить самолет на какую-нибудь наземную цель! - упрямо мотнул головой Тесленко.
- На наземную? - переспросил Земцев. - На какую? Вокруг ничего нет.
- Ангар, стоянка... мало ли!
- Ты думаешь, немцы дураки? И на стоянке, и возле других служебных помещений, и в ангаре во время полетов находятся десятки пленных, а немцев один-два человека. Что ж, бросишь ты самолет на пленных?
- Они другого и не заслужили...- угрюмо пробормотал Тесленко. Земцев крякнул.
- М-да... Чего же заслуживаешь ты?
- Того же самого! - запальчиво сказал сержант. Земцев пожал плечами и отвернулся. Молчали Мироненко и Соломеин. Грабарь думал. Положение было намного хуже, чем он предполагал вначале. Капитан помрачнел.
- Здесь еще есть наши? - спросил он наконец Земцова.
- Да.
Майор рассказал, что кроме них здесь находятся еще четырнадцать летчиков и несколько десятков техников и механиков. Техники в основном из Югославии, Чехословакии, Франции, хотя есть и несколько русских. За время существования аэродрома погибло девять пилотов, трое из них - при таране.
- Дело - швах, - сказал он и вздохнул с тоской. - Эх!..
Глава пятая
1
Барак был кирпичный, метров тридцати длиной. На нарах валялась истертая солома. Окон в бараке не было, потолка - тоже. Под черепичной крышей тускло мерцала две лампочки.
Кроме Грабаря с Тесленко и их новых знакомых в бараке находились еще несколько человек. Они изредка перебрасывались двумя-тремя фразами на незнакомом языке.
Капитан опустился на отведенные ему пары. Некоторою время он сидел неподвижно. Ему надо было как следует обдумать все увиденное и услышанное.
Для начала нужно как можно основательнее ознакомиться с системой охраны лагеря, с распорядком, с положением пленных. Не сегодня -завтра их тоже пошлют в воздух, и самое главное, что от них требуется, - не дать себя сбить в первых же полетах. Это самое главное...
Машинально перебирая рукой солому. Грабарь наткнулся на что-то твердое и с удивлением увидел маленькую. детскую дудочку, вырезанную из ивы. Когда-то он сам мастерил такие же дудочки - давно, в детстве...
Дудочка пережила человека, который спал до него на этом месте.
Грабарь осторожно поднес ее к губам. Несколько необыкновенно чистых, как весенняя капель, звуков упало в черноту барака.
Тесленко вздрогнул, повернулся к капитану. Перестали разговаривать пленные напротив.
Нежные и чуть грустные звуки то тихонько переливались, то превращались в невнятный ропот...
Каждое утро, едва начинало светать, в Пружанах слышался надтреснутый голос пастушка:
- Тпруськи! Тпруськи!
Вслед за тем на Лысой горе показывалось стадо овец и мечущаяся где-то в самой толчее Кастусева фигура с длинной лозиной в одной руке и жалейкой из ивы - в другой.
Кастусь никогда не идет за стадом или впереди него. Он обязательно где-нибудь в центре разнимает столкнувшихся лбами баранов, отгоняет какую-нибудь настырную овцу от изгороди, чтобы она не перескочила в огород, или поворачивает молоденького буяна, решившего вернуться домой. Лозиной Кастусь никогда не пользуется, она только мешает ему. Но Кастусь то ли не догадывается от нее избавиться, то ли не хочет - кто знает. А так как забияк он просто оттаскивает друг от друга, ухватившись за шерсть или рога, то энергии он расходует раза в четыре больше, чем требуется.
Вид у Кастуся самый нелепый. На нем всегда одни н те же драные, закатанные до колен и заляпанные грязью портки. Рубашка ситцевая, старенькая, на ней нет ни одной пуговицы. Может, Кастусь иногда и заправляет ее в портки, но обычно она развевается на его тощей фигуре, как на огородном пугале. Ходит Кастусь с весны до осени босиком, поэтому его ноги с толстыми пятками грязны и в, цыпках.
Кастусь галопом носится среди овечьего стада, пытаясь поспеть везде установить порядок. Ухватив то одного, то другого упирающегося барана, он растаскивает их вразные стороны. Но не успевает он отвернуться, чтобы выручить застрявшего в плетне ягненка, глядь - бараны снова сцепились, и только треск несется по улице от ударов. Другой бы огрел их пару раз лозиной, благо она в руке, и дело с концом, но Кастусь думает, что им и без того больно, и жалеет.
Поглядеть на это представление собираются мальчишки чуть ли не со всей деревни. Они подают ехидные советы, насмехаются над пастушком, но тот не обращает на них внимания и продолжает заниматься своим делом. Если ему уж очень надоедят, Кастусь грозит лозиной и кричит сердитым пронзительным голосом:
