Николай Попель - Впереди - Берлин !
- Вот смотри, - показывал ему Катуков. - Мы имеем двенадцать километров между Баранувом и Тарнобжегом - прохода через водное пространство. На севере немцы жмут на корпус Гетмана - те еще отбиваются совместно с пехотой Пухова. Соображай: противнику очень просто сорвать нам операцию, если его танки прорвутся с юга, у тебя на участке соединятся с теми, что на Гетмана жмут, и отрежут тылы. А у нас на плацдарме ни горючего, ни боеприпасов не запасено. Если ты на Краков наступать собираешься, кто нам сзади оборону удержит? Немцы? Главная твоя задача: удержи свой узел дорог до прихода армия Рыбалко. Любой ценой удержи, чтобы противник не соединил северную и южную группы. Помнишь старый закон обороны?
- " Где гвардия обороняется, враг не пройдет",- процитировал Бойко. - Так ведь больше года наступаем, люди я слово "оборона" позабыли.
- Плохой ты стал солдат, - не спускал Катуков, - Война нас крепко учила, что в обороне надо думать о наступлении, а в наступлении не забывай об обороне. Эту ночь вам с Боярским поспать не придется. Объясните народу задачу: не на Краков наступать, а тылы оборонять. Сможете? А если не сумеете, мы за вас полностью работу проведем.
Но командование бригады не приняло "любезного" предложения и отправилось вместе с нами к бойцам. По дороге Михаил Ефимович тихонько напутствовал:
- И заботы не было бы, да молодых у вас много. Эх, если бы старая гвардия была! Первые наши гвардейцы - Любушкин, Стороженко или Саша Бурда! Какие бесстрашные люди были: горели и не сгорали! Под Москвой у них одна машина была на восемь-десять немецких, да и та иной раз - одно название, что танк. А сдержали все-таки!
Танки были спрятаны у опушки леса на окраине Кольбушева. Люди только что поели; одни копались в моторе, другие сбились в кружок, где местный Теркин рассказывал новичкам что-нибудь "за жизнь и за войну". Увидев командиров, гвардейцы без приказа стали собираться около нас.
- Кто еще не воевал? - спросил Михаил Ефимович.
Молодого пополнения оказалось очень много. Катуков начал рассказывать про боевые дела бригады.
И молодые бойцы зримо представили себе Курскую дугу, лавину стали, огня, дыма, гудящее от самолетов небо...
- А старая гвардия выстояла! Был у нас в бригаде помкомвзвода старший сержант Иван Тимофеевич Зинченко? Ранило весь его взвод, а "тигр" прямо на них пошел. То ли возьмешь танк одной гранатой, то ли нет! Накипело у Зинченко, взял он в каждую руку по две гранаты да на пояс еще четыре штуки повесил и кинулся под гусеницы. "Тигру" - могила. Подорвался Зинченко, но спас свой взвод. А как на горящих танках на таран шли - знаете? А как ваш бывший командир, любимец всей армии полковник Александр Федорович Бурда один с четырнадцатью танками дрался?!
Молодые солдаты завороженно слушали. Бурда был идеалом А.С. Боярского. Обычно застенчивый, про Бурду начальник политотдела бригады мог говорить без конца. Сейчас он благодарно посмотрел на командующего и начал сам рассказывать о подвиге танкистов.
- Экипаж Бурды Александра Федоровича атаковал противотанковую батарею. Подавили два орудия, и тут произошел редчайший, наверное, единственный случай: снаряд у немецкой противотанковой пушки калибром поменьше нашей танковой пушки, и влетел немецкий снаряд через дуло в канал орудия танка и разорвался там. Водитель слышит - взрыв. Открыл люк, чтобы посмотреть, а в щель влетел второй снаряд. Разорвался внутри танка, стекло оптики разбилось, окалина летит градом. Лицо комбригу порезало, глаза ничего не видят. Но Бурда не растерялся. Приказал стрелку-радисту по радио передать командование командиру батальона Заскалько, а затем командует водителю - Матняк у него водителем был: "Вправо!" Борт хотел убрать, лобовую броню подставить под снаряды. Матняк кивнул головой, да так и сидит на месте. Бурда ему: "Вправо!", "Вправо!", а машина стоит на месте. Разозлился командир и бросился вниз. Видит, у Матняка рука оторвана, на сухожилии болтается, а механик молчит и одной рукой за рычаги дергает. Да где уж, когда и двумя их с силой поворачивать нужно. Искры в открытую рану сыплются. Бурда ему: "Матняк, что ты молчишь?" А тот головой качает и к рычагам все тянется. Взял его командир на руки, опустил рядом с сиденьем, перетянул перебитую руку ремнем, Матняк ее здоровой рукой прижал, поднес к груди и замер. А Бурда глаза от крови вытирает и на рычаги жмет.
- Работала только правая гусеница, - продолжал Боярский, помолчав, - а левая только-только тянула - шли по дуге. Идет танк задним ходом, по нему бронебойными снарядами лупят. Как только развернулись - пошли на исходный рубеж. Тут Матняк сознание начал терять. Все бормотал, все беспокоился: "Кто жив из экипажа? Где командир, где Александр Федорович? Кто танк ведет?" Уж Бурда его успокаивал - ничего не понимает человек. А у переправы затих, забылся. Над переправой "юнкерсы" налетели. Бьют и бьют. Радиостанция вышла из строя, мотор глохнет. Бурда не видит ничего, глаза в крови. Взял кувалду, вышиб заклинивший люк, высунулся, чтоб виднее было, и стал маневрировать.
Боярский снова замолк.
- Вывернулись. Навалились все вместе, напрягли последние силы, кое-как скрепили тягу левого фрикциона - и дали газу. Пошел танк по прямой. Добрались до исходного рубежа, а Матняк очнулся и снова теребит: "Кто живой? Где командир?" Ничего не видит. Александр Федорович сам его успокаивал: "Вот, мол, я, Фома Неверующий".
Боярский рассказывал так, как будто он сам был в подбитой машине, как будто сам видел затихшего Матняка и упорно нажимавшего на рычаги Бурду. Молодые солдаты, да, по правде сказать, и мы слушали его с волнением. Ведь это была не просто корреспонденция с энского участка про подвиг подполковника Б. это все случилось с людьми, которых мы знали, любили; и все это могло произойти с любым из нас и, может быть, уже на следующее утро. Каждый необстрелянный боец чувствовал, что ему предстоит заменить Матняка. Вот на какое место его поставили!
- Я на КП был в то время, - продолжал Боярский. - Сбежались мы все к машине. Вижу: вылезает из люка Бурда, весь в крови, и Матняка на себе тянет. А тот твердит: "Нет! Я сам, сам!" И вылез-таки. Бледный - ни кровиночки, а рука на сухожилии одном чуть держится. Врач - к нему. Матняк спрашивает: "Спасти нельзя руку-то?" Тот головой мотает. "Режьте тогда, только чтобы я сам видел". Режет доктор руку, а Матняк на ногах стоит и все смотрит. Отрезали, и он тихо-тихо, почти шепотом говорит нам: "Похороните ее при мне". Вырыли быстро яму, опустили туда руку и засыпали ее землей. И сразу Матняк на землю опустился и позвал: "Где командир? Где товарищи? Спасибо, братцы, лихом не поминайте..." Его с Бурдой рядом в санитарную машину положили и в госпиталь увезли.
