Клаудия Кардинале - Мне повезло
Думаю, Пьетро Джерми выбрал меня для своей «Проклятой путаницы» из-за фотографий: по-видимому, кто-то подсунул ему мой альбом. На него произвело впечатление мое лицо, и он решил взять меня на главную роль — молоденькой служанки героини Элеоноры Росси Драго, еще одной несчастливой красавицы.
Джерми первый показал мне, что такое на деле ремесло актера: он научил меня играть. Во время работы над фильмом он был рядом, объяснял каждую сцену, раскрывал ее смысл, говорил, какие чувства я должна выражать в том или ином месте. Он даже научил меня плакать перед объективом кинокамеры.
Благодаря Пьетро Джерми я впервые почувствовала себя раскованной перед кинокамерой, начала понимать, что могу стать единым целым с направленным на меня объективом, лишь бы он был правильно установлен. Я оценила камеру как свою союзницу, стала естественнее, свободнее.
С того момента я поняла, что, чем меньше делаешь перед объективом, тем лучше результат. Крупный план в кино так велик, что жестикулировать и играть надо мало, совсем мало, не то рискуешь выглядеть слишком самоуверенной и манерной. Джерми научил меня понимать всю важность освещения: он первый снял меня по-своему, использовав свет, чтобы подчеркнуть особенность моего лица, глаз, рта.
В результате получился удивительный фильм, заслуживший прекрасную рецензию Пьера Паоло Пазолини: прекрасную и для меня, потому что и обо мне, и о моей первой настоящей роли он написал замечательные слова. Он написал, что в его памяти от фильма осталось главным образом мое лицо, мои глаза, «которые все время смотрели куда-то в угол…».
Эта рецензия послужила мне своего рода рекомендательным письмом к Анне Маньяни: она посмотрела фильм, прочитала рецензию и как бы удочерила меня… Я стала очень часто бывать в ее доме. Несмотря на свой трудный характер, она относилась ко мне с искренней симпатией.
А после Джерми я снималась у Дзампы в «Судье», у Нанни Лоя в «Дерзком ограблении». «Красавчик Антонио» свел меня еще с одним выдающимся человеком в моей актерской карьере — режиссером Марио Болоньини. У него я снялась в лучших, как мне кажется, моих фильмах: «Ла Виачча» и «Дряхлость». Во всех его картинах я была сердцеедкой, этаким кузнечиком-богомолом. Когда он стоял за камерой, я, как и с Джерми, испытывала уверенность в себе и в своих действиях, хотя указаний он делал совсем мало.
В «Красавчике Антонио» мы играли вместе с Мастроянни, причем все время вместе, от первой до последней сцены. И он влюбился в меня по уши. Сегодня, когда мы встречаемся, он всегда говорит: «А помнишь, как ты заставляла меня страдать?» И мы оба умиляемся и смеемся.
Утром, приехав гримироваться, он ставил на проигрыватель пластинки с ностальгической музыкой и не сводил с меня глаз, а я вела себя как ни в чем не бывало…
Как-то вечером пришел режиссер: «Марчелло куда-то пропал», и мы отправились на поиски. В конце концов нам удалось найти его в каком-то кабаке, и, пьяный, он встретил меня такими словами: «Ты гадюка… ты меня не понимаешь…»
Вскоре в отеле, где мы жили, была вечеринка. Мы с ним танцевали, и он опять принялся за свое: «Я и ты… Ты и я… Клаудия, я тебя люблю…» Я посмотрела ему в глаза и сказала: «Ты просто шут гороховый…» Эти слова он до сих пор мне припоминает: «И как только ты могла сказать такое… Ты мне не верила… никогда не верила. Но, клянусь, я был искренен…»
Лукино Висконти… Мой первый фильм с ним — «Рокко и его братья». У меня там была крошечная роль. Помню первую съемку — на натуре, в Милане. Мы играли сцену встречи по боксу, знаменитой драки, которая запомнилась многим. Там снимался Ален Делон. И я тоже — в публике, среди сотен дерущихся. Не знаю, что я испытывала сильнее — страх или растерянность. Я стояла перед камерой, позади меня все молотили друг друга кулаками, а Висконти был очень далеко… Вдруг весь этот адский шум перекрыл его голос. Он кричал в мегафон: «Не убейте мне Кардинале…» И с той минуты я, раньше думавшая, что маэстро меня даже не видит, поняла: да, он мой защитник, он помнит обо мне, следит за мной. И так было потом всегда.
Лукино Висконти… Он относился ко мне так трепетно.
Говорили, что он бывает ужасно злым, особенно с мужчинами. Могу засвидетельствовать, что злым он бывал в равной мере и с мужчинами, и с женщинами. Мне рассказывали, что однажды во время съемок — то ли «Одержимости» с Кларой Каламаи, то ли «Чувства» с Алидой Валли — он вдруг сказал: «Стоп! Синьора должна пойти и воспользоваться биде…» Что-то страшное! Начав работать с ним, я была запугана — наверное, потому, что тогда еще не вышли мои главные фильмы, не было ничего, кроме моих первых проб. Я только отснялась в «Девушке с чемоданом», но никто этого фильма еще не видел.
А потом? Потом появился Франческо Мазелли со своими «Дофинами». Тоже выдающийся режиссер, и тоже очень внимательный. После «Дофинов» я опять снималась у Болоньини в картине «Ла Виачча». Там я впервые встретилась с актером, который мне очень нравился и с которым у меня завязался даже короткий роман. Он был такой робкий, такой забавный, весь сотканный из веселых проделок и смеха. Я говорю о Жан-Поле Бельмондо. С ним же вскоре мне довелось сниматься в фильме Филиппа де Брока «Картуш», принесшим мне известность во Франции.
В те годы вся моя жизнь была посвящена только работе. Один фильм следовал за другим: «Картуш», «81/2» Федерико Феллини, «Леопард» Висконти, «Невеста Бубе» Луиджи Коменчини, «Равнодушные» по роману Моравиа снова с Мазелли. А потом Америка, работа с американскими режиссерами: «Розовая пантера» с Блейком Эдвардсом и «Мир цирка» с Хэтауэем. В этой картине я снималась с Ритой Хейуорт — уже тогда очень больной, несчастной и накачивающейся алкоголем с утра до вечера…
Франко Кристальди
Франко Кристальди. «Видес». Его «Видес»…
С первых же наших встреч меня больше всего поразило, что он сразу понял меня: почти единственный из всех, включая и моих родных, он угадал весь драматизм ситуации, в которой я оказалась. И протянул мне руку. Взамен я подписала контракт, ставивший меня в полную зависимость от «Видес».
Вначале у нас с ним были чисто деловые отношения: он — продюсер, я — актриса. То личное, что было между нами, началось лишь два года спустя…
Контракт с «Видес» был подписан в 1958 году, то есть почти сразу после того, как я ушла из Экспериментального центра и снова приехала в Италию из Туниса. И было это, если не ошибаюсь, в мае…
В Италии, словно мне не хватало всех моих злоключений, со мной произошла еще одна серьезная неприятность: меня обокрали. Унесли все, в том числе и сейф с моими личными бумагами, среди которых был и тот старый контракт.
