Михаил Штейн - Ульяновы и Ленины. Тайны родословной Вождя
Почему о выявленных документах, касающихся никому не известных Бланков, необходимо докладывать первому секретарю обкома партии М.КЛазаренко и ставить перед ним вопрос о целесообразности передачи всех документов о Бланках в Главархив СССР для тщательного их изучения и анализа? М.К. Лазаренко же согласен дать на это разрешение только в том случае, если против этого не будет возражать ЦК КП Украины. Невольно возникает вопрос: почему судьбой документов, касающихся неизвестного мещанина Бланка, понесшего ущерб от пожара в г. Староконстантинове 29 сентября 1808 г., должен заниматься ЦК КПУ? Только улыбку может вызвать и заверение В.В. Цаплина, что о делах, касающихся Бланков, знает очень ограниченный круг лиц. Сам факт, что Д.В. Шмин и Е.З. Шехтман были освобождены от работы из-за этих документов, бесспорно, дал повод в Житомире широко говорить о них. Сегодня можно сказать, что и Коленкина, и Цаплин, к счастью, довольно поверхностно подошли к решению поставленной перед ними задачи, так как и Г.М. Дейч, и я нашли документы, дающие возможность углубить наши познания о семье Бланков.
Но на этом история с архивными документами не окончилась.
3. ЦК МОЖЕТ НЕ БЕСПОКОИТЬСЯ
По положению, которое действовало в те времена и продолжает действовать и сегодня, ко мне, так же, как и к другим лицам, знакомившимся с материалами, касающимися А.Д. Бланка, вообще не должно быть никаких претензий. Но не тут-то было. Начальник Главархива СССР Г.А. Белов твердо знал, что прав тот, у кого больше прав. И поэтому он 30 марта 1965 г. проводит совещание руководящих и научных работников архивов Ленинграда. Подписанный Беловым протокол этого совещания блестяще его характеризует. Диву даешься, как можно было такого человека поставить во главе центрального архивного ведомства. Он даже не понимал, что славословия в его адрес в действительности являются прямой издевкой, и подписал протокол собрания, не выкинув из него обличающие слова старшего научного сотрудника публикаторского отдела ЦГИА СССР в Ленинграде М.А. Гузунова. Вот они: «Мы несколько притупили свою бдительность, представители из ГАУ, в том числе сам начальник т. Белов, должны чаще бывать в Ленинграде, раза два в год. Унтера Пришибеева нам не надо присылать, хотя хороший жандармский офицер лучше советского чинуши. К нам надо посылать умных толковых сотрудников, с которыми можно было бы посоветоваться. Мы хотим Вас чаще видеть»[65] (курсив мой. — М.Ш.).
Представляю, как при этих словах самодовольством засветилось лицо Белова. Но это было в конце совещания. А в начале в своем выступлении он обвинил коллектив ЦГИА СССР в самоуспокоенности и зазнайстве, ошибках в работе. Любопытно при этом, что из выступления Белова и других участников совещания не видно, какие именно архивные дела нельзя было выдавать, почему визирование требований и вопрос о допуске исследователей в читальный зал нельзя доверять отделу использования, хотя ежегодно в тот период выдавалось 120 тысяч дел. Нельзя не заметить попытки некоторых участников совещания защитить свою профессиональную честь и достоинство. Например, заместитель директора ЦГИА СССР в Ленинграде Л.Е. Шепелев вступился за начальника отдела В.М. Меламедову, обвиненную в изготовлении фотокопии документов для М.С. Шагинян.
Вроде бы каялся директор ЦГИА И.Н. Фирсов. Но, читая его выступление, видишь, что в его словах «наибольшим недостатком является тот факт, что архив не знает, какие материалы извлек исследователь из просмотренных материалов»[66] звучит насмешка над нелепостью требований Белова и тех, кто им руководил. Разве может сотрудник архива, читая листы использования дела, указанные исследователем, помнить, о чем говорится на каждом из этих листов? Ведь дел, как я указывал выше, выдавалось в год 120 тысяч!
С достоинством выступила и начальник отдела публикации архивного отдела Ленгорисполкома А.В. Белинская. Она, в частности, обратила внимание на нелепость одного из параграфов приказа ГАУ, говорящего о том, что не нужно выдавать исследователям документы периода культа личности. «Какие документы не выдавать, — спросила А.В.Белинская, — ведь это все документы за советский период?» И получила в ответ реплику Белова: «Не давайте». Правда, в заключительном слове Белов несколько смягчил эту реплику: «О документах периода культа личности — готового рецепта ГАУ дать не может. В общем, не следует выдавать такие документы, которые могут нанести ущерб престижу Советского государства. Это особенно касается частных лиц»[67].
Вскоре после этого совещания В.В. Цаплин составил текст информации Главархива СССР в ЦК КПСС, которую подписал начальник Главархива Г.А. Белов. Правда, авторы вступительной статьи к публикации архивных документов, касающихся преследования романа М.С. Шагинян «Семья Ульяновых» и жизни Бланков, Т.И. Бондарева и Ю.Б.Живцов выражают сомнение в том, что информация была направлена в ЦК. Но, думаю, они ошибаются. Просто все архивные документы было признано целесообразным хранить в сейфе начальника Главархива, где они и пролежали семь лет в опечатанном виде. При этом в 1972 г. ЦК КПСС был заверен, что эти документы «для использования никому не выдавались, копии с них не снимались. Главархивом СССР копии с передаваемых документов не изготовлялись»[68].
Некоторые строки из этой информации заслуживают цитирования. Вот они: «Со стороны Музея истории г. Ленинграда и М.Г. Штейна была попытка использовать также материалы Государственного архива Житомирской области, с бывшим руководством которого они установили связь путем переписки.
Главное архивное управление при Совете Министров СССР закрыло для исследователей материалы по этой теме, а в отношении сотрудников государственных архивов, допустивших нарушение установленных правил использования документальных материалов, были приняты дисциплинарные меры взыскания»[69].
Какое же нарушение допустили работники архивов, упомянутые выше исследователи и, наконец, я сам? Подписывая при оформлении в архиве обязательство соблюдать определенные правила, я нигде не видел упоминания о том, что государственной тайной является национальность человека, или его вероисповедание, или факт перехода из одной конфессии в другую. Полагаю, что и в служебных инструкциях работников архивных служб это не было оговорено.
Через семь лет все документы, касающиеся Бланков, были переданы в ЦК КПСС. Какова их дальнейшая судьба — не известно. Не исключено, что они уничтожены.
