Игорь Оболенский - Романовы. Запретная любовь в мемуарах фрейлин
Находясь вдали от дома, Мария Федоровна каждый день получала письма от няни своих детей. Однажды она узнала, что император заходил навестить внуков и так растрогался их поведением, что заплакал.
После того как он ушел, «маленький Ники» (будущий император Николай Второй), как его называли, которому было всего семь лет, спросил: «Почему дедушка плачет, когда он доволен? Я плачу, только когда мне грустно».
Как-то я играла в бильярд с Марией Федоровной и неожиданно для самой себя вдруг стала напевать. Фельдмаршал тут же одернул меня, но царевна сказала: «Laissez la chanter». («Пусть поет». — Прим. перевод.)
Ее Императорское Высочество хорошо знала русский язык, но предпочитала объясняться на людях по-французски.
Пока мужчины охотились, дамы катались либо верхом, либо в экипажах. Так как я еще не могла идеально сидеть в седле, Мария Федоровна взяла на себя мое обучение.
Как-то она ехала на лошади, а я позади нее правила экипажем, в который были запряжены великолепные лошади фельдмаршала. Я засмотрелась на Марию Федоровну и въехала в заросли кустов, ветки которых поранили лошадей.
Я так расстроилась из-за своей невнимательности, в том числе и потому, что со мной находилась фрейлина царевны графиня Апраксина, что начала нервно смеяться. Мария Федоровна пришла в ужас и воскликнула: «Бабо, у вас нет сердца!»
Кучер, который сидел на козлах позади нас, смог помочь нам и присмотрел за ранеными лошадьми. Княгиня Барятинская и княгиня Куракина, которые следовали за нами в своем ландо, взяли нас к себе и отвезли домой.
Двое участников охоты были довольно странными людьми. Особенно мне запомнился «Пан Каноник» (к нему обращались, как к Мистеру Канон или месье лё Кануану) — польский священник, с неприятной улыбкой, которая обнажала зубы, словно покрытые зеленой плесенью.
Вторым чудаком был старый князь Радзивилл, с такой короткой шеей, что казалось, будто ее и не было вовсе. Его лицо было всегда таким красным, что мы — молодежь, все время думающие о том, как бы пошутить, устроили в один из дней розыгрыш. Мы притворились, что испугались, будто с ним сделался апоплексический удар, и облили его холодной водой.
Но князь был всепрощающ и отвечал добром на зло. Так, меня он учил словам революционного гимна Польши, что, надо заметить, весьма шокировало кое-кого в нашей компании.
Рассказывали, что этот принц Радзивилл вместе с императором Николаем Первым однажды присутствовал на учениях. Когда император обратился к нему с вопросом о том, какие взгляды тот имеет, князь из-за волнения неправильно понял значение вопроса. Решив, что император интересуется цветом его глаз, он ответил: «Голубые, Ваше Величество».
Польский акцент при произнесении слова «голубые» придал, конечно же, еще больший комический нюанс его ответу.
Мне грустно говорить об этом, но мой брат славился своей непунктуальностью. Когда он в очередной раз опаздывал в экипаж, который доставлял охотников на место встречи, собравшиеся обычно говорили: «Князь Шарвашидзе, видно, еще не закончил полировать свои ногти».
5 сентября мы все вернулись в Скерневицы, где должен был состояться бал.
В этом году, перед тем как императорская Семья покинула Скерневицы, княжна Шаховская и я была назначены фрейлинами императрицы и были, согласно обычаю, одарены бриллиантовым «шифром».
В 1877 году была объявлена война Турции.
Перед тем как были официально начаты военные действия, князь Барятинский был вызван в Петербург, где ему предложили стать командующим армией. Но он отказался, так как считал, что количество войск недостаточно.
И тогда великий князь Николай (отец великого князя Николая Николаевича, который позже приобрел славу главнокомандующего на Великой европейской войне в 1914 году) был назначен командующим вместо него.
Мой брат Михаил со своим гусарским полком, расквартированным в Царском Селе, отправился на фронт, и я очень волновалась за него. Княжна Шаховская стала медсестрой в Красном Кресте. Ее поступок положил моду на работу в госпиталях среди дам высшего света.
Так как отец не позволил княжне отправиться на фронт, ей пришлось довольствоваться тем, что она читала книги и письма раненым, размещенным в варшавском дворце Брель, теперь превращенном в госпиталь.
Вместе с Барятинскими мы оставили Скерневицы и переехали в Варшаву во Дворец Бельведер, где мы могли быстрее получать новости с фронта.
Император ежедневно телеграфировал фельдмаршалу и держал его в курсе событий. По случаю взятия Карса император писал: «Карс взят доблестной Кавказской Армией. Вот как могут воевать наши солдаты!»
Я помню юного герцога Лейхтенбергского, племянника императора, очень симпатичного юношу, который проезжал на фронт через Варшаву. К сожалению, вскоре после этого он был убит.
Война закончилась в 1878 году. Фельдмаршал решил отвезти княгиню Барятинскую, которая на тот момент была нездорова, в Женеву. Мы с невесткой составили им компанию.
Вскоре наш добрый старинный друг фельдмаршал скончался.
Оставляя Скерневицы, он пребывал в депрессии и говорил, что знает о том, что никогда уже сюда не вернется. Наводя порядок в своих книгах, он произнес — я слышала это — «Sic transit gloria mundi» («Так проходит слава мирская»). А на мою попытку переубедить его ответил: «Нет, я не вернусь».
Мы все сопровождали его тело обратно в Россию. Фельдмаршал был похоронен в своем старинном родовом поместье.
(В 1937 году по приказу Председателя Президиума Верховного Совета СССР Михаила Калинина, приехавшего на отдых в имение Марьино, останки фельдмаршала и его родни были извлечены из семейного склепа и сожжены на колхозном дворе, а сам склеп превращен в котельную. — Прим. перевод.)
Согласно российскому военному закону, вся команда скончавшегося фельдмаршала поступала на службу к императору. В результате мой брат тоже стал флигель-адъютантом Его Величества.
В 1881 году, после смерти Александра Второго, Георгий продолжил службу у Александра Третьего в том же качестве.
Глава 7
После похорон фельдмаршала мы втроем — я, Георгий и Эло — вернулись на Кавказ.
В Абаши возле Нового Афона я встретилась со своей старшей сестрой, которая вышла замуж за князя Дадиани в возрасте 14 лет и теперь уже была вдовой.
Ее муж был родственником дамы, с которой мой отец был когда-то обручен и с которой потом резко порвал. Как я уже говорила, мой зять нанес мне визит, еще когда я училась в школе в Тифлисе.
В то время путешествовать там, где не было железных дорог, возможно было лишь верхом на лошади. Но для дам поездка в Тифлис была слишком длинна, даже если они могли сидеть в седле. Поэтому моя сестра не составила мужу компанию.
