Александр Костин - Сталин против партии. Разгадка гибели вождя
19 июня Бухарин, будучи шеф-редактором центрального органа партии, по просьбе Сталина опубликовал в «Правде» на второй и третьей полосах газеты первую половину доклада генсека с его «ревизионистскими» подходами к вопросам марксистско-ленинской теории, что вызвало резкий протест со стороны сначала Каменева, а затем и Зиновьева. С этого момента началась позиционная война между двумя лидерами Политбюро за первенство, закончившаяся, в конечном итоге, «сокрушительной» победой Сталина б января 1925 года. Именно этот день вошел в историю партии и страны, как день восхождения на политический Олимп «второго Ленина». Однако рассмотрим все по порядку.
Каменев и Зиновьев с «примкнувшим» к ним Сталиным повели атаку на Троцкого еще при живом Ленине. С уходом вождя из жизни эта атака усилилась, приняла системный характер, но… только со стороны «Каменюги» и «Григория». Сталин сообразил, что в этой борьбе можно «использовать» Троцкого в качестве оружия против дуумвирата, в котором таилась истинная угроза раскола в Политбюро. Сменив тактику борьбы, он выиграл потом стратегически, предотвратив не только раскол, но на долгие годы исключил его принципиальную возможность, став «монархом».
Выход Сталина из «триумвирата» и его усилия по предупреждению раскола в связи с непрекращающимися нападками «дуумвирата» уже на самого Сталина имели неожиданные последствия, поскольку Коба предпринял решительный, но опасный своими последствиями шаг, заявив об уходе со всех постов, которые он занимал.
Такая реакция Сталина последовала сразу же после состоявшегося «товарищеского суда» над ним 18 августа 1924 года в ходе работы Пленума ЦК 15–19 августа. «Товарищеский суд», состоявшийся по инициативе Каменева при поддержке Зиновьева, единодушно осудил Сталина за его июньский экспромт, хотя до оргвыводов дело не дошло.
На следующее утро Сталин направил участникам Пленума письмо следующего содержания:
«В Пленум ЦК РКП
Полуторагодовая совместная работа в Политбюро с тт. Зиновьевым и Каменевым после ухода, а потом и смерти Ленина, сделала для меня совершенно ясной невозможность честной и искренней совместной политической работы с этими товарищами в рамках одной узкой коллегии. Ввиду этого прошу (в подлиннике зачеркнуто — «освободить меня». — К. П.) считать меня выбывшим из состава Пол. Бюро ЦК.
Ввиду того, что генеральным] секретарем не может быть не член Пол. Бюро, прошу считать меня выбывшим из состава Секретариата (и Оргбюро) ЦК.
Прошу дать отпуск для лечения месяца на два.
По истечении срока отпуска прошу считать меня распределенным либо в Туруханский край, либо в Якутскую область, либо куда-либо за границу на какую-либо невидную работу.
Все эти вопросы просил бы Пленум разрешить в моем отсутствии и без объяснений с моей стороны, ибо считаю вредным для дела дать объяснения, кроме тех замечаний, которые уже даны в первом абзаце этого письма.
Т-ща Куйбышева просил бы раздать членам ЦК копию этого письма.
С коммунистическим] прив[етом] И. Сталин.
19/VIII 24 г.
Т. Куйбышев! Я обращаюсь к Вам с этим письмом, а не[к] секретарям ЦК потому, что, во-первых, в этом, так сказать, конфликтном деле я не мог обойти ЦКК; во-вторых, секретари не знакомы с обстоятельствами дела, и не хотел я их зря тревожить»[16].
Как видим, Сталин не просто угрожает отставкой с должности генерального секретаря, о чем говорится во всех учебниках истории того периода, а заявляет о снятии с себя полномочий члена Политбюро. Безусловно, что причина столь решительного демарша Сталина кроется не в обиде за вынесенное ему порицание, это, скорее всего, лишь послужило поводом. Судя по тону письма «дуумвират» здорово «достал» генсека и он решил действительно уйти из Политбюро, видя всю беспомощность своих усилий по предотвращению грозящей катастрофы.
Иосиф Виссарионович уклонился от объяснений истинных причин своего демарша— умные поймут, а для помешавшихся на «коллегиальности»— это крик вопиющего в пустыне. Как им иначе растолковать, что восхваляемый ими принцип рано или поздно приведет к гибели Республики, что попытки расправиться с Троцким— опасны, ибо способны резко приблизить момент катастрофы? Ведь не поверят, пока гром не грянет… Между тем Сталин устал в одиночку бороться с проклятой системой. Неизвестно, какой зигзаг сделала бы история России, если бы Пленум ЦК удовлетворил просьбу Сталина, которому в таком случае уже никогда не стать «Монархом», диктатором, который спас Россию на, без малого, целых тридцать лет от катастрофы, по своим последствиям куда более грозной, чем трагедия 37-го года.
Благодаря усилиям Куйбышева, Орджоникидзе, Ворошилова и Рудзутака удалось убедить Сталина в пагубности для судеб страны его столь мужественного, честного, но, тем не менее, опрометчивого шага. Опрометчивого, потому, что летом 1924 года из всех «выдающихся вождей» РКП(б) лишь Сталин обладал политическим талантом, необходимым для успешного противодействия надвигавшемуся краху советской власти. И спасибо четверке медиаторов, сумевшей в течение 19 августа помирить Кобу с «Григорием» и «Каменюгой»: «товарищеский суд», возобновивший свою работу поздним вечером после очередного заседания Пленума, склонил-таки обе стороны начать движение навстречу друг другу. Зиновьев согласился исключить из статьи «К вопросу о диктатуре пролетариата и диктатуре партии», намеченную к публикации по завершении Пленума, главу «Об ошибке т. Сталина». Генсек, в свою очередь, не настаивал более на собственной отставке.
«Таким образом, на исходе августа 1924 года в коллективном руководстве установился худой мир, обещавший быть продолжительным. Ведь и Каменев, и Зиновьев теперь поостерегутся вновь провоцировать войну с Троцким, имея за спиной независимого Сталина. Троцкий сам без причины на дуэт не нападет, и, кажется, у генсека будет время, чтобы поразмышлять на досуге над тем, как «худой» мир превратить в «вечный» и что делать дальше с неуклюжей сетью коллегий. Ни Сталин, ни Зиновьев, ни Каменев еще не знали, что в ту последнюю августовскую неделю в Москве, в доме № 7 по Никитскому бульвару разыгрывается трагедия, которой вскоре суждено опять поднять на дыбы огромную страну и перечеркнуть с таким трудом и такой дорогой ценой добытое 19 августа всеобщее умиротворение»[17].
А случилось вот что. Второго сентября 1924 года, секретарь Пред реввоенсовета М. С. Глазман покончил жизнь самоубийством, судя по всему из-за вердикта Московской Контрольной Комиссии, исключившей его на днях из партии якобы за недостойный коммуниста образ жизни, а именно: пользование превышающее норму жилплощадью (в коммунальной квартире) с интерьером бежавшего буржуа, протекцию родственникам, наем прислуги и занятие спекуляцией.
