Всеволод Иванов - Алтайские сказки
Всеволод Иванов - Алтайские сказки краткое содержание
Иванов Всеволод
Алтайские сказки
Всев. Иванов.
АЛТАЙСКИЕ СКАЗКИ.
I.
КУРГАМЫШ-ЗЕЛЕНЫЙ БОГ.
Туянчи-Осень траву поела, листья дерев жует.
Старая, злая; нос - чисто гнилой сучок, лицо - прошлогодняя саранка. Клыки скалит.
- Все пожру!
Дрожат листья, жмутся - умирать никому не хочется.
Ладно.
По Желтому озеру на бревне плывет Кургамыш-зеленый бог. Лицо - широкое, ласковое лицо, а глаза, как у лошади - большие. Хохочет:
- Гу-у... Я плыву... Гу-у...
Эхо кувыркается со скалы на скалу, с горы на гору. Ручьи бьют каплями серебряными о камни:
- Ти... ти... ти...
Здравствуются с зеленым богом.
Туянчи увидала его. Озлилась еще сильнее.
На кедр вскочила. Шипит:
- И тебя слопаю!
И Кургамыш ее увидал.
Как вскрикнет:
- Зачем лес портишь, кикимора?
А та как плюнет. Слюна в озеро пала, льдинками поплыла. Холодом пахнуло.
Кургамыш тоже рассердился.
- Я тебя! - кричит.
Выскочил на берег, к Туянчи бросился.
Схватились они биться.
Черным клубом пыль идет; вода кипит; горы стонут. Тайга колеблется, как платье от ветра.
- Убью! - рычит Кургамыш.
- Съем! - шипит Туянчи.
Ладно.
И день. И два. И три. Конца битве не видать...
Только листья качаются, жмутся, молятся:
- Хорошо бы Кургамыш победил! Ах, хорошо!
Узнал старый бог-Кутай, всем богам бог, у которого трон из чистого золота в тени березы с алмазными листьями, а подножье - облака, а конь - синегривый, а чамбырь из красного гаруса. Сказал:
- Нельзя богам сердиться, накажу. Бросьте.
А те не бросают. Кургамыш отогнул лицо от драки, крикнул:
- Вот убью и брошу.
И опять за лицо Туянчи схватил.
И махнул рукой старый бог-Кутай. Рассердился.
В невидимом вихре понеслись Туянчи и Кургамыш. Крутятся, вертятся.
Ветер. Стужа.
Зима, по-вашему, приходит.
Когда повернется к земле Туянчи, - космы упадут на бор, вздохнет - снег идет, холодно.
Кургамыш повернется: оттепель, солнце выглянет.
И так долго носятся.
А потом Вунт едет - конь у его белый, седло из старой меди, а подковы из китайского золота.
Улыбается.
- Будет, - говорит: - тепло надо. Уходи, Туянчи.
Туянчи прячется в логовище. Злится, когти точит:
- Подожди... - шипит.
Опят плывет по Желтому озеру Кургамыш-зеленый бог. Хохочет:
- Гу-у... Я плыву... Гу-у...
Травы ему кланяются, ароматы курят. Листья навевают прохладу. Радуются:
- Наш бог плывет...
А он лицо широкое, лохматое как кедр, во все стороны поворачивает. Хохочет от радости:
- Гу-у... Гу-у...
II.
БАРАН.
Ходит баран по горам. Жирный.
Ладно.
Кучича - злая ведьма в болоте лежит. На солнце брюхо греет.
Думает:
- Если год брюхо на солнце держать - сильно оно блестеть будет?
И видит - вверху по горам, баран ходит. Курдюком трясет.
Говорит Кучича:
- Баран! Дети есть у тебя?
- Есть, - ласково отвечает баран. (Все жирные ласково отвечают.)
- Хочешь, - говорит Кучича, - научу их брюхо на солнце греть?
Думает баран:
- Если я по горам лазить умею, да еще мои баранята брюхо греть научатся (а это что-то должно быть умное), и совсем хорошо барану на свете жить будет.
Говорит баран:
- Учи.
Ладно.
Одно лето - зима выпила, другое выпила, только за третье принялась пожелтело оно с перепуга...
Говорит Кучича:
- Бери своих баранят. Научились.
Обрадовался баран, с радости из курдюка сало даже закапало.
Говорит:
- Спасибо.
Видит: тащатся в гору баранята. Втрое жирнее отца. Втащились - и хлоп!
Лежат кверху брюхом. Шерсть только шелковистую ветер на брюхе в колечки завивает.
Ладно.
Лежат. Солнце брюхо им греет.
Думает баран:
- Вот сейчас должно быть оно и придет.
Ждал, ждал. Ничего не дождался.
Говорит:
- Айда, баранята, по горам лазить.
- Нет, - отвечают баранята, - брюхо тогда солнце греть не будет. Не пойдем.
Лежат да еще кричат на отца:
- Тащи травы! Жрать хочу, видишь брюхо морщится с голоду.
А Кучича в болоте от радостной злости лапами в кочки бьет, прыгает:
- Вот, мол, - наделала.
А баран - все тоньше и тоньше и курдюк пропал. Плохой стал баран.
А баранята по-прежнему брюхо греют.
Ладно.
Узнал дух Ори про Кучичу, плюнул и сказал:
- Вот, дура, как теперь баран без курдюка будет.
Рассердился. Взял Кучичу в сало превратил и барану в курдюк всунул.
- Болтайся, - говорит.
А баранят съел.
- Все равно, говорит, не заблестите.
Я говорю:
Вот почему, когда барана на спину положишь - орет, а курдюк редко хорошему человеку достается - Кучича там торчит. Злая.
Ладно.
III.
КУЯН.
Койонок-бог (борода - пихта верхушкой вниз) сидел в тени березы с золотыми листьями. Иримчик жует и губами толстыми (доволен!) шлепает:
- Н-на!.. Н-на!..
А там, подле подошвы горы, далеко, заяц-Куян, обжора, траву щиплет.
Смотрит на Койонока, пыхтит:
- Хорошо богу живется. Волков на его нет, коршуны трусят. Благодать!
Пощипет траву, ноздрей поведет, недоволен.
Говорит:
- Хоть бы мне листьев золотых с березы поесть.
Ладно.
Куян долго думал (от дум даже шерсть полезла), решил:
- К богу-Койоноку пойду.
Пришел.
- Здравствуй, бог, - говорит, - как живешь?
Койонок отвечает:
- А ничего живу. Хорошо. Даже когда надоедает так жить.
- Как не надоест, - говорит Куян, - ишь борода-то какая большая. Как следует чесать - год чесать надо.
- Верно, - отвечает Койонок, - долго надо чесать.
Молчат и друг на друга смотрят.
Ладно.
Куян говорит:
- Хочешь, сказку расскажу?
Бог-Койонок думает: какие у зайца сказки.
Но (добрый был) отвечает:
- Рассказывай.
Куян сел около кошмы, расшитой шелком, у ног бога. Сам на листья смотрит, облизывается, а сам говорит...
А так как все время облизывался - хорошо у Куяна выходило. И степь, будто не степь, а кумыс столетний. Колки - не колки, будто аракчины, каменьями разукрашенные, по степи разложены.
Ладно.
Койонок крякнул одобрительно:
- Эк!.. вот заяц!
Спокойно ему стало. Уснул. С кошмы свалился.
Заяц сейчас к березе, давай листья жрать. До того нажрался, брюхо как шишка кедровая крепкое стало.
Нажрался, уснул.
Ладно.
Богу-Койоноку снятся сны дурные. Неприятные для бога сны, - то лошадь уросит, то вместо айрана грязь пьет.
Еле проснулся.
Чует - затылок ему солнце печет.
- С чего бы это, - думает, - тень всегда хорошая была.
Смотрит - на березе половины листьев нет.
А Куян рядом спит.
Одна лапа на брюхе, во рту торчит половина листочка.
Койонок озлился, фыркнул:
- Что ты наделал? А?
