Перикл Ставров - На взмахе крыла
Обзор книги Перикл Ставров - На взмахе крыла
В данном издании полностью републикуются оба сборника стихотворений П.Ставрова, вышедших в Париже в 1934 и 1937-гг., а также поэзия и проза (в том числе мемуарного характера), опубликованные в периодике русского зарубежья. Тираж издания — 150 экз.
Ряд произведений в бумажном варианте книги отсутствует.
ПЕРИКЛ СТАВРОВ. НА ВЗМАХЕ КРЫЛА
Евгений Голубовский. О, тихая моя свобода (Предисловие)
У берега Черного моря стоит Одесса. В ее имени пробуждается «умолкнувший звук божественной эллинской речи», соединивший древность греческих поселений, существовавших здесь две с половиной тысячи лет тому назад, с юностью города и дальнейшей его судьбой. Юная Одесса обретала опыт безупречности пропорций и гармонии архитектурных образов в древнегреческом зодчестве, борющаяся против турецкого ига Эллада нашла в Одессе сочувствие и поддержку свободолюбивым порывам.
Одесса стала для греков не чужим городом. Вот уже почти двести лет греческие названия, греческие имена, греческие фамилии стали в Одессе своими.
В южнорусской литературной школе, которой прославилась Одесса, были писатели многих национальностей: русские Валентин Катаев и Евгений Петров, евреи Исаак Бабель и Эдуард Багрицкий, поляк Юрий Олеша, украинцы Иван Микитенко и Владимир Сосюра, грузин Георгий Цагарели… Естественным было пребывание в этой талантливой, яркой, молодой, авангардной группе поэтов и прозаиков — грека. И Перикл Ставров, коренной одессит Ставропуло, писал по-русски, переводил с русского на греческий, затем, в годы эмиграции, на французский. Хоть принадлежал он, как и все писатели «Юго-Запада», конечно, к русской культуре.
В журнале «Бомба», выходившем в Одессе в 1917 году, удал ось найти пародию друга Э. Багрицкого Петра Сторицына (а впрочем, все они были друзьями — и А. Фиолетов и З. Шишова, и братья Бобовичи) на Перикла Ставропуло.
Читайте:
С. Т. А. — Ста-вропуло.
А я не таковский:
Вы одного, господа, не знаете:
Пишется — Ставропуло,
А читается — Маяковский.
А потом революция многое расставила по своим местам. К конструктивистам приблизились Эдуард Багрицкий и Вера Инбер, а П. Ставров (книги, стихи он издавал под таким псевдонимом) в поисках тихой свободы увлекся Ф. Тютчевым и И. Анненским.
В Одессе стихи П. Ставропуло публиковались крайне редко. Пришлось заняться скетчами, а затем он задумал тихо пересидеть «окаянные дни» и добивался отъезда в Грецию, обладая греческим паспортом. Фортуна дважды была благосклонна к Ставрову. И когда он получил разрешение на выезд из России, и когда в годы второй мировой войны остался жив в Париже. Он прожил недолго (1895–1955), но насыщенно и глубоко, дружил с выдающимися литераторами — И. Буниным и Н. Тэффи, с великим философом Н. Бердяевым, с основателем движения Сопротивления в Париже Б. Вильде.
Эта книга впервые вводит в круг одесских дореволюционных, а затем парижских эмигрантских писателей Перикла Ставровича Ставрова. И благодарны мы за это должны быть Александре Ильиничне Ильф, у которой сохранился первый парижский сборник Пиры (так называли его между собой в кругу друзей) «Без последствий» с автографом-посвящением Илье Ильфу, с которым они встречались в Париже в 1934 году. Интересно и, то, что П. Ставров перевел на французский язык «Золотой теленок».
Рассказ Александры Ильиничны Ильф о хранящемся у нее редком сборнике мог бы остаться нереализованным, так как в Одессе практически не удавалось найти материалы, которые помогли бы вернуть имя поэта и прозаика. И тут по моей просьбе на помощь пришел работающий в Париже журналист и книголюб Виталий Амурский. Он не только нашел и ксерокопировал второй сборник «Ночью», но и разыскал, кажется, все литературное наследие П. Ставрова.
Так в серию возвращенных имен, изъятых, казалось бы, из небытия, удалось вернуть еще одно имя. Как и предыдущие сборники: А. Фиолетова, В. Инбер, Н. Крандиевской-Толстой — этот также издается коллекционным тиражом в сто пятьдесят экземпляров.
Иллюстрации для книги взяты из наследия художника того же одесского, а затем парижского круга — Сигизмунда Олесевича. Так приоткрылась еще одна страница литературной жизни Одессы, получившая парижское продолжение. Кстати, С. Олесевич на одной из одесских выставок представил портрет П. Ставропуло. Увы, судьба картины нам неизвестна. А судьбы двух героев литературно-художественной Одессы двадцатых годов двадцатого века вновь переплелись в этой книге.
В «Поэме горести» Перикл Ставров писал: «Ну, разве что, выть по-собачьи, как ветер в оставленной даче?» Ему выпала другая жизнь. Его не расстреляли красные, как Вениамина Бабаджана, не убили бандиты, как Анатолия Фиолетова, не расстреляли в застенках НКВД, как Исаака Бабеля. Ему досталась тихая свобода. Написал он, правда, немного. Но воздал добрые слова друзьям одесской юности и парижской зрелости.
ИЗ РАННИХ СТИХОВ
В кинематографе
Все поцелуи и вздохи-луны!
Довольно затрепанной луны,
Довольно потасканных аллеек
И пошленького трепыханья ветра,
Когда — за восемьдесят копеек —
Четыре тысячи метров.
Вы! В грязной панамке!
Серый слизняк,
Сюсюкающий над зализанной самкой,
Подтянитесь и сядьте ровнее!
Сегодня вы — граф де Реньяк,
Приехавший из Новой Гвинеи,
Чтобы похитить два миллиона из Международного Банка.
А ваша соседка с изжеванным лицом,
Дегенератка с наклонностью к истерике,
Уезжает с очаровательным подлецом
В какую-нибудь блистательную Америку!
Но метры взбесились и несутся, как ураган.
И после трагического кораблекрушения
Грабитель Мастони между Миланом и Римом
Готовит такое замечательное покушение,
Что от взрыва затрясется экран
И в публике запахнет серой и дымом!..
Вот вам небольшой гидроплан.
Улетайте подобру-поздорову на Таити.
Что? Не хотите?
Боитесь опоздать на семейный ужин?
Молчите! Летите!
А не то будет хуже…
Мировой конгресс
Этого нет еще и не было в газетах,
Но будет.
Когда мир опошлеет, как истрепанная монета,
Как заплеванный пол прокуренного ресторана,
Когда домов человеческих лес
Загниет, как огромная черная рана, —
Тогда соберется мировой конгресс.
На каких-нибудь Гималаях,
Среди вздыбившегося гранита и ослепительного сланца
На самом высочайшем пике
Предстанут — великолепная республика Франция
И умиленная Коста-Рика.
Будет немного странно и немного жутко…
И кто-нибудь бледный и хмурый,
С вылинявшими глазами панельной проститутки
Скажет, рассеянно догрызывая окурок,
Что надо остановить человеческую волну,
Что миру нужен долгий и упорный роздых,
Чтобы забыть свою окровавленную вину…
Пропеллером взвинчивая воздух,
Нахлестывая стальные стержни аппарата,
Будет кричать по дороге: «Долой войну!» —
Случайно запоздавший император.
И на темную падаль бессмысленного и злого
Будет с таким изумительным совершенством
Брошено последнее короткое слово,
Что сразу запротестуют все телеграфные агентства.
А откормленные президенты,
Забывшие о нафабренных и узорных фраках,
Сорвут свои золотистые позументы
И будут долго и умиленно плакать.
Диана
