Пэлем Вудхауз - «Ты только не волнуйся, но тут к нам немецкая армия». Отрывок из рукописи
Обзор книги Пэлем Вудхауз - «Ты только не волнуйся, но тут к нам немецкая армия». Отрывок из рукописи
«Ты только не волнуйся, но тут к нам немецкая армия»
Отрывок из рукописи с условным названием «Апология», хранящейся в Нью-йоркской публичной библиотеке
ПЕРВЫМ немцем, вступившим в Ле-Туке, был одинокий врач, посланный осмотреть больницу при гольф-отеле, где лежало несколько раненых немецких солдат. Сам я его не видел, но капитану Камбье, французскому военному врачу, жившему вместе с нами, приказали его сопровождать, и, вернувшись, капитан сказал, что немец «тре коррект» — весьма учтив. Я тогда впервые услышал это выражение, но с тех пор слышал его так часто, что быстро к нему привык.
На какое-то время наступило затишье. А потом Жаклин Грант, дочка профессионального гольфиста Артура Гранта, принесла леденящие душу известия. За воротами их дома, в конце Авеню-дю-Гольф, выстроился целый взвод немецких солдат. Она увидела их утром, едва проснувшись, и чуть не подпрыгнула от неожиданности.
Успокаивало то, что и они вели себя «тре коррект». Единств венная их бестактность состояла в том, что двое из отряда, с винтовками наперевес и револьверами наготове, вошли в дом, арестовали Артура и приказали следовать за ними. Обманутые его детским румянцем, солдаты решили, что он призывного возраста. Только когда он объяснил, что ему пятьдесят четыре года и то, что они приняли за юношескую свежесть, на самом деле старческая бодрость, его отпустили.
Моя первая встреча с захватчиками произошла при довольно неудачных обстоятельствах. Если б я мог прожить жизнь сначала, я бы всеми силами постарался избежать того, что случилось. Все вышло как-то… неловко. Да-да, вот то самое слово — именно что неловко. Я не попал под пулю, но едва не сгорел от стыда.
Военное время во Франции отличается от мирного, в частности, тем, что вам перестают доставлять домой предметы первой необходимости. Если они вам нужны, то извольте добывать их сами. Тем утром нам нужны были овощи; мы попросили у мистера Кемпа грузовичок, который к тому времени уже починили, и отправились в Кюк. В Пари-Пляже тоже можно было еще достать овощи, но не в том количестве, которое требовалось Раймонду. Наш Раймонд был одним из тех поваров, которым для самовыражения нужно много материала.
Здесь, однако, я должен прерваться и, прежде чем продолжу рассказ, дать перечень действующих лиц.
В кузове:
Моя жена
Луиза, наша американская подруга
Коко, попугай (на плече у жены)
Собака Луизы (на коленях у Луизы)
В кабине:
Я
Золотце, пекинес (на сиденье)
Лопоух, боксер (на полу)
Сразу скажу, что ничего необычного в нашем экипаже не было: в Ле-Туке всегда когда едут куда-нибудь на машине, то берут с собой весь свой домашний зверинец — проветрить их и показать им окрестности. Если бы у меня спросили совета, я бы порекомендовал оставить попугая дома, но меня не спрашивали.
От нашего дома в Кюк можно ехать двумя разными дорогами: одна ведет на Этапль и на нее выезжаешь через Авеню-дю-Гольф, повернув затем направо, а другая ведет на Берк, и, чтобы выехать на нее, надо проехать мимо старого поля для гольфа и повернуть налево. Мы выбрали первый путь, в Кюке купили у фермеров овощей, свалили их на Золотце, которая лежала на сидении рядом со мной, и поехали назад по дороге, идущей мимо поля для гольфа. И только мы подъехали к зданию гольф-клуба, как наткнулись на отряд немецких мотоциклистов под командованием лейтенанта.
Мы остановились и уставились на них. Они тоже остановились и уставились на нас. В воздухе чувствовалось напряжение. То были дни, когда немцы с непривычки еще нервничали и опасались ловушек и засад. Когда они увидели машину, то заподозрили, что в ней как минимум скрываются беглые солдаты, а то и чего похуже. Слух об этом пробежал по рядам, достиг лейтенанта, и он подошел к нам устраивать проверку, начав, по немецкому обычаю, с того, что нагнулся и вперил грозный взгляд в мою жену.
Я бы сказал, что он сам напрашивался. Коко тоже так решил.
Коко — один из тех попугаев, которые наивно полагают, что всякая часть человеческого тела, попавшая в пределы их поля зрения, предназначена для того, чтобы ее клюнули. До немецкого вторжения у нас дома часто собирались офицеры восемьдесят пятой авиационной эскадрильи королевских военно-воз-душных сил, и ни один из них не избежал клюва Коко. Вытянуть гибкую шею и клюнуть немецкого лейтенанта в левое ухо было для него секундным делом. В то же самое мгновенье собака Луизы цапнула лейтенанта за палец. Это был идеально слаженный обводной маневр, известный в военной науке под названием «клещи».
К этому времени лейтенант уже начал понимать, что попал в переплет, и, мне кажется, он охотно бы отступил, но долг службы обязывал его осмотреть еще и кабину, поэтому он обошел наш грузовичок и открыл дверь.
Поскольку Золотце спала под овощами, то первое, что бросилось лейтенанту в глаза, был свернувшийся клубком Лопоух. Медленно разворачиваясь, он вежливо поднялся поздороваться. Непривычному взору, наверное, показалось бы, что тут несколько ярдов палевой собаки.
Боксеры — говорю тем, кто незнаком с этой породой, — добрейшие собаки на свете, но, увы, наделены мордой, которая намекает на самый злодейский характер. У боксеров огромная пасть, горящий пронзительный взгляд, сурово нахмуренный лоб, а из уголка рта постоянно выглядывает острый белый клык. Во время знакомства боксер издает низкий рокочущий звук. На самом-то деле он мурлычет, но очень кажется, что рычит.
Стоит ли удивляться, что лейтенант несколько опешил? Он покачнулся, оперся об овощи и нечаянно ткнул Золотце рукой в живот.
Такого пекинесы не прощают. Собственно говоря, пекинесы вообще ничего не прощают. У одного офицера, служившего индийскому махарадже, была молоденькая собачка-пекинес, и вот однажды, то ли по случаю дня рождения, то ли просто из прихоти, махараджа велел вывести на парад на дворцовую площадь тысячу своих слонов. Слонов собрали, выстроили плотными рядами перед дворцом — и пока они ждали появления махараджи, из парадных дверей дворца ленивой трусцой вышла пекинеска. Завидев слонов, она тотчас решила, что это заговор лично против нее. С пронзительным лаем кинулась она в атаку, и тысяча слонов дрогнули, как один слон, и помчались в джунгли. Прошел не один месяц, прежде чем последнего из них поймали и водворили обратно.
Вот и теперь произошло почти то же самое. Раздался громкий возмущенный тявк, овощи всколыхнулись и раздвинулись, вопль раненого воина пронесся над дюнами — и лейтенант отшатнулся, посасывая руку. Наступила пауза.
Никто не знает, чем бы все обернулось, займись лейтенант нами всерьез. Судя по его виду, он готов был обрушить на нас всю мощь немецких мотострелков. Но тут сверху послышался гул, и отважные немецкие мотострелки нырнули в кусты по обе стороны дороги, словно угорь в илистое дно. Над нами кружили английские самолеты.
