Николай Старшинов - Зарево над волнами
Обзор книги Николай Старшинов - Зарево над волнами
Старшинов Николай Васильевич
Зарево над волнами
Старшинов Николай Васильевич
Зарево над волнами
Содержание
Мы еще вернемся
"Морские призраки"
Новое назначение
В тылу врага
Особое задание
Ошибка Бориса Жукова
Клятва черноморцев
Вражеский лазутчик
Берем "языка"
Школа мужества
В огне
Герои не умирают
Даешь Крым!
Керченский десант
В битве за Севастополь
Гибель тральщика
Здравствуй, завоеванный мир!
Самое заветное
Мы еще вернемся
Волны глухо рокотали у бортов. Белопенные всплески косо стегали покорабельным надстройкам, обдавая брызгами тесно прижавшихся друг к другу людей.
Бойцы в истрепанных гимнастерках, матросы в давно потерявших свой первоначальный вид форменках сгрудились в узких проходах между леерами и составленными на палубе тюками и ящиками. Почти все полулежали, стараясь уберечь от соленой воды повязки, пропитанные кровью и покрытые пороховой гарью. Нераненых тут не было. Шаткая палуба "морского охотника" походила на жуткий фантастический набросок свирепого художника, который не пожалел мазков для воссоздания мрачной картины страданий и боли. Да, все это действительно напоминало темное полотно картины. Неподвижные, словно окаменевшие, фигуры людей, сосредоточенные, устремленные в одну точку взоры. И - бинты, бинты...
Все молчат. Лишь удары волн в деревянные борты суденышка наполняют зябкий морской воздух непрерывным гулом.
Но что это? Возник новый звук. Он стремительно нарастает и неожиданно обрывается тяжелым рокочущим ударом об воду.
- Заметили, - зло процедил сквозь зубы широкоплечий старшина с туго забинтованной головой. - Сейчас накроют. Запросто.
- Черт с ним, - безразлично откликнулся пожилой солдат. - Теперь все едино жизни нам нет.
- Почему же? - спросил кто-то сиплым голосом.
- Сам гляди, почему, - клюшкой ткнул в темноту солдат. - Севастополь... Вон он где остался.
Огненная вспышка полоснула по переполненной палубе, на мгновение озарив лица собеседников. Такие с виду разные, они чем-то удивительно походили друг на друга. Чем же? Конечно, глазами. В них словно застыла солдатская боль, которую не выразить словами.
- Севастополь... - голос старшины дрогнул, будто он не нашел, что сказать дальше.
Но его поняли все. Изможденные раненые люди смотрели туда, где в отдалении над волнами полыхало высокое зарево. Сколько невзгод и лишений вынесли они на том небольшом, но предельно твердом во всех отношениях клочке родной земли! Бомбежки, ураганные артиллерийские и минометные обстрелы, непрекращающиеся атаки озверевших гитлеровцев... Враг огнем и сталью терзал севастопольскую землю, стараясь выбить из блиндажей и дзотов защитников города. Но они стояли! А когда от ран уже не могли стоять, то все равно не выпускали из рук оружия и дрались, дрались не на жизнь, а насмерть. И вот теперь земля Севастополя словно выскользнула, ушла из-под ног. Волны зыбко трясут корпус небольшого судна. Кажется, нет этим волнам ни конца, ни края. Лишь где-то там, в ночной дали, над ними маячит багровое зарево. Горит родной Севастополь. Пылают подожженные вражескими фугасами последние рубежи обороны.
Каждый думал о своем. И все вместе - об одном и том же.
Немного раскосые глаза Филиппа Рубахо смотрят с прищуром в ночную темень. Кажется, и сейчас прославленный севастопольский снайпер целится во врага из своей боевой винтовки, на прикладе которой много-много зарубок. Каждая зарубка - десять уничтоженных гитлеровцев.
Еще один снаряд ухнул у самого борта, обдав людей на палубе каскадом тяжелой, будто свинец воды. Рядом раздался короткий мучительный стон.
- Не дожил парень до берега, - хмуро промолвил старшина и по привычке потянулся к головному убору. Пальцы наткнулись на влажный бинт. - Ух, гады, сбили с меня бескозырку!
- Нашел, о чем горевать, - укоризненно заметил обладатель сиплого голоса. - Люди головы кладут...
- Кому они теперь нужны, эти самые головы? - отозвался пожилой солдат. Почитай, кругом теперь германец.
- Брось, папаша, - не оборачиваясь, прервал его Филипп. - Нужны наши головы! Даже очень нужны... Какой, скажи, из тебя боец, ежели ты без головы? Нет, папаша, в нашем деле голова ой как еще потребуется! Ведь вернемся мы сюда. Все равно вернемся. Недолго ходить поганым гитлеровцам по нашей родной, политой кровью дорогих товарищей земле.
- Верно, Филипп! - сказал, как отрубил, сидящий рядом Иван Прохоров. - Мы еще придем в Севастополь.
А вражеские батареи все палили и палили. Снаряд за снарядом посылал захваченный гитлеровцами берег вслед уходящему судну с ранеными защитниками земли севастопольской.
- Перекурим, - предложил Рубахо с явным намерением прекратить трудный для всех разговор.
- Давай.
Филипп откинул полу маскировочного халата и достал висящий на тонком ремешке фотоаппарат. На него с недоумением и любопытством смотрело несколько пар глаз. Между тем снайпер ловко перевернул лакированную камеру, открыл нижнюю крышку.
- Прошу. Табачок, правда, дрянь, но в такую пору сойдет.
- Ишь ты, - покачал головой пожилой солдат, - какую себе табакерку смастерил.
- Фрицы ее мастерили, - поправил Иван Прохоров, - а Филипп в обмен на один снайперский выстрел получил.
Удивительная табакерка пошла по рукам. В другое время Рубахо охотно рассказал бы ее историю, но сейчас эта история казалась ему самому пустой и ничего не значащей в сравнении с тем, что Севастополь теперь в руках врага.
Когда-то сам мичман Борис Шейнин - вездесущий, отчаянный флотский фотокорреспондент, - с завистью и удивлением заметил на груди у снайпера этот немецкий аппарат. Дело было в холодный январский день 1942 года.
- Откуда такая чудесная "лейка"? - полюбопытствовал Шейнин. - Где удалось достать?
- Я достал не аппарат, а его хозяина, - со смешинкой в голосе ответил Филипп Рубахо и поведал, как охотился со снайперской винтовкой за немецким офицером, который фотографировал укрепления на переднем крае нашей обороны. Стрелять было очень неудобно - немец ловко прятался за выступами камней. Но Рубахо все же изловчился, послал пулю. Документы, обнаруженные при убитом офицере, очень пригодились нашей разведке, а фотоаппарат оказался безнадежно испорченным пулей. С той поры у Филиппа Рубахо появилась эта необычная табакерка. И вот теперь она передавалась из рук в руки. Сосредоточенные печальные лица на короткий миг будто теплели. Солдаты и матросы сворачивали тоненькие цигарки, передавали Филиппову табакерку дальше. Вот она дошла до лежащего на палубе бойца. С первого взгляда, по одежде было трудно определить, к какому роду войск он относится. Солдатские сапоги и флотские брюки, голова не покрыта. Из-под разорванной на груди гимнастерки виднеется матросская тельняшка.
