Владимир Набоков - Письма В. Д. Набокова из Крестов к жене
Обзор книги Владимир Набоков - Письма В. Д. Набокова из Крестов к жене
В июле 1906 г., в нарушение государственной конституции, указом правительства была распущена Первая Гос. Дума. Набоков был в числе двухсот депутатов, которые собрались в Финляндии и оттуда обратились к населению с призывом выразить свой протест отказом от уплаты налогов, отбывания воинской повинности и т. п. Этот призыв вошел в историю под названием «Выборгского Воззвания». Все давшие свою подпись депутаты были привлечены к суду и лишены права баллотироваться на выборах во Вторую Гос. Думу. Суд состоялся 12–18 декабря 1907 г. (т. е. через полтора года после выпуска Воззвания). Вместе с другими обвиняемыми Набоков был приговорен к трем месяцам одиночного заключения. В «Письмах» Набоков упоминает фамилии некоторых товарищей по заключению (Петрункевич, Ломшаков, Кедрин и др.)
«Письма» написаны Набоковым в тюрьме и обращены к жене, Елене Ивановне, рожд. Рукавишниковой. Написаны они на туалетной бумаге. Свернутые листки передавались при помощи Августа Исаковича Каминки.
Письма В. Д. Набокова из Крестов[1] к жене. 1908 г.
17 мая 1908 г.
Пишу эти строки, совершенно не зная, когда и при каких условиях придется — и придется ли — их переслать тебе, моя радость. Прежде всего спешу повторить то, что писал тебе в официальном письме (ни одного твоего письма мне еще не доставили): я совершенно бодр, спокоен, весел и прекрасно себя чувствую. Камера моя — № 730, во втором этаже, на солнце, с видом на Неву и на купол Таврического дворца, — выходит окном в сад, где гуляют заключенные. Таким образом, я перевидал в окно всех моих товарищей по корпусу тюрьмы: М. И. Петрункевич, который гуляет отдельно от других, выглядит хорошо и бодро, — Ломшаков, Кедрин и др. Разговаривать нельзя, но приветствиями, улыбками обмениваться можно. Камера чистая и достаточно просторная, воздух в ней прекрасный, днем целый день открыто окно, а форточка — всю ночь; «парашка» чистая, повидимому новая, абсолютно не пахнет. Воды совершенно достаточно. С вечера я запасаюсь, наливаю во все сосуды и утром пользуюсь маленькой резиновой ванной, беру полный tub.[2] Туалетные принадлежности мне все разрешены (о-де-колон и т. д.); вообще ничего существенного не запретили. Термос бесполезен. Кипяток дают 4 раза в день, сколько угодно, без малейшего запаха. Уборка параши утром — неприятная операция, — но продолжается минут 10, во время которых я пользуюсь lavender salts, которые здесь очень приятны. Койка узка и жестка, но я уже приспособился и сплю хорошо. Надеюсь, что Осип[3] 25-го принесет свежее постельное белье. Днем койка поднята. Я не ощущаю в этом ничего неудобного, так как решил всё равно днем ни в каком случае не ложиться. Для вещей, кроме полагающихся полок, мне сделали еще полку под столом и дали лишний табурет. Если в таком месте может быть уютно, я готов сказать, что у меня уютно. Во всяком случае мое настроение превосходно, и никаких «фобий», или неприятных психических ощущений я не испытываю. Еда настолько удовлетворительная, что ни в каких дополнительных припасах нет нужды. Молоко — прямо превосходное. Я выпиваю 2 бутылки в день и съедаю одну булку французскую. Обед из двух блюд: суп и мясное, ужин — из одного блюда мясного. Яблоки и апельсины я достал в лавке и благодаря изобилию взятых с собою лакомств никакого однообразия не ощущаю. Препараты кофе и какао оказались отвратительными, я их выбросил и пью чай с молоком и без него. День у меня с первого же дня распределен. 5 ч. — вставанье, туалет, чтение Библии; от 6 до 6½— чай, от 6½ до 7-ми одевание, от 7-ми до 9½ — итальянский язык и первая прогулка, от 9½ до 12 — занятия уголовным правом, от 12 до 1 ч. — обед, и отдых от 1 ч. до 4 и вторая прогулка; от 4-х до половины 7-го — серьезное чтение, стоя, и гимнастика, от половины 7-го до 7 — ужин и отдых, от 7-ми до половины 9-го — чтение по-итальянски; в 8½–9½ — легкое чтение, от половины 10-го до десяти укладываюсь спать. Расписание висит на стене и остается неизменным всё время. I am awfully busy. Шахматы не разрешили, но я в них не нуждаюсь. Книг дали своих три: я взял A. France Jeanne D'Arc, d'Annunzio Piacere (читаю с огромным наслаждением) и уголовную книгу; кроме того, Библию, словарь, грамматику и книги из тюремной библиотеки. Я взял Минье «История французской революции», Куно-Фишера о Канте и Лескова один том. Гуляем каждый день по две версты — я сосчитал, видим зелень и траву. Не понимаю, как Езерский мог отказаться от прогулок. Впрочем, зимой сад вероятно унылый. Могу только желать, чтобы все товарищи себя чувствовали так бодро, хорошо и весело, как я. Одна у меня забота: о тебе, не изводят ли тебя, не беспокоят ли напрасно. Целую нежно тебя и детей, целую маму,[4] всех. Привет Наст. Сер. и Ив. Ил.[5] и всем. Меня не обыскивали, вообще обращались вежливо, любезно.
25-го жду на свиданье.
21 мая 1908 г.
Моя радость, прости, что я пишу на этой бумаге. Она — самая удобная, а при показывании ее ты можешь говорить, что это китайская бумага специально для переписки тайком. Сегодня — твой праздник: ты можешь себе представить, что я мысленно с тобою, поздравляю и целую тебя. Знаю, что тебе не весело, но верю и радуюсь, что ты бодра и делаешь твое дело, такое нужное и требовательное. Вчера вечером я был осчастливлен твоими тремя открытками, в одной из них — дорогие строки Lody.[6] Спасибо ему, маленькому. Это — огромная радость. Я понял (да и знал, впрочем), что ты мое первое письмо получила; вероятно и второе, посланное через Маргулиеса. О получении извещай меня в открытках так: «на заводах всё спокойно». Спасибо большое маме за открытку. Пожалуйста, никогда не забывай ставить даты. Вот поручение Осипу: 1. по части белья — в воскресенье, 25-го, принести мне 3 простыни, 6 полотенец, 3 мохнатых полотенца и 3 обыкновенные салфетки, хорошенько озаботиться, чтобы всё было мне передано; 2. заказать немедленно у Вейса пару коричневых башмаков на шнурках и «тесемках» на толстой двойной американской подошве, проложенной пробкой, и с каблуком, подбитым каучуком. Непременное условие — полное отсутствие скрипа. Забыл прибавить: не старайся попасть в этот мифический строящийся дом, откуда что-то видно. Виден во всяком случае только двор первого корпуса, в котором я не нахожусь. Над нашим двором никаких домов не строится. Значит, в лучшем случае ты увидишь Винавера, Гредескула и т. д.
Сейчас получил твою милую открытку от 19-го. Как это Елена[7] верхом ездит? Кстати, я и забыл, что и она сегодня именинница, la pauvre chérie. Сейчас я ел чудную простоквашу, мною самим приготовленную.
23 мая 1908 г.
My darling, I have had no chance.[8] My man has not been on service since last week and both the others are not to be relied upon. There is nothing to be done but to wait patiently.
Осип должен в будущее воскресенье принести то, что написано выше, а кроме того: три салфетки, 12 носовых платков, новые воротнички от Трахтенберга и 2 темнозеленых галстука, с голубыми и лиловыми кружками. Вчера я получил много открыток, их мне принес очень любезный офицер. С радостью увидел, что письмо от вторника 20-го дошло (с Марг[улиесом]). Получил 1 от мамы, 1 от Бесси,[9] забавную, 4 от Кам[инки] (поблагодари его очень, я всё понял) и 1 одну от Ив. Ил. Спасибо ему. Вчера, выходя на прогулку, я в коридоре нагнал Мих. Ил. и мы крепко друг другу пожали руки. Он выглядит бодро и хорошо. Я по-прежнему прекрасно себя чувствую и стал совсем хорошо спать, с половины 10-го до пяти утра. Не знаю, когда удастся послать это письмо. Надеюсь, что ты за меня спокойна, мое золото. Нежно тебя целую, люблю. Всем приветы, поцелуи, большое, большое спасибо за письма.
