Елена Дубинец - Князь Андрей Волконский. Партитура жизни
Обзор книги Елена Дубинец - Князь Андрей Волконский. Партитура жизни
Эта книга была записана в последние месяцы жизни князя Андрея в его доме в Экс-ан-Провансе на юге Франции. В ней проступает незаурядная личность: эрудированный, всезнающий, остроумный собеседник и одновременно бескомпромиссный и безжалостный критикан; глубокий мыслитель, восторженный и обиженный; феноменально одаренный в искусстве и до педантичности занудный в быту; готовый отдать последнее друзьям и их знакомым и разгромить тех, кто ему не близок.
Елена Александровна Дубинец
Князь Андрей Волконский. Партитура жизни
Данная книга возникла при участии Ивана Соколова, сыгравшего ключевую роль в переговорах с Андреем Михайловичем Волконским и выступившего в роли вдохновителя, главного консультанта и организатора поездки к А. М. Волконскому.
Елена Дубинец и Иван Соколов выражают безмерную благодарность Ивану Великанову, Марине Рыцаревой, Антону Батагову, Александру Френкелю и Сергею Дубинцу за содействие в работе над книгой.
Об этой книге
Эта книга возникла на основе бесед с князем Андреем Михайловичем Волконским в его доме в Эксан-Провансе на юге Франции, проведенных Иваном Соколовым и мной за полтора месяца до кончины князя 16 сентября 2008 года. Книга фактически написана со слов Волконского, с минимальной редактурой ради сохранения особенностей его речи, а также с минимальными комментариями. Русский язык Волконского был богат и красочен, однако в нем присутствовали специфические устойчивые синтаксические конструкции[1], которые я не пыталась во что бы то ни стало переделать.
В течение полутора месяцев после нашей встречи я расшифровывала огромное количество записей, сделанных в доме Волконского, живя в его мире и вновь – теперь заочно – общаясь с ним. Мы созванивались, договаривались о новой встрече под Рождество 2008 года, чтобы выверить получившийся текст. Однако через день после того, как мои расшифровки были завершены (о чем я немедленно сообщила Волконскому по телефону), Андрей Михайлович скончался. Как если бы, передав свои мысли последующим поколениям, счел, что теперь ему можно оставить этот мир.
Узнала я о его кончине лишь несколько дней спустя, во время гастролей с моим ансамблем «Камерные исполнители Сиэтла» по Прибалтике, в любимой Волконским Риге. «Какое горе! Ушла эпоха! – думала я. И: – Боже, как повезло, что мы успели…» Действительно, слова и мысли Волконского остались зафиксированными в наших записях и текстах. Его наследие – композиторское и исполнительское – теперь пополнилось заметками ученого, мыслителя, музыканта.
Личность и творчество Андрея Волконского вызывали интерес любителей музыки с момента исполнения его самых первых сочинений. Все ранние рецензии на концерты с его музыкой были по преимуществу отрицательными, за исключением одной – отклика Марины Сабининой на первое исполнение Фортепианного квинтета[2]. Это четырехчастное юношеское сочинение не могло не захватить энергичной свежестью и в то же время отточенностью пера и удивительными структурными и звуковыми находками. Однако, вопреки высказанным в рецензии позитивным соображениям, за Волконским довольно быстро закрепилась репутация хулиганистого подростка, чьи сочинения вскоре перестали исполнять и чью личность в Советском Союзе попытались предать забвению. В результате этого Волконский навсегда остался легендой, поклонение которой до сих пор наблюдается у всех вступающих на музыкальное поприще молодых российских композиторов и музыковедов.
Волконскому не удалось завоевать устойчивую известность на Западе, хотя его деятельности 1960-х годов были посвящены страницы в выдающемся труде Бориса Шварца, ставшем первым западным исследованием советской музыки[3]. Вскоре после возвращения на Запад Волконский дал несколько интервью, из которых можно было судить о его настроениях в тот период[4], однако серьезный интерес к его творчеству там так и не укрепился, и его сочинения всегда исполнялись весьма нерегулярно.
В послеперестроечные десятилетия, когда возобновились связи стран бывшего Советского Союза с Западом, музыка Волконского вновь начала звучать в России, и к его персоне возник значительный интерес. Одним из первых провозвестников стало интервью с близким другом Волконского, поэтом Геннадием Айги, в «Российской музыкальной газете»[5]. В 1994 году Волконского в его квартире в Экс-ан-Провансе на юге Франции посетили музыковед Юрий Николаевич Холопов и его ученица, студентка Московской консерватории Оксана Дроздова. Результатом этой поездки стали первые – и до сих пор остающиеся наиболее важными – русскоязычные труды о композиторе, восстанавливающие хронологию его жизни и творчества и анализирующие его сочинения[6]. В зарубежном музыковедении беспрецедентными источниками достоверной информации о Волконском являются работы американского музыковеда Питера Шмелца[7], в которых также даются блестящие обзоры музыкальной ситуации в Советском Союзе периода оттепели и детальные анализы наиболее важных сочинений Волконского. А сам Андрей Михайлович в 2003 году опубликовал в издательстве «Композитор» брошюру «Основы темперации».
В последние годы начали один за другим появляться публикации-воспоминания о Волконском тех, кто его знал в период жизни композитора в России. Воспоминания как дружеские и позитивные[8], так и наполненные не всегда обоснованным критицизмом[9]. В ряду воспоминаний выделяется книга Марка Пекарского[10], близко дружившего с Волконским и многократно посещавшего его во Франции.
Сам Волконский подобными публикациями гордился, но в разговоре с нами нередко напоминал, что в них встречаются ошибки, и стремился как можно подробнее рассказать о том, что накопилось в его памяти за 75 лет бурной жизни. Сейчас, после кончины Андрея Михайловича, наверняка будут опубликованы мемуары тех, кто его знал и любил. Однако только та книга, которую вы держите в руках, запечатлела его собственные мысли[11].
В ней, как сквозь волшебную призму, постепенно проступает незаурядная личность нашего героя: чрезвычайно эрудированного и по-детски восторженного в одних случаях, рассуждающего односторонне и недружелюбно – в других. Мы не хотели во что бы то ни стало превратить нашего героя в незапятнанный идеал. Волконский предстает на последующих страницах таким, каким он был: блистательным, всезнающим, остроумным собеседником и одновременно бескомпромиссным и безжалостным критиканом; глубоким мыслителем и душевным другом; восторженным и обиженным; феноменально одаренным в искусстве и до педантичности занудным в быту; готовым отдать последнее друзьям и их знакомым и разгромить тех, кто ему неблизок.
Волконский искренне и наивно верил в то, что его рассказы о старинной музыке представляют собой чрезвычайную ценность, в особенности для российского музыкознания. Оторванный в силу состояния здоровья не только от России, но и от музыкальной науки, он недооценивал тот прорыв в изучении старинной музыки, который был совершен ее исследователями в последние десятилетия, в том числе и в России. Считал, что должен оставить после себя именно эти тексты – его «воспоминания» о музыке того периода, который его больше всего интересовал в последние годы жизни. Воспоминания, основанные в первую очередь на глубинном знании этой музыки, а также на знакомстве с отдельными источниками научной литературы о ней. Именно записывать «диктовку» Волконского о старинной музыке был приглашен в мае 2008 года студент Московской консерватории Иван Великанов (которому мы чрезвычайно признательны за помощь и поддержку, а также за предоставленные расшифровки записанных им «диктовок»), и продолжить его работу спустя несколько месяцев должны были мы.
