Пётр Якир - Детство в тюрьме
Пётр Якир - Детство в тюрьме краткое содержание
Пётр Якир
Детство в тюрьме
ПРЕДИСЛОВИЕ
Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!
(Бывшая советская молитва)Четырнадцати лет
Попал пацан в тюрьму…
Так начинается шутливая «самэстрадная» песенка, в которой поется о вещи нешуточной: о похищенной молодости Петра Якира. Арестованный в 14 лет как сын «врага народа» командарма Ионы Якира, уничтоженного в 1937 г., П. Якир провел в сталинских тюрьмах и лагерях 17 лет, с 14 до 31 — лучшие годы жизни. Книга «Детство в тюрьме» — его воспоминания о первых пяти годах заключения.
Ссылки, тюрьмы, лагеря и расстрел для «ЧСИР» — Членов Семьи Изменника Родины — были тогда обычным делом. Через 30 лет П. Якир подпишет коллективное письмо с выразительным названием: «От оставшихся в живых детей коммунистов, необоснованно репрессированных Сталиным». Письмо о нецелесообразности пропагандирования «заслуг» Сталина с точки зрения интересов коммунистического движения. Как бы мы ни относились к такому критерию, бесспорно то, что «…миллионы… стали жертвами… машины преступлений». Книга Якира — о том, как работала эта машина, как она убивала и калечила.
«По рассказам я понял, что то, что творится в Астрахани, происходит по всей стране, т. е. арестовывают невиновных, бьют и издеваются на следствии, причем приемы тоже одинаковые: конвейер, стойка и т. д.»
В дальнейшем выясняется, что приемы следствия не столь однообразны. Автор узнает о прижигании ушей спичками, ломании пальцев, поджаривании на электроплитках. Самого его тоже пытают — подтягивают вверх в специальной пыточной рубахе.
Независимо от формулировок обвинения, проходившие через ОСО или спецтройку, получали: 80 % — 8-10 лет, 15 % — 5 лет и 5 % — 3 года. А вот и другая инстанция:
«Военная коллегия в основном приговаривала к расстрелу, который приводился в исполнение немедленно. Сразу после приговора человека выводили во двор или в подвал и там расстреливали. Для того, чтобы выстрелы не были слышны, работали две-три автомашины. При такой процедуре за рабочий день судили приблизительно по сто-сто двадцать человек. Военная коллегия приезжала в областные города раз в месяц и находилась там от трех до четырех дней. К ее приезду всегда было подготовлено нужное количество дел. Только около 20 % получали сроки, обычно от 15 до 20 лет; остальных расстреливали».
С кем только не сидел несовершеннолетний Якир. Священники, французские коммунисты, девятиклассники-«монархисты», 11-летние «террористы». Один, правда уже 13-летний «террорист» сидел за то, что выстрелил из рогатки в портрет Вождя и Учителя. Был архитектор, признавшийся под пытками, что он взорвал непостроенный театр, был «немецкий шпион» — советский летчик, сбивший в Испании 9 вражеских самолетов, был еврей, обвиненный в том, что под видом рыбной ловли считал пароходы, проходящие по Волге, и передавал эти сведения польской разведке. Как поется в той же песенке:
Тра-та-та, тра-та-та,
Волоки в тюрьму кота,
Чижика, собаку,
Петьку-забияку1,
Обезьяну, попугая…
Вот компания какая!
Вот кампания какая
Была проведена!
О проведенной кампании читатель узнает из книги, я же расскажу об авторе и моем друге Пете Якире.
* * *Имя П. Якира на Западе справедливо связывают с «Демократическим движением» в Советском Союзе. Иногда о нем даже говорят как о «главе демократического движения». При этом подчас ссылаются на такую оценку его роли со стороны режима. Так ли это? Несомненно, П. Якир пользуется большим уважением и авторитетом у многих из тех, в ком сохранилось чувство человеческого достоинства. Таким отношением к себе он обязан и своему лагерному стажу, и своему мужеству, и своей непримиримости к язвам сталинизма, и своим выступлениям в защиту прав человека. Однако слово «глава» имеет в данном контексте неприятный политический привкус.
Объективно «демократическое движение» выражается в защите прав человека в рамках советских законов. Субъективные же «движущие» силы — и в этом суть — желание ОСТАВАТЬСЯ ПОРЯДОЧНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ ДАЖЕ В УСЛОВИЯХ ГОСПОДСТВУЮЩЕЙ ТРАДИЦИИ НЕПОРЯДОЧНОГО ПОВЕДЕНИЯ. Как известно, «порядочным называется тот, кто неохотно делает подлость». Это определение пришло из сталинских времен. Тогда не совершить требуемую подлость означало почти наверняка поплатиться головой. Все это «единодушие» и «всенародная поддержка» были вовсе не из-за того, что люди слепо верили. Люди гнали от себя сомнения потому, что усомниться было физически страшно. Страх сковывал, его инерция сильна и сейчас. Но если раньше можно было оправдываться перед своей совестью — дескать, не могли же мы пойти на заведомую гибель, то теперь успокаивать свою совесть уже не так просто. И вот некоторые нарушают эту традицию трусливого молчания, трусливой поддержки. Страх у них, конечно, есть, но еще больше они боятся своей совести. Они открыто отстаивают свое человеческое достоинство. Это — очень сильная позиция. Люди, имеющие моральный долг перед самим собою, не склонны поддаваться на уговоры или шантаж, идти на компромисс. Власти, чувствуя, что их не боятся, сами начинают бояться. Так они боятся П. Якира. Кажутся невероятными те усилия, которые предпринимаются со стороны властей, чтобы помешать ему как-то проявить свое отношение к происходящему. Его специально задерживают — лишь бы не дать ему возможность участвовать в демонстрациях, его не пускают на похороны Хрущева и вообще туда, где он может выступить. За ним регулярно ездит несколько машин. Количество филёров, следящих за ним, не поддается учету. Когда меня познакомили с ним — зимой 1968 г. в фойе одного клуба — я о слежке только слышал, за мной еще не «ходили». Мы — человека четыре — стояли и разговаривали. Внезапно Якир сделал знак глазами. Я посмотрел в сторону, куда он показывал. В кресле, развалясь, сидел хлюст с дегене-ративным лицом и университетским значком в петлице. Он делал одновременно несколько дел: позевывал, почесывался и поглядывал в потолок. Каждое из этих занятий должно было свидетельствовать о том, что ему нет никакого дела до происходящего вокруг. Вместе же всё это впервые соединило с жизнью мои теоретические представления о слежке.
Если в КГБ Якира и называют «главой», то это понятно. Во-первых, режим не захочет его называть иначе, т. к. от «главы» недалеко и до «организации», а оттуда и до Брокс-Соколова2 с его шпионским поясом рукой подать. Во-вторых, режим не может его называть иначе, т. к. режиму неведома этическая терминология, и он просто вынужден пользоваться убогим политическим жаргоном. Мы же вовсе не обязаны повторять эти пошлости.
