Марина Раскова - Записки штурмана
Обзор книги Марина Раскова - Записки штурмана
Записки штурмана
ПРЕДИСЛОВИЕ
Перелет самолета «Родина» вызвал большой интерес к его экипажу, состоявшему из трех советских летчиц. После возвращения в Москву мы, члены экипажа самолета «Родина», получаем много писем, авторы которых просят сообщить, как мы стали летчицами. Десятки и сотни девушек спрашивают совета и помощи дли поступления в летные школы.
Интерес, проявляемый к нам, мы целиком относим к героической, лучшей в мире советской авиации. Патриотически настроенный советский народ видит в успехах нашей авиации залог своего мирного существования. Советская авиация создана и существует для охраны мира. Народ нашей великой родины прекрасно понимает, что каждая победа советской авиации является лишним звеном в цепи, укрепляющей мощь и обороноспособность нашего социалистического отечества.
Только с этой точки зрения можно расценивать то огромное внимание, которым мы, три советские летчицы, пользуемся сейчас, после того, как выполнили сталинское задание, совершив беспосадочный перелет из Москвы на Дальний Восток.
Мои многочисленные корреспонденты и, главным образом, корреспондентки спрашивают: «Скажите, как вы стали летчицей?» Мне еще, пожалуй, рано писать автобиографию. Мне двадцать семь лет, многое еще впереди. Мой приход в авиацию не характерен для большинства советских летчиц. Ни в детстве, ни в юношеские годы я даже не помышляла об авиации. Мои родители мечтали воспитать из меня музыканта, а я сама готовилась быть артисткой, оперной певицей, но только не летчицей.
Но я стала летчицей, хотя никаких «видимых» предпосылок для этого не было. Только в нашей стране молодежь имеет полную возможность проявить и развивать свои способности в любой отрасли.
Я хочу рассказать о том, как люди, воспитанные партией Ленина — Сталина, сумели увидеть способности штурмана в незаметной чертежнице Военно-воздушной академии; о том, как люди, воспитанные в духе коллективизма, передали мне знания и помогли стать штурманом.
Профессия летчика требует упорства, выдержки и терпения. Я хочу поведать молодому советскому читателю, как воспитывались во мне эти качества, которые не раз в жизни выручали меня (и, надеюсь, еще будут выручать) из самых сложных положений.
М. Раскова
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ХИМИЯ ИЛИ МУЗЫКА?
Вокруг гремят выстрелы. Слышна орудийная пальба. Сотрясаются стены большого, высокого дома. В окнах дребезжат стекла. У дома рвутся снаряды, и дождем рассыпается шрапнель.
Мы сидим при свечках. Не так светло, как при электричестве, но забавно. Пальба стихает на несколько минут, а потом возобновляется с еще большей силой. Уже несколько дней как нас, детей, не водят гулять на улицу. А там должно быть интересно!
…На Тверском бульваре от снаряда загорелся дом, теперь у нас даже ночью светло от пожара.
Отец уводит нас из комнаты в коридор. Здесь безопасно. Чтобы не было скучно, он рассказывает какие-то длинные интересные истории, наряжается, смешит нас.
Мне пять лет. Что происходит там, за стенами дома, я не знаю. Только слышу, как взрослые говорят: «красные», «белые», «юнкера». Мама вбегает в коридор и рассказывает, что в детской пробито окно. В стене застряла пуля. Отец выковыривает пулю и прячет ее на память. Ученики к отцу не ходят. Рояль закрыт, занятия прекратились. Мама не идет на работу, целый день сидит дома. Это хорошо: мы очень редко видим маму дома.
Кто-то прибегает со двора и рассказывает, что дворник убит шальной пулей. Я слышу незнакомые слова, я их не совсем еще понимаю, но чувствую, что в жизнь ворвалось что-то новое и большое.
Детские кроватки вынесли в коридор, мы совсем переселились сюда. Здесь едим, здесь спим. Отец каждый день придумывает все новые игры, одну забавнее другой.
Таким помнится мне октябрь 1917 года. Когда стрельба прекратилась, отец взял меня погулять. Прошел первый снежок. На углу нашей улицы — большая красная лужа. Это кровь. Дома изрешечены пулями и изуродованы снарядами. В нашем доме разбиты все окна. Стекло хрустит под ногами. Навстречу нам движется толпа с красными флагами. Поверх флагов — черные траурные ленты. Толпа безмолвно направляется к Красной площади. На грузовиках везут красные гробы.
Хоронили погибших борцов революции.
Вот каковы мои ранние детские впечатления.
Я родилась за пять лет до Великой Октябрьской социалистической революции. Сейчас, вспоминая свои детские годы, я нахожу в них очень мало радостных дней. Счастливы наши современные дети. Они не знают тех лишений и невзгод, среди которых приходилось расти и воспитываться детям в те годы. Революция не сразу встала на ноги. Не сразу молодая Советская республика могла дать детям теплые школы, вдоволь пищи и одежды. Хотя многое делалось для того, чтобы дети не знали нужды и не чувствовали тяжестей гражданской войны, но все же в те годы и детям вместе со взрослыми часто приходилось недоедать, ходить плохо одетыми, жить в холодных, нетопленных квартирах.
Отец был учителем пения, мать — школьной учительницей. С утра мама уходила на работу, брат — в школу, к отцу приходили ученики распевать голос. Дом наполнялся звуками вокализов и гамм. Отец был вынужден заниматься с учениками дома. Здоровье не позволяло ему ходить на занятия.
В комнате холодно, топить нечем. От холода некуда спрятаться…
Вскоре маму назначили на работу в детский дом на Зубовской площади, и мы перебрались жить туда.
Это был большой детский дом, помещавшийся в бывшем Усачевско-Чернявском женском училище. В него привезли около 700 бездомных детей и сирот. В доме от прежнего училища осталось несколько десятков детей. Они были хорошо одеты и находились в привилегированном положении. Попав сюда, я впервые узнала, что есть дети «наши» и «ваши». Старые педагоги встретили в штыки новых детей и новые порядки, которые принесла в школу советская власть.
Учителя, работавшие здесь много лет до революции, обзавелись квартирами и имуществом за счет училища. И считали, что иначе быть не может. Они смотрели на школу, только как на «тепленькое местечко», где можно было наживаться. Они ненавидели советскую власть и всячески саботировали новые порядки.
А порядки эти в первую очередь заключались в том, чтобы накормить и пригреть огромную массу бездомных детей. Группа передовых учителей, в том числе и моя мать, повела решительную борьбу с саботажниками. Вскоре обнаружились отвратительные вещи: начальница училища скрывала продукты, которые доставлялись для детей, отказывалась выдавать ребятам валенки и теплую одежду, хранившиеся на складах. Дети мерзли, у них опухали руки и ноги, они бегали босиком по нетопленному помещению. Руки и ноги покрывались волдырями, а детям не давали даже ваты и бинта, чтобы перевязать раны. Прятали вазелин, которым можно было смазывать конечности, чтобы предохранить их от обмораживания. Старорежимные учителя издевались над детьми, как могли. Они на детях вымещали свою злобу и недовольство новыми порядками. Одна преподавательница, дочь священника, сознательно срывала занятия. Не учила детей ничему, без дела проводя целые дни в школе. Я как раз попала в класс к этой учительнице. За целый год я не научилась даже грамоте.
