Яков Айзенберг - Ракеты. Жизнь. Судьба
Обзор книги Яков Айзенберг - Ракеты. Жизнь. Судьба
Яков Ейнович Айзенберг (1934–2004), один из видных специалистов в современной космонавтике. Через некоторое время после ухода со своего поста Главного конструктора систем управления В. Г. Сергеева Я. Е. Айзенберг становится Главным конструктором и в течение ряда лет успешно руководит созданием систем управления в составе современных ракетно-космических комплексов.
Я. Е. Айзенберг
РАКЕТЫ. ЖИЗНЬ. СУДЬБА
Воспоминания
ЧАСТЬ 1
Вместо введения
Знаете ли Вы, мой возможный читатель, что такое межконтинентальная баллистическая ракета (МБР) SS-18, которую в США «ласково» называют SATANA? Я в дальнейшем постараюсь объяснить смысл каждого слова, входящего в это название, но пока сообщу главное.
Одна (!!!) такая ракета, достигшая территории «вероятного противника» (граждане бывшего СССР твердо знают, какая страна имеется в виду), может нести 10 водородных бомб, каждая из которых по мощности, по меньшей мере, в 10 раз превышает сброшенные на Хиросиму и Нагасаки в 1945 г. И она в состоянии доставить (ракетчики говорят «развести») каждую бомбу в назначенную цель, т.е. теоретически 10 больших городов исчезнут с лица Земли со всем своим населением, домами и пр. Для любой страны это является неприемлемым ущербом, который ее правительство обязано избежать. СССР располагал несколькими сотнями таких ракет. И пока они все еще, хотя и в немного меньшем количестве, стоят на боевом дежурстве в шахтных колодцах на территории России.
Так вот, много десятилетий я разрабатывал системы управления таких ракет, но меньшей мощности (SS-18 — это вершина).
Я начинал с молодого специалиста и закончил высшей научно-технической должностью в ракетно-космической технике — Генеральный конструктор систем управления (так и писалось — с заглавной буквы). За несколько десятков лет я участвовал в создании 10 типов межконтинентальных баллистических ракет, 8 из которых стояли на боевом дежурстве, а некоторые стоят и сейчас. Кроме того, наша фирма (она теперь называется «Хартрон») создала системы управления 8 ракет-носителей космических аппаратов, в том числе, для самой большой в мире ракеты «Энергия», и многих космических аппаратов. Я уверен, что это мировой рекорд, по меньшей мере, по числу типов ракет, и качество многих из них вполне соответствует лучшим созданным в любых других странах образцам.
О создании таких изделий (опять чисто советский ракетный термин, считавшийся несекретным, так как слово «ракеты» в обиходе, в том числе, и на производстве, употреблять было нельзя) и о людях, с которыми я близко сталкивался в ходе совместных работ, а среди них были почти все великие советские создатели ракет, и пойдет здесь речь.
Семья. Детство. Учеба
Так как я жил с мамой (мои родители разошлись, когда мне был один год), то речь идет о ее семье.
Мои дедушка и бабушка до революции жили в городе Нежине Черниговской губернии и по тогдашней классификации были простые мещане. Дед умер до моего рождения, и, как принято у евреев, меня назвали в память о нем. У бабушки было 5 детей — три сына и две дочери. Моя мама была младшим ребенком, ее назвали Рохель — Лея, по советской норме в паспорте — Рая. И моя бабушка жила с ней в эвакуации в г. Анжеро-Судженск Кемеровской обл.
Ее старший сын погиб в годы гражданской войны, второй стал врачом и прожил всю жизнь в маленьком армянском городе (тогда он назывался Ленинакан) и был там очень уважаемым человеком. Третий сын, инженер-экономист, проработал всю жизнь в цехе на Харьковском танковом заводе. Старшая и любимейшая сестра моей мамы тоже стала врачом и вышла замуж за военного врача.
Благодаря ей мы спаслись, уехав из Харькова в 1941 г. Госпиталь, где служил ее муж, был после начала войны направлен из недавно захваченной СССР Западной Украины (когда Сталин и Гитлер делили Польшу) в Сибирь, и эшелон ехал через Харьков. Тетя заявила, что без мамы и сестры она не поедет, поэтому мы с ними покинули Харьков и остались живыми, иначе нас всех ждал Дробицкий Яр — место массового расстрела евреев…
Мама была съездовой стенографисткой (сейчас уже бесполезно объяснять этот термин), вышла замуж за врача и жила с ним и своей мамой фактически до моего рождения и последовавшего вскоре развода, причем, отец женился вторично, а мама второй раз замуж не вышла, как я думаю, чтобы у меня не было отчима… Специальность у нее была тяжелая и очень плохо оплачиваемая, так что в нищете мы жили всегда.
Никаких выдающихся личностей в моей семье не было — и они уцелели в сталинскую эпоху. Разве что стоит отметить — среди них было относительно много врачей (но я, конечно, в медицинский институт во времена начала открытого государственного антисемитизма поступить не мог, даже если бы хотел), и единственной наследницей семейной традиции стала моя дочь Таня, которая и сейчас работает врачом — гинекологом в Израиле.
Меня воспитала мама, и всем, что есть хорошего во мне, я обязан ей, в том числе, любовью к науке.
Период войны ознаменовался для нас, кроме обычных для советских людей холода и голода (в Сибири я отморозил пальцы ног), многочисленными переездами. Сначала несколько месяцев на ферме в заволжских степях, на территории бывшей республики немцев Поволжья (Сталин из-за ожидаемого шпионажа и диверсий ее «закрыл», а жителей переселил в места и условия, непригодные для жилья, где они и гибли десятками тысяч). После этого мы несколько лет жили в маленьком городке в шахтерском Кузбассе, и там я впервые столкнулся с бытовым антисемитизмом. Госпиталь, где работала мама медстатистиком, перевели в город Осташков, расположенный в Калининской (теперь Тверской) области на берегу красивейшего озера Селигер и приспособили к лечению пленных из расположенных вокруг лагерей. Основной их диагноз — дистрофия (уж если местные жители недоедали постоянно, то что говорить о военнопленных).
Начальную школу (4 класса) я и кончал в этих всех местах с неизменными похвальными грамотами. И чтобы уже не возвращаться к этому, замечу, что учиться мне было всегда легко, моя единственная отметка и в школе, и в институте была «пятерка» (высший балл при принятой тогда системе, которую товарищ Сталин постарался полностью заимствовать из дореволюционной русской школы). Единственное исключение составляла оценка «4» по поведению в первой четверти 9-го класса за постоянные подсказки отвечавшим у доски одноклассникам и сильно раздражавшим учителей, чего я тогда не понимал, а помочь хотелось.
По тогдашним правилам это было чрезвычайное происшествие (по поведению признавалась только оценка «5»), так что маму вызвали в школу и всячески пугали в основном тем, что я не получу золотую медаль, и это серьезно затруднит мое поступление в более–менее приличный институт. Мы действительно перепугались, так что подсказывать я перестал.
Перед тем, как перейти к моей дальнейшей жизни, я хочу рассказать о своих, как тогда говорилось, жилищно–бытовых условиях во все время моей жизни в СССР, а потом и в Украине.
