Александр Петрушевский - Генералиссимус князь Суворов

• 0
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5

Название:

Генералиссимус князь Суворов

Автор

Александр Петрушевский

Жанр

Документальные книги / Биографии и Мемуары

Издательство:

Типография М.М. Стасюлевича, Вас. Остр., 2 лин.7

ISBN:

нет данных

Год:

1884

Дата добавления:

10 декабрь 2018

Количество просмотров:

153

Возрастные ограничения:

Обратите внимание! Книга может включать контент, предназначенный только для лиц старше 18 лет.

Читать онлайн

 Между русскими историческими лицами есть несколько, выделяющихся из обыкновенного уровня знаменитостей. К числу таких избранников принадлежит и Суворов, поднявший русскую военную славу на высоту, до которой она ни прежде, ни после не достигала.

Военная слава отечества конечно дорога каждому Русскому, в какой бы сфере деятельности он ни вращался; сверх того, с недавнего времени, при общей обязанности — сражаться в рядах армии, — военное дело стало для всякого более близким, чем прежде. Таким образом, теперь наступила благоприятная для русского общества пора — познакомиться поближе с личностью Суворова, тем паче, что он успел уже отодвинуться в историческую даль

Но в попытке — изобразить Суворова в виде не легендарного богатыря, а живого исторического лица, невозможно ограничиться боевою его деятельностью, как бы она ни преобладала в его жизни. Нужно познакомиться с ним с разных сторон, узнать в нем внутреннего человека. В таком смысле книга и писалась, с этою целью и собиралось для нее как можно больше материалов. Правда. военное поприще Суворова занимает в ней большую часть, но обстоятельство это не должно пугать невоенного читателя. Во-первых, преимущественно в боевом Суворове виден особый внутренний человек, не похожий на других; во-вторых, прилагалось все старание, чтобы при изложении боевой его деятельности, избегать технической стороны военного деда, где только возможно. Книга составлялась для образованного класса русского общества, не различая военных от невоенных; причем автор постоянно имел в виду, чтобы содержание ее, будучи серьезным, как того требует цель труда,—излагалось доступно для каждого, имеющего известное образование, Если эта задача окажется не выполненною, то виновата в том не идея плана, а средства исполнителя.

Сказав о цели и назначении труда, нужно пояснить и некоторые крупнейшие его частности. Предлагается опыт истории Суворова, но не его эпохи; характер времени и ход событий изображены, где это требуется, с необходимою полнотою, но не больше. Затем, в книге часто приводятся неверные сведения и суждения о Суворове, которые и опровергаются: при помощи такого приема, читатель усвоит истину сознательно, будучи поставлен в известность — в чем и почему она другими извращалась. Далее, предлагаемый труд может быть погрешает недостатком строгого единства плана и гармонии частей; многое, сравнительно неважное, изложено подробно; другое, более существенное, коротко. Главная тому причина заключается в различной степени обилия материала; не пользоваться в одном месте материалом только потому, что его нет в другом, было бы дурным приемом, и книга пострадала бы больше, чем от недостатка стройности. Кроме того во всех случаях, особенно при описании военных действий, обращалось преимущественное внимание на черты, имеющие значение для личной характеристики Суворова.

Найдутся в книге и такие места. которые страдают не только бедностью сведений, но и полным их отсутствием; подобные пробелы внимательный читатель заметит сам. Нельзя сказать, чтобы существовала безусловная невозможность пополнить хоть некоторые из них, но для этого потребовалось бы лишних два-три года, а на книгу и в настоящем её виде пошло восемь лет усидчивого труда. Удлиняя срок, пришлось бы увеличивать риск —не окончить работу. В отделе последнего тома, озаглавленном „источники", читатель найдет данные, ознакомившись с которыми. быть может не поставит автору в вину некоторую неполноту книги. Да и вообще было бы полезно пробежать этот отдел прежде жизнеописания: освещение предмета получится полнее и правильнее, и многие из вопросов или недоумений читателя будут заранее разрешены.

В заключение остается сказать, что в книге нет никаких тенденций, кроме одной — изложить истину. К этому обязывает священная память Суворова; в этом заключается единственный путь к сознательной оценке его деятельности и исторического значения, чего именно нам и не достает. Один из новейших французских писателей, который не отличается снисходительностью к Суворову, сознается однако же, что Русские последнего времени не ценят своего знаменитого полководца по достоинству и что Французы на их месте были бы справедливее. В этих словах горькая истина. Потомство не почтило Суворова даже памятником, так как находящийся в Петербурге был заказан еще при жизни генералиссимуса и знаменует не все долгое боевое поприще Суворова, а одну последнюю войну 1799 года. — Мы, за единичными исключениями, забыли Суворова, а между тем он стоит того, чтобы хранить о нем память, и притом не одну платоническую: подражать ему нельзя, но учиться у него можно.

А. П.

Иллюстрации к 1 тому

Факсимиле Суворова № 1. 1759 год:

Факсимиле Суворова № 2.  1791 год:

Факсимиле Суворова № 3. 1769 год:

Карта военных действий Суворова в Европейской Турции:

 При московском великом князе Семене Ивановиче Гордом, выехали из Швеции в Московскую землю «мужи честны» Павлин с сыном Андреем и тут поселились. Потомство их росло, множилось и расселялось; один из этих потомков назывался Юда Сувор; от него пошел род Суворовых 1(здесь и далее это означает номер документа из списка источников к соответствующей главе в «Ссылках и пояснениях к 1 тому», см. сноски в конце книги). Прадед генералиссимуса назывался Григорием Ивановичем (сын Ивана Парфентьевича), а дед Иваном Григорьевичем. Иван Григорьевич Суворов служил при Петре Великом в Преображенском полку генеральным писарем, был дважды женат и умер в 1715 году; от первой жены он имел сына Ивана, от второй (Марфы Ивановны) Василия и Александра. Все три сына Ивана Григорьевича были женаты и оставили по себе потомство; Василий Иванович имел сына Александра и дочерей Анну и Марию 2. Василий Иванович Суворов родился в 1705 году; крестным отцом его был Петр Великий, что легко объясняется местом служения Ивана Григорьевича в Преображенском полку и в Преображенском приказе. В 1722 году Василий Суворов поступил денщиком к Государю, при Екатерине I выпущен в Преображенский полк сержантом, два года спустя пожалован в прапорщики, а в 1730 году произведен в подпоручики. В начале 40-х годов он был берг-коллегии прокурором в чине полковника и в 50-х годах получил генеральский чин 3. Василий Иванович Суворов был человек вообще хороший, с образованием, ретивый, исполнительный служака, не дурной администратор, особенно по части хозяйственной, но во всяком случае из ряда не выступал и никакими военными качествами не отличался. С сыном он имел очень мало общего; главною точкою соприкосновения их характеров была бережливость или скупость, но и то совершенно различного свойства. В Василие Ивановиче не было ничего похожего на ту поражающую энергию и необыкновенное развитие воли, которые оказались потом отличительными чертами его сына. Не перешли ли эти и другие особенности к А. B. Суворову от матери, в каком смысле влияла она на развитие их в своем сыне, сознательно или безотчетно, отрицательным образом или положительным? Ответа на подобные вопросы нет; а между тем знакомство с характером матери, её темпераментом, воспитательными приемами и т. п., быть может разъяснило бы многое в сложной и загадочной натуре её сына. Он рос дома, на её глазах и несколько лет исключительно на её попечении, ибо такие люди, как Василий Иванович, не имеют обыкновенно ни времени, ни охоты вторгаться в сферу обязанностей материнских. Сколько времени мать Александра Васильевича жила, — неизвестно, но не меньше 13 лет по рождении сына, ибо в 1743 году родила младшую дочь; следовательно, по крайней мере 13 лет Александр Суворов прожил под её влиянием, которое, конечно, не могло остаться совершенно бесследным, в каких бы видах ни проявлялось. О матери А. В. Суворова известно только то, что имя её было Авдотья Федосеевна и что вышла она замуж за Василия Ивановича в конце 20-х годов. Отец ее, Федосей Мануков, тоже почти неизвестен; знаем только, что он был дьяк, что по указу Петра Великого он описывал Ингерманландию по урочищам; в 1715 году, во время празднования свадьбы князя-папы, участвовал в потешной процессии, одетый по-польски, со скрипкою в руках; в 1737 году был петербургским воеводой и в конце года судился за злоупотребления по службе 4. В 1760 году Авдотьи Федосеевны в живых уже не было; в переписке её сына, за все время его долгой жизни, не говорится о ней ни слова, не встречается ни одного намека или воспоминания. Год рождения Александра Васильевича Суворова точно неизвестен. Большая часть его историографов принимают 1729 год, который обозначен и на его гробнице; но это едва ли верно. В одной из официальных бумаг он говорит, что вступил в службу в 1742 году, имея от роду 15 лет: но другим его показаниям, рождение его можно отнести и к 1729, и к 1730 году. Но в одной собственноручной его записке на итальянском языке сказано: Jo son nаto 1730 il 13 Novembre; в письме его вдовы к племяннику Хвостову о надгробном памятнике значится, что муж её родился в 1730 году; этот же год получается из его формуляра, составленного в конце 1763 года, когда Суворов был полковым командиром. Эти и довольно многочисленные другие данные приводят к заключению, что 1730 год следует считать годом его рождения скорее, чем всякий другой 5. Где именно он родился — неизвестно; некоторые свидетельствуют, что в Москве, другие, что в Финляндии, но ничем своих слов не доказывают. Принадлежа к дворянскому роду, хотя незнатному, но старому и почтенному, он появился на свет при материальной обстановке не блестящей, но безбедной. Предки его за добрую службу в разных походах получали от правительства поместья; дед владел несколькими имениями н, судя по некоторым данным, не был расточителен; отец и того больше. Мать его тоже нельзя назвать бесприданницей, как это видно по раздельной записи 1740 г. на движимое и недвижимое имение в Москве и орловском уезде между ею, поручицею Авдотьею Суворовой и её сестрой, полковницей Прасковьей Скарятиной. При всем том, состояние Василия Ивановича Суворова, впоследствии довольно значительное было в детские годы сына невелико. Из разных данных по этому предмету, как-то вотчинных отчетов, записей, послужных списков отца и сына, можно заключить, что Василий Иванович владел в ту пору приблизительно тремя сотнями душ мужского пола, т.е. был человеком обеспеченным, но не богатым 6. Таким образом, средства Василия Ивановича не отнимали от него возможности дать сыну порядочное образование, но этому препятствовала его скупость, доходившая до скаредности 7. Это обстоятельство бросает некоторый свет на детские и юношеские годы А. В. Суворова и на те условия, при которых происходило приготовление его к жизненному поприщу. Об этой поре прямых источников нет, а существующие в печати очень сомнительны уже по одному тому, что в них смешивается Суворов 10-тилетний с Суворовым 20-тилетним и первому приписывается то, что могло относиться только ко второму. Как бы богато ни был одарен человек от природы, он в детстве может быть только ребенком. Суворов несомненно обнаружил очень рано жажду знания, но утоление этой жажды все-таки не могло начаться раньше известного возраста, потому что требовалось научиться предварительно хоть читать. Не пускаясь в предположения, какова была система первоначального образования А. В. Суворова, так как. на это не имеется достаточных данных, можно однако сказать положительно, что к числу изучаемых предметов относились языки французский и немецкий, а может быт и итальянский, так как в молодые свои годы Александр Васильевич владел в разной степени этими тремя языками, независимо своего родного, о чем и обозначено в его послужном списке 1763 года, Некоторым другим языкам он выучился впоследствии, в зрелые и даже в преклонные лета. Впрочем и с итальянским языком они, быть может, познакомился не дома, а несколько позже; знал его очень слегка, почти никогда не употреблял и ничего на нем не писал; по крайней мере в бумагах его сохранилась только одна записка, писаная по-итальянски, да и та по содержанию своему не требовала литературного изложения. Нельзя также допустить предположение, чтобы Александр Васильевич усвоил в детстве иностранные языки до степени свободного и правильного их употреблении; он продолжал в них совершенствоваться впоследствии довольно долгое время и хотя дошел до того, что выражался по-французски и по-немецки свободно и бойко в разговоре и на письме, но далеко неправильно. Впрочем, неправильность эта заключается и в его русском языке; она происходила столько же от дурного первоначального обучения, сколько свидетельствовала живой темперамент, нетерпеливость и энергию Суворова, не любившего останавливаться на мелочах и обладавшего, по его собственному выражению, «быстронравием». Неправильность его русской речи и письма скорее даже увеличились, чем уменьшились к его старости. Что же касается иностранных языков, то постепенное в них усовершенствование Суворова не подлежит сомнению, если сравнить самые ранние его письма (наприм. 1764 года) с позднейшими 8. Неразумная скупость Василия Ивановича сильно тормозила первоначальное образование его сына и привела бы к плачевным последствиям, если бы не служили ей противовесом врожденные способности и необыкновенная любознательность ребенка. Благодаря таким образом самому ребенку, дело подвигалось с успехом, но вскоре встретило себе новое препятствие. Василий Иванович был военным человеком только по званию и по мундиру, не имел к настоящей военной службе никакого призвания, а потому и сына своего предназначал к деятельности гражданской, быть может дипломатической. Хотя военная карьера была наиболее почетною, но решение отца оправдывалось тем, что сын казался созданным вовсе не для нее: был ростом мал, тощ, хил, дурно сложен и некрасив. К тому же для кандидатства на военное поприще было уже много упущено времени. С Петра Великого каждый дворянин обязан был вступать в военную службу, начиная ее с низших чинов; даже знать не могла отделываться от этого общего закона. Нашли однако средство исполнять постановление по букве, обходя его по духу. Дворяне, особенно знатные и богатые, записывали своих сыновей в гвардию при самом их рождении или в годах младенческих, иногда капралами и сержантами, а у кого не было случая или связей — просто недорослями, и оставляли их у себя на воспитании до возраста. Подобные унтер-офицеры-младенцы производились нередко в офицеры, затем повышались в чинах, в весьма юном возрасте переходили с повышением в армейские полки и таким образом легко, особенно при сильных покровителях, достигали высших степеней в военной или гражданской службе, если первую меняли на вторую. В 70-х годах в одном Преображенском полку считалось больше 1000 подобных сержантов, а недорослям не было почти и счета 9. Василий Иванович сам служил или числился, во время рождения сына, да и после, в Преображенском полку; ему не стоило почти никакого труда записать новорожденного капралом или сержантом для счета служебного старшинства. Почему он этого не сделал — Бог знает; только едва ли вследствие сознания несправедливости и беззаконности подобных кривых путей: обычай очень уже вкоренился, и добровольно от него отказаться было слишком невыгодною щепетильностью. Как бы то ни было, но сын его не был записан в военную службу, а между тем в нем мало-помалу обнаружилась сильнейшая склонность к этой специальности, и занятия его приняли соответствующее склонности направление. Призвание маленького Суворова стало высказываться рано, именно когда он получил первые основы образования и в известной степени познакомился с несколькими иностранными языками. Принявшись за детское чтение, он стал останавливаться на книгах военно-исторического содержания, потом искать их и ими зачитываться. Хорошо составленной военной библиотеки у отца его не могло быть; книги вероятно были, по большей части, случайные. Между ними нашлись некоторые, оказавшиеся ребенку по силам; они сильно горячили его воображение, исполняя роль масда, подливаемого в огонь. Занятия принимали усиленный ход и специальный характер; мальчик, от природы чрезвычайно подвижный, веселый и живой, стал засиживаться за книгами, убегал компании сверстников, пренебрегал детскими играми, старался не выходить к гостям или тайком уходил от них в свою светелку. К этому присоединились некоторые странности или неровности характера; бросив книги, маленький Суворов скакал верхом, возвращался усталый, промоченный дождем, пронизанный ветром. Как ни мало Василий Иванович обращал внимания на ход занятий своего сына, а может быть и на всю общность его воспитания, однако пристрастие мальчика к военному делу и в особенности странное его поведение не могли пройти незамеченными. Ненормальность ребенка кидалась в глаза посторонним, не только своим. Василий Иванович делал сыну замечания, выговоры, — мальчик стал все больше замыкаться в своем любимом мире, питаться мечтами и грезами своего распаленного воображения. Внутренняя работа продолжалась, препятствия только вырабатывали в ребенке волю, и без того замечательно упругую, и дело двигалось своим путем. У Василия Ивановича было слишком много занятий денежного характера, по его мнению более важных; он махнул на сына рукой, а посторонние окрестили мальчика какой-то насмешливой кличкой. Александру Васильевичу Суворову исполнилось 11 лет; к его отцу заехал старый знакомый, генерал Ганнибал, негр, питомец Петра Великого. Василий Иванович, беседуя с гостем, коснулся и своего сына, рассказав о его занятиях и причудах. Ганнибал расспросил отца, поговорил с сыном, пересмотрел его книги. Дело было до того ясно, наклонности мальчика в такой степени определительны и любовь к занятиям военными науками имела такой страстный характер, что колебаться было нечего. Ганнибал посоветовал Суворову-отцу не препятствовать сыну, а поощрять его в предпринятых занятиях и сказал, что блаженной памяти Петр Великий непременно поцеловал бы мальчика в лоб за его настойчивые труды. Совет был добрый; отец, конечно, желавший сыну блага от всей души, решился дать ему волю в выборе занятий, и ребенок больше прежнего был предоставлен самому себе. Кроме того, уступая желанию сына, Василий Иванович записал его, в 1742 году, в гвардию, в Семеновский полк рядовым. В полк он поступил однако же не тотчас, а в 1745 году. Где именно он эти три года находился, с достоверностью сказать нельзя. Есть свидетельство, будто он был помещен в Сухопутный кадетский корпус 10, но принять это известие за бесспорное нельзя. Более вероятности, что мальчик продолжал свое образование дома, по-прежнему без системы и постоянного руководительства, почти самоучкой. Подлежит сильному сомнению, чтобы молодой Суворов, до записания его в полк, мог изучить хоть как-нибудь все те науки, на которые указывают его биографы, и читать тех авторов, которых они перечисляют. В библиотеке Василия Ивановича не могло быть всех этих книг, потому что совокупность их указывала бы на его замечательное военное образование, чего на самом деле не было; не мог он и покупать их массами для сына, потому что книги вообще были тогда дороги, а Василий Иванович скуп. Таким образом следует признать произвольными предположениями все существующие свидетельства о сущности и размере научных занятий молодого Суворова под домашней кровлей, до поступления в полк с отъездом в Петербург. Будет гораздо вернее прием — ознакомиться с кругом его самообразования вообще, без подразделения на домашнее и недомашнее, тем более, что для правильности выводов такое деление совсем и не нужно. Вообще очень много распространено ложных сведений на счет Суворова, особенно за самый ранний период его жизни: сведения эти порождены не только грубым вымыслом, но и довольно тонкими хитросплетениями предвзятых мыслей. Приведем пример. Популярно-исторические сочинения особенно нравятся хорошо развитым детям и читаются ими с наибольшею охотой. Из военных наук, военная история более всего приходилась в начале по плечу маленькому Суворову, могла завлечь его в дальнейшие занятия и дать сильный толчок его военному призванию. Ему особенно нравился Карл ХII, этот образец неустрашимости, смелости и быстроты; такие люди сильно действуют на воображение, следовательно приходятся по детскому вкусу больше всяких иных. Только впоследствии замечается, что голова Карла была экзальтированна и не совсем в порядке, что твердость его скорее может быт названа упрямством и что вся общность его военных качеств соответствует больше идеалу солдата, чем полководца. Входя в года и зрея умом, Суворов понял это, иначе не стал бы изучать, наравне с деяниями Карла, сухие, методические записки Монтекукули, строящего все на благоразумии и расчете. А некоторые его биографы утверждают, будто он одновременно пристрастился в ранней юности и к Карлу ХII, и к Монтекукули. Подобная мысль могла родиться только у панегириста с целью оправдать пристрастие молодого Суворова к Карлу ХII и установить противовес такому не совсем удачному выбору. Панегиристы вредят обыкновенно памяти своего героя больше, чем порицатели, отнимая от его изображения жизненную правду. Самоучка-Суворов познакомился мало помалу с Плутархом, Корнелием Непотом, с деяниями Александра, Цезаря, Аннибала и других знаменитых полководцев древности, с походами Карла ХII, Монтекукули, Конде, Тюренна, принца Евгения, маршала Саксонского и многих иных. Изучение истории и географии у него шло кроме того по Гюбнеру и Ролленю, а начала философии по Вольфу и Лейбницу. Артиллерию и фортификацию он изучал под руководством своего отца, который был знаком с инженерною наукою больше, чем с чем-либо другим и даже, по утверждению некоторых, перевел на русский язык Вобана. Может быть, это обстоятельство дало повод приписывать А. В. Суворову знание Вобана наизусть. Такого задалбливания не могло быть в действительности по свойствам ума Суворова, да он и не имел вовсе склонности к инженерному делу. Весьма важную роль в образовании Суворова занимала религиозная сторона; но мы знаем только, что он отличался набожностью и благочестием, любил сидеть над библиею и изучил в совершенстве весь церковный круг. Этими немногими словами приходится ограничиться, иначе пришлось бы витать в области беспочвенного резонерства или прибегать к натяжкам вроде многих существующих, каково например утверждение, будто Суворов воспитывался под надзором деда, протоиерея, и что поэтому он всеми корнями своего нравственного бытия принадлежал до-Петровской Руси. Суворов был самоучка, стало быть ход его образования не отличался ни строгою системою, ни методом. С самых нежных лет увлеченный примерами военных знаменитостей, он ими только и жил, ими только и дышал; никем не направляемый, он не мог добровольно делить свое время между занятиями военными и не военными, и последним уделял свой труд лишь в размере крайней необходимости. Только утолив в известной степени жажду, мог он перейти к занятиям общеобразовательным, и совершилось это тогда, когда стал он человеком зрелым, хотя по летам и очень еще молодым. Может быть, благодаря этому обстоятельству, выросла в нем и окрепла в самую впечатлительную пору жизни ненасытимая страсть военного славолюбия, которая прошла чрез все его существование и сделалась самым большим горем и самою большою утехой его жизни. Во всяком случае, тот факт, что общее образование Суворова выросло на специально-военной основе, должен быть принят во внимание при его характеристике. Находясь в полку и продолжая работать над своим образованием, Суворов вероятно в это время посещал кадетский корпус, так как посещение им корпусных лекций удостоверяется довольно положительными свидетельствами, а в другую пору своей жизни он этого делать не мог. Примеры подобных занятий в учебных заведениях молодых людей, состоявших на действительной службе, бывали, особенно в царствование Екатерины II. Но если Суворов и слушал курс кадетского корпуса, то едва ли это обстоятельство имело существенное влияние на качество и объем его образования. Он учился пред тем так усердно и читал так много, что корпусные уроки не в состоянии были ощутительно обогатить запас его знаний, а разве внесли в них некоторую систематичность. Корпусными уроками он не ограничивался и продолжал усиленно заниматься дома, на небольшой наемной квартире, ибо в казармах не жил. Все его время, без малейшего исключения, уходило на службу, на посещение классов кадетского корпуса и на домашние научные занятия; он решительно не бывал нигде, кроме этих трех мест. Получая от отца известную сумму на свое содержание, конечно очень небольшую, Суворов однако ухитрялся делать экономию и все скопленное употреблял на покупку книг; но так как остатки были не велики, то доставал книги на прочтение отовсюду, откуда только мог, в том числе вероятно и из кадетского корпуса, Так проходило его время в продолжении нескольких лет подряд, и Суворов быстро формировался умственно 11. По всему этому казалось бы, что из него должен был выйти ученый теоретик, так как военная служба вовсе не требовала в то время солидного образования, и невежество было почти сплошное, ни мало не препятствуя движению вперед по чиновной лестнице. Если и в настоящее время существует антагонизм между теорией и практикой, вследствие коренящегося в значительном числе образованных людей убеждения, будто теория и практика имеют не одну общую, а две разные дороги, то в половине прошлого столетия серьезная научная подготовка тем паче не считалась нужной для практической военной деятельности. Но так смотрели другие, а не Суворов: он изучал усиленно теорию для того, чтобы сделаться исключительно практиком. Великим полководцем нельзя сделаться с помощию науки; они родятся, а не делаются. Тем более должно ценить тех из военных людей, которые, чувствуя свою природную мощь, не отвергают однако науки, а прилежно изучают её указания. Это есть прямое свидетельство глубины и обширности их ума. Таким умом обладал и Суворов. Он понимал, что изучение облегчает и сокращает уроки опыта; что опыт, не создавая военных способностей, развертывает их; что теория, построенная на вековых опытах, гораздо полнее, чем выводы личного наблюдения. Не стал бы он тратить время на самообразование, если бы не сознавал твердо, что без науки самому храброму офицеру трудно сделаться искусным офицером; что природный дар, без образования, если и может быть уподоблен благородному металлу, то разве неочищенному и необделанному. И хотя офицер и военачальник - две степени, отвечающие различным условиям, но Суворов, задавшись конечною целью, не думал обходить ближайшие, разумея, что хорошему офицеру легче добиться до высшего начальствования, чем плохому, и что добрые качества храброго, но вместе с тем искусного офицера растут под нулями и ядрами, а посредственность разоблачается. Следует однако заметить, что занимаясь теориею военного дела многие годы, он относился к изучаемым предметам не рабски, а самостоятельно и свободно. Он вполне усвоил мысль, что изучая великих мужей, нельзя ограничиться прямым у них заимствованием, а тем менее впасть в ошибку подражания. Почти все, добытое путем науки, в Суворове перерабатывалось совершенно и принимало свое собственное обличье, которое иногда как будто отрицало самый образец. Суворова не затягивало, не засасывало с головой, что бывает с учеными теоретиками, не обладающими сильным умом. Он не искал в науке и прямой утилитарности, как расположены делать узкие практики — специалисты. Суворов знал, что теория подготовляет и развивает ум в известном направлении, но в деле приложения несостоятельна, ибо это задача уже самого человека. Он смотрел на приобретаемые знания как на склад всевозможных пособий для военной деятельности, но не рассчитывал требовать от изучаемой теории указаний — в каком случае какое пособие следует употребить. Он искал не столько частного, сколько общего. Основные начала военных операций неизменны во все времена и независимы от условий оружия и места; только приложение их к делу изменяется. В древнее и в новое время победы выигрывались, благодаря одним и тем же первоначальным причинам, оттого изучение великих военных мастеров классической древности столько же полезно, сколько и позднейшего времени. Суворов не только их не обошел, но к ним пристрастился и считал их своими учителями. Позже, в переписке и беседе, он часто вспоминал высокочтимые им имена Александра, Цезаря, Аннибала и любил на них ссылаться. Очень верно замечает один из лучших писателей о Суворове 12, что военный его гений, несмотря на всю оригинальность свою, выработался под влиянием классических впечатлений. Чтобы довести до степени законченности предпринятое самообразование, Суворову нужно было иметь большую силу воли, а чтобы сладить с внутренним смыслом задачи, требовался обширный ум. Признавать за ним первую и отказывать ему во втором, значит обрекать себя на неверную постановку вопроса и стало быть на неправильные выводы, что и замечается у большей части иностранных писателей о Суворове. Если бы они удостоили его обстоятельным изучением, то не приняли бы оригинальность его ума и всей натуры за недостаток умственного развития, а его способы применения научного образования к делу — за невежество. Суворов часто громил впоследствии сарказмами «бедных академиков», но подводил это название не людей науки вообще, а бездарных теоретиков, непонимающих различия между наукой и её приложением, ибо, по его мнению, в приложении-то к делу и должна выражаться сила науки. В то же время, будучи исключительно практиком, он не давал спуска и практикам-невеждам, говоря про них, что они может быть и знают военное дело, да оно их не знает. Для того, чтобы не оспаривать у Суворова сильного ума и обширной эрудиции, достаточно, не следуя за ним в его жизни, познакомиться лишь с его вступлением в жизнь. Поэтому обвинения его в невежестве и умственной слабости представляются не только неверными, но даже и не совсем понятными. Каков он был в занятиях научных, таков и в службе. Поступив в полк на 15 году от роду, он тотчас же сделался действительным солдатом. Служба не имела для него значения навязанного судьбою тяжкого труда; она не представлялась ему рядом скучных, формальных, мелочных обязанностей. Он ей учился, учился с увлечением, с радостью; знакомился с нею во всех подробностях, для него даже необязательных; нес на себе обязанности солдата в служебных положениях важных и неважных, легких и трудных. Для него это было нужно, как нужны были научные занятия; перед ним в неопределенной дали светилась едва видимая точка, дойти до которой он задался во что бы то ни стало. Эта отдаленная цель показалась бы для других абсурдом, бредом больного воображения, до того достижение её было несбыточно для юного дворянчика-солдата, без связей и покровительства, без большого состояния, безвестного, неказистого, хилого. Но Суворов чувствовал в себе достаточно сил для того, чтобы добиваться этой якобы несбыточной мечты, определил к тому средства, обдумал программу. В программу входили развитие ума и укрепление тела, что он уже делал; входило в нее и изучение солдатской среды, решение освоиться с нею вполне, без оглядок и компромиссов. К этой части программы он и приступил тотчас, как попал в полк, — и стал действительным, заправским солдатом. Мысль — изучить солдата во внешнем его быте до мельчайших подробностей обычаев и привычек и во внутренней его жизни до тайных изгибов его верований, чувствований, понятий, — есть в сущности мысль простая для того, кто задался такою целью, как Суворов. Вся трудность заключалась в исполнении; требовались постоянство и выдержка необычайные, нужна была воля, ни перед чем не преклоняющаяся. Суворов обладал этими условиями и потому цели достиг. Может быть даже, что он ушел дальше, чем сам предполагал. Едва ли перед глазами 15-20-летнего Суворова обрисовывался определенными очертаниями идеал, во всем схожий с будущим, действительным 50-60-летним Суворовым. Он мог хотеть изучить солдата, исследовать этот малый атом великого тела для того, чтобы уметь владеть этим телом. Ему нужно было средство для достижения цели, которую он видел в Юлие Цезаре, Аннибале и других; но претвориться в солдата, сделаться таким, чтобы от тебя «отдавало солдатом» всюду и всегда, — этого он желать не мог. Не было к тому никакой надобности для человека высшего сословия, образованного и развитого; не могло быть и желания. Вышло однако не так: его втянула в себя солдатская среда. В русской солдатской среде много привлекательного. Здравый смысл в связи с безобидным юмором; мужество и храбрость спокойные, естественные, без поз и театральных эффектов, но с подбоем самого искреннего добродушия; уменье безропотно довольствоваться малым, выносить невзгоды и беды, также просто, как обыденные мелочные неудобства. Суворов был русский человек вполне; погрузившись в солдатскую среду для её изучения, он не мог не понести на себе её сильного влияния. Он сроднился с нею навсегда; все, на что она находила себе отголосок в его натуре, выросло в нем и окрепло, или же усвоилось и укоренилось. Этим путем много могло зародиться или развиться в нем такого, чего он вовсе не искал и даже чего не хотел бы. По крайней мере мы находим подтверждение этой мысли впоследствии, в его собственных словах; он не раз пытается извинить себя во многом тем резоном, что судьба определила ему, так сказать, сложиться в солдатской среде. В бытность свою солдатом, он изучил во всей подробности воинские уставы и постановления, бывал постоянно на строевых ученьях и ходил в караул; сам чистил ружье, называя его своей женой; разделял с нижними чинами все их служебные труды. В нем не было и тени дилетантского верхоглядства или резонерства; все было для него достойно внимания и строгого исполнения; он ничего не делал на половину или кое-как, все заканчивал; всякую обязанность свою или служебное требование исполнял с величайшею точностью, граничившею с педантством. Его уму был присущ дух критики, но он дал ему волю только впоследствии; теперь он учился, — и критике места не было. Такого разбора солдат не может быт заурядным служакой, и действительно Суворов был образцом для всех. Между тем это не могло доставаться ему легко; в полку застиг его критический возраст, когда здоровье требует особенного о себе попечения. Но Суворов вышел и тут победителем, продолжая начатую дома закалку своей натуры. Это был целый прикладной курс гигиены, обдуманный и с большим терпением исполняемый. Суворов положительно укрепил свое здоровье и, будучи с виду тщедушным и хилым, лучше иных здоровяков переносил усталость, голод, ненастье и всякого рода лишения. Почти никаких подробностей о его службе в нижнем звании до нас не дошло, кроме одного случая, который он сам потом рассказывал. Из числа военных занятий мирного времени, караульная служба имеет наиболее важности и исполняется в военное время почти без изменений, совершенно так же, как и в мирное, чего про многое другое сказать нельзя. Поэтому строгое, педантическое исполнение всех мелочных требований караульной службы ест непременное условие солдатского воспитания и образования. Именно в этом солдату-Суворову и пришлось однажды выдержать испытание. Будучи в Петергофе в карауле, он стоял на часах у Монплезира, Императрица Елизавета Петровна проходила мимо; Суворов отдал ей честь. Государыня почему-то обратила на него внимание и спросила, как его зовут. Узнав, что он сын Василия Ивановича, который был ей известен; она вынула серебряный рубль и хотела дать молодому Суворову. Он отказался взять, объяснив, что караульный устав запрещ

Похожие книги на "Генералиссимус князь Суворов", Александр Петрушевский читать полностью, без сокращений.

Уолтер Нил - Жизнь Амброза

Сэмюэль Дилэни - Пересечение

Й. Несвадба - Мозг Эйнштейна

Аллан Перси - Правила жизни

Йозеф Несвадба - Мозг