Александра Коллонтай. Валькирия революции - д’Анкосс Каррер Элен

Элен Каррер д’Анкосс

Александра Коллонтай. Валькирия революции

Научный консультант серии «Страницы советской и российской истории» А. К. Сорокин

Опубликовано в сотрудничестве с SAS Lester Literary Agency & Associates

Перевод с французского языка Антона Юрьевича Петрова

Ведущий редактор Е. Д. Щепалова

Редактор Л. Ю. Пантина

Выпускающий редактор Н. Н. Доломанова

Верстка Т. Т. Богданова

Корректор Т. Я. Кокорева

© Librairie Arthème Fayard, 2021

© Фонд поддержки социальных исследований, 2022

© Российский государственный архив кинофото- документов, иллюстрации, 2022

© Российский государственный архив социально-политической истории, иллюстрации, 2022

© Политическая энциклопедия, 2022

Вместо предисловия

Александра Коллонтай. Кто в 2021 году хоть раз в жизни слышал это имя? Почти никто. А какой славой пользовалась она сто лет назад! Ярким тому подтверждением служит «Иллюстрация» — престижный журнал, в период между двумя мировыми войнами являвшийся во Франции весьма влиятельным изданием. В номере от 20 сентября 1924 года имелась страница, которая тогда произвела сенсацию. В статье, озаглавленной «Первая женщина-посол», сообщалось о назначении Александры Коллонтай послом СССР в Норвегии и подчеркивалось, что никогда прежде женщина не занимала такой пост. Вывод в статье делался следующий: «Это событие стало вехой в истории международного женского движения».

Конечно, с тех пор некоторые феминистки посвящали свои исследования этой позабытой личности, однако их работ оказалось недостаточно, чтобы пробудить к ней интерес. В большинстве словарей ее имя не упоминается. Единственное исключение составляет внушительный «Словарь политических трудов», изданный в конце прошлого столетия именитыми университетскими преподавателями и предназначавшийся не только для студентов, но и для широкой публики. В пространной статье здесь показан масштаб личности Александры Коллонтай, которая являлась теоретиком женской эмансипации, а с 1917 года стала первой женщиной — народным комиссаром. И обязана она была своим положением тому резонансу, который вызвали ее сочинения о женщине (в первую очередь «Социальные основы женского вопроса»). Ряд работ, написанных после Октября 1917 года, выставляли Александру Коллонтай в роли певицы свободной любви. Впрочем, ранее она стояла у истоков движения, ратовавшего за открытие абортариев. Вот такой была Александра Коллонтай: русская феминистка, приближенная Ленина, во время Революции 1917 года ставшая министром. Западной Европе, и в частности Франции, пришлось ждать не одно десятилетие, пока женщина заняла подобную должность…

Как же так получилось, что в наше время, для которого характерны успехи женщин во всех властных сферах, запрос на равенство с мужчинами, а также сексуальная эмансипация, имя Александры Коллонтай остается неизвестным? Разве не является оно символом всех женских требований и завоеваний, и прежде всего того великого морального и политического переворота, в котором все мы принимаем участие?

Введение

«Россия сошла с магистрального пути цивилизации, и никому не под силу воротить ее назад», — писал Кюстин в своем знаменитом произведении «Россия в 1839 году».

Обрушив на читателя столь безапелляционное суждение, надолго утвердившее в европейском общественном сознании представление о плачевном положении России, Кюстин и вообразить себе не мог, какие перемены ожидали эту страну, равно как не учитывал, сколь бурная дискуссия развернулась в ту эпоху в образованных кругах российского общества.

Не прошло и сорока лет с момента публикации «России в 1839 году», как Россия стала мало походить на свое описание в той книге. Крепостное право, в течение длительного времени служившее свидетельством отсталости России, было отменено в 1861 году Александром II. Вслед за тем, что само по себе явилось подлинной революцией, «царь-освободитель» провел новые реформы, преобразившие тяжеловесную бюрократическую систему России, которую поносил маркиз. Вместе с земствами он создал систему местного самоуправления, которая привлекала общество — хотя и робко, но и это уже было прорывом — к отправлению власти. Прежде всего судебная реформа покончила c архаичной и коррумпированной системой, заменив ее правосудием, основанным на двух фундаментальных принципах — независимости и силы закона, подчиняться которому в равной степени обязан всякий, начиная с самодержца и заканчивая его последним подданным. Благодаря этой реформе отсталая Россия в скором времени оказалась среди передовых европейских стран.

Токвиль в своих размышлениях о реформах предупреждал, что ступившей на этот путь политической системе следует опасаться, как бы реформы не высвободили непредвиденные силы, способные прервать их ход и даже сломать саму систему. История России после 1861 года свидетельствует о справедливости данного предупреждения.

В начале 1870-х годов в России сложилась крайне противоречивая политическая ситуация. Политический строй в лице самодержавия не претерпел изменений, однако общество было взбудоражено реформами. Дворянство сохраняло видимость могущества, но лишилось авторитета и главенствующего положения в обществе, что сказалось прежде всего на его отношениях с крестьянством. Раньше дворяне, опираясь на систему крепостного права, помыкали крестьянами. Освобожденные же крестьяне больше не верили в прирожденное господство дворян и утвердились в мысли, что отныне все зависит от соотношения сил между ними и их бывшими господами.

Дворянство также утратило статус интеллектуального сословия. Оно считало себя культурным авангардом и ориентиром, но было вынуждено уступить место новой элите, порожденной реформами. Речь идет об интеллигенции — характерном явлении русской истории, о котором ранее возвестил Жозеф де Местр: «России, безусловно, грозит гнев крестьян — избавленные от рабства, они по-прежнему лишены земли, — но куда большую опасность представляют „университетские Пугачевы“». Это и есть интеллигенция — та самая новая прослойка общества, столь прекрасно описанная Бердяевым: «Она обнаруживается среди крестьянских сынов, дьяконов, мелких торговцев», «сменяет дворянство в качестве мыслящего сословия и привносит в него новый дух и нравы».

Социальные изменения служили фоном для споров, в течение нескольких десятилетий бурливших в русском обществе. В действительности общественная дискуссия началась задолго до реформ и социальных перемен. Это произошло после неудавшейся революции 1825 года, ставшей первым признаком того, что Россия пришла в движение и уже не была той закосневшей страной, какой ее спустя полтора десятилетия изобразил Кюстин.

После провала декабристов многие русские задавались вопросом: что есть Россия? Где она расположена? Это европейская страна, хотя бы и отстающая от Европы, но призванная идти вслед за ней и воспроизводить европейскую модель развития? Или же у нее собственная судьба? Петр Чаадаев, самый радикальный из русских мыслителей, которого считали сумасшедшим, в своих «Философических письмах» изначально утверждал, что Россия не является ни Западом, ни Востоком, что она не внесла своего вклада ни в одну из цивилизаций, что она представляет собой особую историческую аномалию без прошлого, настоящего и будущего.

После такого неутешительного для соотечественников вердикта Чаадаев пояснил в «Апологии сумасшедшего», что страна без истории могла бы использовать это как преимущество и, позаимствовав западный опыт, развиваться столь стремительно, что обогнала бы Запад. Размышления Чаадаева позднее повлияли на славянофилов, полагавших, что отличительная особенность России, связанная с ее духовностью, основанной на православной вере и соборности, должна повести страну по пути развития с опорой на моральный и социальный опыт той России, которую Петр Великий напрасно презирал.