Иван Ваненко - Тысяча и одна минута. Том 4
– А что, Урывай, жизнь моя, сказал хитрый жид, нам ведь путь еще лежит порядочный; мы оба идем, оба и устанем и каждый из нас свои сапоги потрет… давай лучше так: пусть один идет, а другого на себе несет, так переменяться и станем, каждому и отдых будет и для обуви выгодней.
«Пожалуй, я не прочь, отвечал цыган, да как же мы будем, далеколь один другого нести?»
– Да мы так сделаем, Урывай, душа моя: пусть один несет, а другой ему для утехи пусть песню поет и как песню покончит, то уже он примется везть, а другой станет песню петь.
Выдумал хитро хитрый жид, он подумал себе: знаю де я песни три, а может и четыре, сложу их вместе и стану петь; цыган не поймет, подумает, что это все песни одна; а его песни коротенькие: я слышал, как он дорогой их напевал… так пусть-ко меня повезет подалее, я тем, покрайности, за своего цыпленка хоть на обуви выручу.
Цыган подумал не много, «давай» говорит «комуже вперед везти?»
– Тебе Урывай, сердце мое, тебе; ты всего цыпленка один съел, так уваж хоть за это.
«Ну, пожалуй, садись скорей.»
Взвалил цыган жидка на плеча и понес, а жид принялся свою песню петь…
Пел, пел, как ни длинны были песни жидовские, а допел до конца таки и замолчал, придумывая, не приберет ли еще песни какой… А Урывай того и ждал, только жид петь перестал, остановился, стряхнул жидка и говорит ему: «Ну, покончил песню, везишь теперь, дай же и мне проехаться.»
Делать нечего, подставил жид спину, думая себе на уме: авось длинней моей песни не выдумаешь! Засел цыган на жидка и ну распевать ти-ли-ли, ти-ли-ли!.. то протяжно, то скороговоркою.
Везет жид, надсажается, а цыган на нем тилиликает не умолкая, не останавливаясь. Долго везет Иоська хитрый жид цыгана Урывай не дай промаха, а конца песни цыганской еще не видится; ну, далека же песня, подумал жид и спрашивает: А что Урывай, душа моя, скоро твоя песня покончится?
«Ну нет; это еще только начало почти, а до середины нескоро дойдешь.»
– Вот тебе раз, думает жид, я и не ждал, чтобы у цыгана была такая песня длинная!.. Давай он Урывая уговаривать: Урывай, сердце мое, будет тебе петь, кончай скорей; я ведь не одного тебя везу, а и цыпленка моего, которого ты съел; так будет с меня и половину песни, Урывай душа моя.
«Ради этакой причины, я пожалуй тебе отдышку дам» отвечал цыган – «только после, как хочешь честный Еврей, вези опять: ты свою песню покончил и мне мою дай покончат.»
Слез цыган с жидка хитрого и стал тот его дорогой тем и этим заговаривать, что бы опять не везти; однако не много погодя цыган опять пристает: «Что же, честный Еврей, дай песню докончить, вези меня!»
– Урывай, душа моя, брось ее, песню твою; вон и село близко, не хорошо, Урывай, душа моя.
«Как хочешь, а песню докончить надобно; что за дело, что близко село: я в него так и въеду на тебе.»
– Ай Ваймир! думает жид, перепугавшися, ну как из нашей братьи увидит кто, что я цыгана везу, просвету не дадут!.. шейтан меня дернул такое дело глупое выдумать!.. И начал опять цыгана уговаривать, что это не хорошо.
«Положим, что не хорошо» отвечал цыган, должно же уговор выполнить!.. А если хочешь мировую сделку повести, то пожалуй: за твою неустойку угости меня в селе полдником, заплати в корчме за мой обед, так-поквитаемся.»
Жид туда и сюда, а цыган стал на своем: иль обед, иль вези!.. да еще, говорит, и в селе остановиться не дам, погоню далее, не слезу, пока песни не допою!»
Чуть не заплакал хитрый жид от беды такой, а принужден был сделаться полюбовно с цыганом Не-дай-промаха: обязался ему в селе выдать злот на угощение; а нето попробуй, думает, его потчивать, он на карбованец съест!
Пришли в село, стали на отдых; хитрый жид выдал цыгану по уговору злот и думает себе на уме, как бы от цыгана отделаться: на пути он не отстанет сам, а жид видит, что вместе идти с ним невыгодно… Смекнул жид, как делу помочь, вышел на двор в место укромное, снял сапог с себя, распутал ветошки на ноге и вытащил деньги туда заложенные: вынул три дуката, которые похуже и пошел с ними на село к жидку знакомому, сторговать у него пегую кляченку и вернулся опять в корчму.
– Ну, Урывай, сердце мое, прощай! говорит цыгану хитрый жид; не хотелось мне с тобой расстаться, да делать нечего: вон мне Мокша лошаденку свою дал, так я поеду на ней.
«Коли так, делать нечего, известно, конный пешему не товарищ, ступай себе. А где этот Мокша живет?»
– А вон там, на другой улице. Так прощай Урывай, душа моя!
«Прощай, прощай; веселого пути, гладкой дороги!» посломать-мол тебе ноги, подумал сам просебя.
Едет жид и думает: ну, отделался от товарища!.. Оно правда, не совсем бы мне эта кляченка надобна, да дома пригодится, а может еще можно будет и опять продать!..
Так размышляя и начал жид просебя попевать на своей лошаденке едучи; вдруг кто-то его стук по плечу…» Что ж ты, хитрый Иоська, поешь такие песни короткия?»
Глядь Иоська, ан опять перед ним цыган не дай-промаха… и не пеш, а тоже на лошаденке вороной тащится. Диву-дался жид и испугался не много, однако опомнился и спрашивает: Ба! Урывай душа моя!.. Где ты это коня достал?
«Вот!.. Да что за диковинка коня добыть, тож как и тебе знакомый дал.»
– А чудное дело: точно такая лошаденка у Мокши осталася… Не у него ли ты взял Урывай, жизнь моя?»
«Вот тебе раз, будто кроме твоего Мокши ни у кого и лошадей не водится.»
– Да больно похожа на Мокшину.
«И человек на человека походит, а скот на скота и подавно; вот и ты небойсь на твоего Мокшу похож!»
– А разве ты видел его?
«Где видеть, я только так думаю.»
Приехали попутчики опять на постой, в какую-то деревнишку о двух дворах. Ночь на дворе.
– Урывай, сердце мое, как же нам? надо лошадей стеречь идти: вишь здесь место какое и двора вовсе нет, уведут пожалуй.
«Что же, стереги, коли охота есть, а мне стеречь нечего: моя лошадь черная, ее вор и с фонарем не скоро увидит в потьмах; а вот твоя пегая, так нет дива, коли к утру хвост покажет тебе.»
Подумал-подумал жид: правда и есть, а жалко покупной кляченки, продежурил всю ночь.
На другой день, едучи путем, Иоська опять поднялся на хитрости.
– А что, Урывай, душа моя, ведь моя лошаденка лучше твоей?
«Может быть» отвечал цыган.
– Ведь, вишь, продолжал Иоська, если пристегнешь, то и побежит?.. И стегну-таки свою кляченку, та и подалась шага два вперед.
«Да, хороша» прибавил цыган «резвая…»
– А что, Урывай, душа моя, не хочешь ли меняться? я не много придачи возьму.
«Что мне меняться, у меня и своя не дурна»
– Ну гдеж ей, гдеж твоей… смотри!. и начал кляченку опять стегать, та замотала головой и начала взбрыкивать, а жид приговаривал: вишь, вишь какая озартная!
«Да, бойкая» сказал цыган, смеясь про себя.
– Так давай, поменяемся; мне на твоей поездить охота берет.
«Пожалуй, сменяемся: давай мне придачи дукат.»
– А! тебе же давай?.. да ведь ты сам говоришь, что моя лучше твоей?
«Для тебя лучше, а для меня моя лучше кажется.»
Жид замолчал.
– А что же, Урывай, сердце мое, не хочешь меняться?
«От чегож не хотеть.»
– Так как же, что же ты мне дашь?
«Да дукат с тебя хочу.»
Жид опять замолчал.
– Л что же, Урывай, душа моя, так и не поменяемся?
«От чегож не поменяться.»
– Ну, тьпьфу! что про деньги говорить, давай так поменяемся?
«Давай дукат.»
Жид опять замолчал. Хорошо бы, думает он, так сменяться: лошадь его лучше моей, Мокша точно такую мне и за четыре дуката не отдавал… да к тому же бы цыгану пришло и стеречь по ночам.
– Так, Урывай, душа моя, ты меня я не потешишь?
«От чего же не потешить.»
– Ну, уступи же коня своего мне, а моего себе возьми.
«Изволь; давай дукат.»
Так и этак бился с цыганом жид, наконец уладился, сменял лошадь и придал цыгану карбованец.
Приехали в деревню, чуть не хуже первой. Пришло ночевать.
– Ну, – говорит, улыбаясь, хитрый жид, – теперь, Урывай, сердце мое, тебе коней стеречь: мой черный, его вор не увидит, а твой пегий, так его сейчас схапает.
«Ну, этого я не думаю, отвечал цыган: мой пегий, так его вор побоится взять: из окон увидят, как его поведет; а вот твоего, коли глазом не увидит, то найдет ощупью, да и уведет так, что и собаке невзапримету, не только человеку увидать.»
– Э, Урывай, душа моя, поддел же ты меня, Еврея честного.
«Что ж делать, я тебе говорил, что мне меняться охоты нет, ты сам приставал…. теперь знаешь-понимаешь, так и смекай: коли в карты играешь, так масть замечай!»
И пришло жидку опять продежурить ночь.
Едут на третий день, путь лежит к городу. Цыган уже и сам задумал расстаться с жидком хитрым Иоською: завтра, думает, базарный день, может сюда за нами следом катит, своего верного коня отыскивать, пусть же он без моей помощи найдет его у своего друга любезного Иоськи хитрого; а мне за добра-ума убраться в другую сторону… Так размышляя, уже хочет проститься с жидком, как вдруг тот прыг с лошади, схватил что-то с земи да и на седло опять…
