Алена Бессонова - Почемучкины сказки
– Не подходит мне твой первый вариант, – грустно заметил жирафу мамонт, – как суну нос не в свои дела – сразу тумаки получаю. Нос так и не вырос, а шишек прибавилось. Давай второй вариант.
– Второй вариант экстремальный, – деловито изрёк жираф, – но быстрый и результативный. Нужно взять верёвку один конец привязать к твоему носу за пятачок, другой к дереву.
– Ну? – заинтересованно спросил мамонт, – а дальше…
– Дальше необходимо прыгнуть с горы и повиснуть. Нос под тяжестью твоей туши сам вытянется.
– Долго висеть? – заинтересованно спросил мамонт.
– Недолго, – решительно ответил жираф, – пока не оторвёшься. Думаю, оторвёшься быстро – ты вон какой мясистый.
– Так я разобьюсь! – испуганно воскликнул мамонт.
– Да! – подтвердил жираф, – но нос вытянется…
– Мне это не подходит, – грустно покачал головой Трислона, – зачем убившемуся мамонту вытянутый нос.
– Есть ещё вариант, – почёсывая шею о ствол дерева, сказал жираф, – правда, идти далеко, аж за две горы. Там луг с высокой травой и цветами необычайной вкусности. Нагибаться не надо – стой и ешь. Мне ходить лень, я здесь останусь. А ты иди. Похудел уже. Иди туда, где солнышко садится. Не сворачивай. Пойдёшь?
– Пойду. – всхлипывая, сказал Трислона, – кушать очень хочется…
Дорога была долгая, миновав одну гору и, наконец, выйдя на вершину второй, мамонт увидел луг. Зелёный ковёр сочной травы с непослушно выпрыгивающими головками синих васильков и белых одуванчиков расстилался во все стороны, убегая в бесконечность. И там, на границе горизонта, отдавал свою синеву облакам.
– Как красиво! – задохнулся от восхищения мамонт Трислона, – это нельзя есть – этим нужно любоваться…
Он осторожно ступил в траву, стараясь не задеть ни одного василька.
– Ой! – в ужасе воскликнул мамонт, – земля высохла, цветочки загрустили!
Недолго думая, Трислона побежал к реке и, набрав в нос воды, всю её выплеснул на увядающие растения.
До конца лета мамонт бегал от реки и обратно, поливая свой луг. Однажды, вернувшись с полным носом воды, обнаружил взлохмаченного с кучерявыми рогами овцебыка, с удовольствием поглощающего его ненаглядные цветы.
– Ты чего, рогатый, делаешь?! – возмутился Трислона, —
кто тебя звал сюда? Их есть нельзя. Они красивые.
– Эка, невидаль, – спокойно прожёвывая очередную порцию васильков, прошамкал овцебык. – Они для того растут, чтобы я их ел.
– Прекрати-и-и! – завизжал мамонт, – уходи-и-и!
Овцебык на минуту перестал жевать и внимательно посмотрев на мамонта, изрёк:
– Не надо заводить свои порядки, Двахвоста. Ты не смотри, что я овцебык. Я сначала бык, а уж потом овца…
– Ты с кем разговариваешь? – удивлённо спросил мамонт, – я мамонт Трислона.
– На трёх слонов ты, дружище, не тянешь. Исхудал. Где-то, может быть, полтора слона осталось, – обойдя мамонта вокруг, овцебык добавил, – два хвоста налицо. Ох, извини! Один на лице, другой, ещё раз извини, на попе. Ты что не знал? Посмотрись в дождевую лужу – увидишь…
Мамонт посмотрел. Действительно, на его голове вырос внушительных размеров губонос или просто хобот.
– Значит, третий вариант сработал, – торжествующе подумал мамонт. – Нос вытянулся!
На радостях мамонт, с новым именем Двахвоста, не стал дальше задирать овцебыка:
– Ладно уж, – благосклонно произнёс он, – я не буду тебя бить, иди по – добру, по – здорову. Не надо есть мои цветы, я за ними ухаживаю…
– Какой ты жадный! – недовольно отозвался овцебык, – лето кончается. Твой луг замёрзнет. Цветы увянут. Поливай – не поливай.
– Как замёрзнут?! – в ужасе взревел Двахвоста. – Разве здесь лето не всегда?
– Лето всегда в саванне, а саванна у нас всегда в Африке. – усмехнувшись, произнёс овцебык. – Совсем глупый ты, Полтораслона, по прозвищу Двахвоста.
Выхватив хоботом огромную с корнями охапку васильков, Двахвоста побежал в Африку. Прибыв на место, мамонт любовно посадил свой букет в землю, полил и, дождавшись, когда васильки ожили, и весело сверкнули синими глазками, решил более тщательно себя осмотреть. То, что он увидел в воде африканского озера – ему понравилось. Кожа его была гладкая без единого волоска. Зачем ему волосы при такой жаре? Уши стали большие, как лопухи. Хорошо! Будет чем от мух отмахиваться и себя овевать прохладным воздухом. И ещё мамон снова похудел. Теперь Полтораслона превратился просто в африканского СЛОНА с рукой – хоботом.
– Ну что, Тимошка, – спросил папа, с улыбкой поглядывая на любопытного мальчишку, пойдём поливать цветы? Ты как воду носом набирать будешь или по старинке в лейку?
Тимошка скосил оба глаза в сторону сморщенного носа, секунду подумал:
– Пожалуй, по старинке в лейку и руками. Они ведь у меня не хуже хобота?
О чём мечтает дикобраз?
– Папка! – вбегая в дом, закричал Тимошка, – сегодня на уроке Алина Ивановна дала мне расчёску и велела причесать волосы. Она сказала, что я похож на дикобраза.
Тимошка с разбегу плюхнулся в кресло и нетерпеливо заёрзал:
– Давай! Говори! Что такое дикобраз? Каким бывает дикобраз? Он добрый или злой?
– Он разный, – улыбнулся отец, – когда сытый – добрый, если голодный то, как и ты злой, бывает смешливый, бывает мечтающий…
– Мечтающий? – удивился сын. – Разве звери могут мечтать?
– А кто же им запрещал? – отец, поудобнее уселся в мягкое домашнее кресло, – Расскажу, пожалуй, тебе историю про влюблённого дикобраза по имени Фока.
Тимошка тоже поглубже ввинтился в кресло, стоящее напротив отцовского, и приготовился слушать.
– Жил Фока, как и все дикобразы в своей норке. Норка была уютной и тёплой. Все у Фоки было продумано, все было сделано им самим с любовью и выдумкой. Днём Фока, как и все дикобразы, спал на мягкой перинке, укрывшись красивым одеяльцем, а по ночам выходил на прогулку. Любил Фока, прогуливаясь по саду, заглядывать в светящиеся окна соседей. И вот однажды, забравшись на подоконник и осматривая комнату, увидел Фока на стене НЕЧТО. Фока даже сразу не понял, что это такое, только вглядевшись, сообразил – на гвоздике за петельку висит красивейшая подушечка для иголок или попросту игольница. Игольница была хороша! Ох, как хороша! Круглая, пухлая, сделанная из блестящего розового атласа, расшитого разноцветными бусинками. По краю игольницы шла белая кружевная рюш с розочками и бантиками. А самое главное, в центре игольницы, как и полагается, торчало несколько замысловатых иголок. Это были не просто иголки с ушками для ниток, а иголки с разноцветными шариками на концах.
– Какая прелестная дикобразиха, – умилился Фока, – никогда такой красавицы не видел.
– Фу! – возмутилась игольница, – какая я тебе дикобразиха?
– А разве нет? – удивился Фока. – У тебя такие же, как и у меня иголки, только как у девочки более изящные и красивые. Честно говоря, сударыня, я влюбился в вас с первого взгляда.
– Влюбился? – недоумённо спросила игольница. – Ты? В меня? Какое недоразумение!
– Почему же недоразумение? – изумился дикобраз.
– Посмотри на себя, – игольница с неприязнью взглянула на Фоку. – Иголки торчат в разные стороны, мордочка вся в прелых листьях, на лапах нестриженые когти…
– Да, – грустно сказал дикобраз, – у меня нет расчёски, и я не могу причесать непослушно торчащие иголки. Я добирался до вас, сударыня, по прелой листве и, конечно, испачкал мордочку, а когти дикобразы не стригут, они нам нужны для добычи корешков, которыми питаемся. Но я готов для вас, сударыня, на самые отчаянные подвиги, если вы согласитесь стать моей невестой и висеть на гвоздике в моей норке…
– На какие такие подвиги?! – едва улыбнувшись, спросила игольница.
– Я готов проползти под самым низким забором, чтобы мои иголки пригнулись и не торчали. Я готов умываться несколько раз в день, чтобы мордочка блестела от чистоты и свежести. Я готов обгрызть свои ногти…
– Фу! Фу! Фу! – вскрикнула игольница, – и это ты называешь подвигами?!
– Скажите, что я должен сделать для вас, – решительно потребовал дикобраз, – и я сделаю!
– Однажды, со своего гвоздика, на котором живу, – мечтательно проворковала игольница, – я видела по телевизору карнавал в Бразилии. Устрой в нашем дворе, в мою честь, такой карнавал. И я, с удовольствием, буду висеть на гвоздике в твоей норке…
– Но я не знаю, что такое карнавал, – уныло прошептал Фока, – как же я его устрою?
– Карнавал – это много цветных гирлянд, много музыки, танцев, много разноцветных конфетти и бус. Но, главное, – игольница чуть поправила сползший на бочок бантик на оборке, – это восхищение мной. Все, все, все, кто придёт на карнавал, должны, нет – просто обязаны, восхищаться мной. Иди, дерзай!
