Элис Броуч - Шедевр
— Вот еще один Дюрер. Рисунок пером, похожий на «Мужество». Называется «Справедливость».
Марвин внимательно смотрел, по-прежнему стараясь никому не попадаться на глаза. Рисунки действительно были похожи: одинаковые квадратики со стороной не больше трех-четырех дюймов, одинаковый оттенок чернил, такая же невероятная тонкость рисунка. Нарисована женщина в длинном ниспадающем одеянии с мечом в одной руке и весами в другой. Она стоит вполоборота к зрителю, взор устремлен куда-то вдаль, весы высоко подняты, тяжелый меч упирается в землю.
— Это та же девушка, что и со львом? — спросил Джеймс.
— Нет, — ответила Кристина. — Посмотри внимательнее. Люди у Дюрера всегда такие настоящие, ни один не похож на другого. Но на всех лицах лежит печать меланхолии.
— Что такое «меланхолия»?
— Печаль, — объяснил Карл, не сводя глаз с Кристины.
— Или уныние.
— Почему они печальные? — спросил Джеймс.
Девушки действительно печальные, подумал Марвин, но тут кроется что-то еще. Обе глубоко погружены в себя, в свои собственные мысли.
Кристина пожала плечами.
— Кто знает? Дюрер сам был не очень-то счастлив. Даже в браке: у его жены был дурной характер, и она слишком уж думала о деньгах. Он прятался в живопись, чтобы обо всем забыть.
Жена Дюрера чем-то похожа на миссис Помпадей, подумал Марвин.
— Дюрер верил в красоту, — добавил Денни. — Однажды он сказал: «Не знаю, что такое красота, хотя и нахожу ее повсюду». Он верил, что искусство находит красоту в самых обычных вещах.
— Как в твоем рисунке, Джеймс, — ласково произнес Карл. — Ты превратил обычный вид за окном в нечто поистине прекрасное.
Джеймс застенчиво улыбнулся и так покраснел, что даже веснушки потемнели.
— Как любой художник, — продолжала Кристина, — Дюрер привносит реальность в свои картины. Эти рисунки — отражение его печали и одиночества.
— Что за домыслы? — нахмурился Карл.
— Почему домыслы? Мы многое знаем о жизни Дюрера из его писем.
— Ну и что? По-вашему, творчество — только отражение собственной жизни художника? Может, девушка печальна, потому что так нужно именно для этого рисунка? Может, Дюрер пытается сказать нам что-то важное о справедливости?
О чем это они? Марвин ничего не понимал. Почему всегда невозмутимый отец Джеймса на этот раз вдруг вышел из себя?
Кристина проигнорировала Карла и обратилась к Джеймсу.
— Ну, какова бы ни была причина, на всех картинах Дюрера мы видим это щемящее одиночество. Ты не находишь?
«Справедливость». Марвину захотелось поближе взглянуть на рисунок. В нем была сила — и в то же время сдержанность.
— Этой картины нет на выставке? — спросил Джеймс.
— Нет… ее нет.
Денни и Кристина переглянулись.
Карл посмотрел на часы.
— Ну? Надеюсь, это все, что вы собирались нам показать?
Кристина нахмурила брови.
— Что я собиралась показать Джеймсу? Да, все.
Марвин смотрел на них в замешательстве.
Никогда он не видел, чтобы Карл невзлюбил кого-нибудь с первого взгляда. И, похоже, ему отвечали взаимностью.
Кристина склонилась над столом, взглянула Джеймсу прямо в глаза.
— Ты когда-нибудь пробовал копировать картину? Вот ты нарисовал то, что видишь за окном. А если это будет не настоящий пейзаж, а другой рисунок?
— Через кальку?
Кристина покачала головой.
— Нет, просто нарисовать еще раз. Создать копию, стараясь подражать манере художника.
— Нет, не пробовал. Ну, может, комиксы когда-то срисовывал… — еле слышно ответил Джеймс.
— А рисунок Дюрера скопировать сможешь?
Джеймс растерялся.
— Вот этот?
— Нет, — быстро сказала Кристина. — Не этот. А тот, что висит в галерее. Рисунок из музея, где работает Денни. «Мужество»…
— Но для чего? Кому это надо? — вмешался Карл.
Он смотрел то на Кристину, то на Денни, ожидая объяснений.
Денни и сам ничего не понимал.
— Ты хочешь, чтобы мальчик скопировал «Мужество»? Зачем?
— Сама не знаю… Может, ничего и не выйдет. Просто подумала, вдруг у него получится.
— Что, прямо здесь? Сейчас? — Карл покачал головой. — Я же вам объяснял: мы просто пришли на выставку. У нас нет времени на рисование.
Джеймс явно испугался: Марвин почувствовал, что мальчик весь дрожит.
— Мой рисовальный набор остался дома!
Кристина выпрямилась, продолжая опираться на стол.
— Хочешь взять альбом домой? Ну и прекрасно. Смотри, вот где «Мужество», — она перевернула страницу. — Сразу за «Справедливостью». Я просто хотела бы посмотреть, как у тебя получится… если ты не против, конечно.
Она взглянула мальчику прямо в лицо.
— Никто так пристально не всматривается в мир, как Дюрер. Ему нет равных в передаче мельчайших подробностей. Ты так же чувствуешь детали.
Марвин раздулся от гордости.
— Дюрер — не Леонардо. И не Микеланджело, — возразил Карл.
Кристина кивнула, соглашаясь.
— Конечно, я не сравниваю их по эмоциональному воздействию. У Дюрера нет их самобытности, их предвидения. Он куда скромнее. Но его бесконечное терпение…
— Правильно, — отозвался Денни. — Он верит, что красота обнаруживает себя, слой за слоем, там где ее не ждешь, в обыденной жизни — и в этом ему нет равных.
— «Краса есть правда, правда — красота…»[1] — Кристина перелистнула страницу назад, к «Справедливости».
Денни хлопнул Джеймса по плечу.
— Что скажешь? Я не совсем понял, что затевает наша таинственная мисс Балкони, но почему бы не попробовать?
А Марвин глаз не мог отвести от рисунка: видно, что девушка сильная, она стоит совсем одна, в правой руке меч, в левой, высоко поднятой, — медные весы. Вот бы уметь так рисовать! Вот бы понять, что чувствовал Альбрехт Дюрер, вырисовывая каждую деталь, добиваясь все большей и большей точности.
Он знал, что скажут родители, что скажет вся семья: нелепая, опасная затея.
Только бы Джеймс согласился!
— Ну не знаю, — выдавил наконец Джеймс. — А если не получится?
— Просто попробуй, — настаивала Кристина. — Пожалуйста!
Джеймс закусил губу.
— Ладно, попробую.
— Спасибо! Огромное спасибо!
Она наклонилась и обняла мальчика. Золотистые волосы оказались совсем близко, Марвин ощутил теплый, чистый аромат ее кожи.
И тут она заорала:
— О ГОСПОДИ! ЖУК!
Покинутый
Марвин хотел спрятаться, но не успел. Он получил сильнейший удар еще прежде, чем осознал, что происходит, — и полетел в никуда. Комната слилась в неясное пятно, Марвина завертело в воздухе, потом ударило обо что-то твердое — что это, стена? шкаф? — и он грохнулся на пол. Там и остался лежать кверху лапками.
— Где он? — закричал Джеймс.
— Не бойся, я его смахнула. Жук сидел прямо у тебя на шее, под воротником. Откуда только взялся, да еще зимой? Тьфу!
— Куда он делся?
Лежа на спине, Марвин ничего не мог видеть и лишь яростно крутил всеми шестью лапками, стараясь перевернуться.
— Понятия не имею. Валяется где-то. А может, сдох.
— ЧТО?
Марвин услышал стук кроссовок Джеймса по паркету.
— Не волнуйся, сынок! — сказал Карл. — Это же всего-навсего жук.
Марвин не знал, чего больше бояться — что его увидят или что на него наступят. На свете нет ничего беспомощнее, чем жук, лежащий на спине. Он изгибался и вертелся, отчаянно стараясь перевернуться. Дома они так играли с Элен, иногда выходило перевернуться самостоятельно, иногда нет. У меня получалось гораздо лучше, чем у Элен, вспомнил Марвин, собирая последние остатки сил. Мужество, сурово сказал он сам себе.
Рывок, еще рывок! Он перекатился на брюшко и понесся прямо под стол, подальше от чужих глаз. Уф!
Из-под стола Марвин видел только обувь — четыре пары. Джеймс нервно постукивал кроссовкой об пол.
Карл встал и направился к двери.
— Идем, Джеймс. Мы и так уже задержались. Вряд ли успеем досмотреть выставку.
Джеймс не пошевелился.
— Пора, сынок.
Черные лодочки Кристины процокали к кроссовкам.
— Возьмешь альбом с собой?
— Нет! — воскликнул Джеймс и поспешно добавил. — Мне бы хотелось рисовать здесь. Можно, папа? Можно вернуться завтра?
Он меня не бросит, он хочет вернуться.
— Завтра? Музей по понедельникам закрыт.
— Залы закрыты, — возразила Кристина, — но не служебные помещения. Так может быть еще удобнее. Приходи после школы, Джеймс. Сможешь расположиться тут, у меня.
— Погодите, — запротестовал Карл. — А что скажет его мать? Понятия не имею, какие у нее планы.
— Конечно, только в том случае, если у мальчика нет других обязательств, — учтиво согласилась Кристина.
