Виктор Калугин - Литературные сказки народов СССР
Приходит Иван к Агею-царю.
Агей говорит:
— Чего тебе, земляк?
— А лицо ваше царское поглядеть! Я двадцать пять лет прослужил, а вас в лицо не видал!
Царь Агей велел солдату на стул сесть из резного дерева, что против царя стоял.
— Гляди! — говорит. — Посиди, солдат, на стуле, покуда тебя черти не вздули, — а сам тут смеется.
Ну, Иван сидит на стуле, робеет перед царским лицом и думает: «Уж не дурной ли царь Агей? Чего такое радуется — неужто тому, что черти солдата вздуют!»
— А что, солдат, загану я тебе загадку! — Агей-царь говорит: — Сколько свет велик, как ты думаешь?
Иван с лица сурьезным стал.
— А не дюже велик, государь, ваше царское величество! В двадцать пять часов без малого солнышко кругом всего света обходит.
Царь сказал Ивану:
— И то, солдат! А сколько от земли до неба вышины будет? Много ли, мало?
— Да тоже, государь, не дюже: там стучит — здесь слышно.
Видит царь Агей, правду говорит солдат, да обидно ему, что солдат на ум скорый такой, не скорее ли самого царя будет.
— А теперь скажи, служба: сколь морская глубина глубока?
— А чего глубока! Про то неизвестно! Служил на море мой дед, утонул в воду, тому уж сорок лет, и теперь его нет.
Понимает Агей-царь, простою загадкой старого солдата не одолеть. Велел ему денег дать на домашнее обзаведение и за стол его посадил чай пить.
— Представь себе, служивый, теперь историю, а потом я домой тебя отпущу.
А солдат богатым не бывает, он куда как деньгам обрадовался. Стало Ивану и у царя скучно, и чаю ему не надо.
— Дозволь мне, государь, погулять пойти. Двадцать пять лет я службу служил, дозволь своевольно пожить. А историю я тебе после представлю.
Ушел Иван от царя и пошел в трактир. Сутки солдат гулял, все царские деньги прогулял, остался у него один старый грош. Выпил он вина на последний грош, да своего, видно, не допил, и еще ему захотелось.
— Подавай, — говорит, — еще мне вина и угощенья, купец!
А купец обмана боится, он и спрашивает:
— А у тебя золото либо серебро?
— Золото: серебро солдату носить тяжело.
Дает купец солдату угощенья, а сам садится против него.
— Куда, служба, идешь теперь? — спрашивает. — Родня-то жива иль умершая?
— От царя иду, — солдат говорит, — откуда же! А родня солдату не нужна, ему и так все свойственники. Пей, купец, я тебя угощаю!
Выпил купец с отставным солдатом.
— Я тебе, — говорит, — сбавку сделаю, дешевле возьму.
А солдат Иван ему:
— Сочтемся! Пей еще, купец, угощайся!
Купец к угощенью привык, он сыто живет, а беседу он любит!
— Скажи мне, — говорит, — служивый, быль какую ни есть.
— А какую тебе быль сказать, купец?
— А скажи, что хошь: где ты жил, куда по земле ходил…
— А чего я тебе скажу: был я до службы в медведях да в лесу жил — и теперь медведь и тож в лес иду.
Купец услыхал такое и по первости оробел: у него ведь свое заведенье, в заведенье добра-товару много, а от медведя убыток может быть — чего с него спросишь?
— Ну, — говорит купец, — аль правда?
— А нет ли? — отставной говорит. — Погляди-ко, кто мы? Я-то медведь, да и ты-то медведь!
Купец и вовсе обомлел: с кем, дескать, это я торговать стану, в медведях-то будучи.
Поглядел купец на отставного солдата, ощупал себя и видит: солдат-то медведь, да и сам-то он, купец, тоже теперь медведь.
— Чего будем делать, служивый? Неужто нам в лес бежать?
А отставной Иван отвечает:
— Не надобно. Смотри-ка, в лесу нас охотники побьют. В лес мы успеем.
— А чего ж нам ныне надобно? Головушка наша горькая! Медведи мы!
Отставной не оробел:
— А чего нам надобно? Медведей в купцах не бывает! Зови гостей со всех волостей, гулять будем, не пропадать твоему товару-добру!
Видит купец: правду говорит Иван отставной. Велел он слуге позвать гостей со всех волостей.
Явились гости — и те, кого звали, и те, кто про зов издалека услыхали. Поели гости, попили, ни крошки, ни капли в трактире не оставили и чашки-ложки домой подобрали: к чему медведю посуда?
Остался купец без добра, без товара. Залез он с отставным солдатом на полати.
— Как мне быть? — говорит.
— А мы ночью в лес уйдем, — говорит отставной. — В городе, в посаде ли медведям жить не полагается, закону нет, штраф будет.
Проснулся ночью Иван и велит купцу:
— Прыгай, медведь! Нам в лес пора. А я за тобой побегу, а то ты отстанешь от меня.
Купец наладился, прыгнул с полатей и ушибся животом об пол. Полежал он, очнулся, видит — ничего нету в трактире, всю торговлю гости даром проели, и того отставного солдата нету, и сам он не медведь, а опять купец, да победнее, чем был.
Стал купец искать по суду отставного Ивана. А где его сыскать, когда Иван на волю ушел! Да и народ солдата везде привечает, в наказанье его не отдаст.
Пожаловался тогда купец царю Агею. Царь позвал купца и спрашивает его:
— За что ты в обиде на старого солдата?
— За что, государь, — купец говорит, — ведь он меня в медведя обратил! Я сглупу-то и поверил, а солдат твой весь товар мой, и снедь и напиток, как есть все гостям даром скормил и сам досыта ел.
Царь Агей посмеялся над купцом.
— Ступай, — говорит, — наживай добро сначала, противу ума закону нету, а от глупости всегда убыток.
И захотелось тут царю — пусть солдат представит ему историю, чтобы то, чего нету, было бы как по правде. Царь-то думал: «Авось солдат не умнее меня! Раз я царь, сказкой он меня не одолеет, а я над ним посмеюсь».
Велел царь Агей найти отставного солдата Ивана, где он ни есть, где попусту ни гуляет.
Услышал Иван — царь его кличет, и сей же час явился.
— Я вот он, государь! — говорит. — Чего тебе?
Царь сперва велел самовар на стол поставить и чай пить велел Ивану. Налил Иван чаю в серебряную кружку, отлил из нее в блюдце и хотел было опять сесть на стул из резного дерева, да сел на тубаретку. Царь тогда говорит ему:
— Ты, Иван, молодец. Слыхал я: ты купца в медведя обратил. А может, ты и мне штуку представишь, мороку какую.
— Могу, государь, я привыкши, да боюсь.
— Не бойся, служба, я люблю сказку-мороку.
— Знаем, — сказал Иван. — Да тут я тебе буду сказку рассказывать, а не ты мне… А который нынче час, государь?
Царь ответил:
— К чему тебе час? А первый будто.
— Стало быть, время! — сказал отставной солдат.
Сказал он так и вдруг воскликнул еще:
— Вода, государь, потопление! Бежим отсюдова скорей, а сказку я после тебе скажу, где сухо будет! Видишь, водополье во дворец нашло!
Не видит царь потопления и воды нигде нету, а видит: отставной солдат тонет, захлебывается и ртом воздух поверху хватает.
Кричит ему царь:
— Опомнись, служба!
Глядь, а и самому дышать уже нечем: в грудь воды набралось, и в желудке полно ее, в кишках переливается.
— Спасай меня, солдат!
Иван-солдат схватил царя.
— Агей, плыви бодрей!
Поплыл царь Агей. Видит он — спереди его рыба плывет. Рыба обернулась к нему.
— Не бойся, — рыба говорит. — Агей, это я, служба твоя!
Глянул царь на себя: и он рыбой стал.
Обрадовался царь:
— Теперь не утонем!
— Нет, никак нет! — отвечает ему рыба Иван. — Живы будем!
Плывут они далее. Из дворца уплыли, по вольной воде плывут. И вдруг перед царем прочь пропала рыба Иван. Слышит только царь: кричит ему со стороны отставной солдат.
— Эй, Агей, плыви левей, а то спереди сеть, будут в ухе тебя есть!
Услышал царь солдата, а подумать не успел — и попал он в рыбацкую сеть. Глянул царь — и рыба Иван тут же.
— Чего теперь, служба, делать будем? — спрашивает царь.
— Помирать, государь, будем.
А царю жить охота. Забился он в сети, выскочить захотел, да сеть крепка.
Вытащили рыбаки сеть наружу. Увидел царь Агей, как один рыбак схватил Ивана-рыбу, ободрал с нее ножом чешую и в котел бросил. «Ну, — подумал царь, — с меня чешую драть не будут».
Схватил рыбак царя-рыбу, отсек ей голову и ту голову прочь забросил, а туловище в котел положил. И слышит тогда царь голос отставного солдата:
— Государь ты наш батюшка, а где же твоя голова?
Захотел царь Агей ответить солдату: «А кожа твоя где? С тебя чешую всю содрали! Чего же ты не спас меня, окаянный?» — да ни сказать, ни крикнуть царь не мог: вспомнил он — головы у него нету.
Ухватил царь руками свою голову. Тут опомнился он и озираться начал. Видит царь — сидит он во дворце, как всегда бывало, сидит он на мягком стуле, а против него на тубаретке отставной солдат Иван сидит и чай из блюдца пьет.
— Это ты, Иван, рыбой был?
— Я, государь, кто же еще?
— А кто думал, когда у меня головы не было?
