Сергей Трищенко - Инспектор по сказкам
– А как его найти можно, если что?
– В таксопарке! – крикнул волк, указывая топором примерно в том же направлении, куда я и шел.
"Ладно, посмотрим", – подумал я, но когда развернулся, чтобы идти, то заметил идущую по тропинке другую лису, рыжую.
Она держала под мышкой гуся… или гусыню – городское воспитание не позволило мне разобрать детали… да они были и несущественны.
Лиса что-то бормотала себе по нос. Я прислушался.
– За лапоток – курочку, за курочку – гусочку… – бормотала-припевала она.
Вслед за лисой шествовал петух с косой на плечах. Он радостно кукарекал:
– Несу косу на плечах, хочу лису посечи…
Лиса, между тем, никак не реагировала на петуховы угрозы – видно, не та лиса была? Либо слишком занята своей песенкой. Но и петух не спешил догонять лису и взмахивать косой. А ведь мог – заодно бы и гусочку спас.
Я меланхолично пропустил обоих мимо себя, отстраненно подумав, что скоро здесь может произойти смертоубийство: очень уж агрессивно был настроен петух.
Впереди посветлело.
"Наконец-то опушка!" – радостно подумал я. Но ошибся.
Здесь кто-то будто провел черту, резко разграничивающую два времени года: лето и зиму.
Я стоял посреди лета, под палящим в зените солнцем, отмахиваясь от налетающих на меня комаров и мошек, не соображающих, что перед ними Генеральный Инспектор, а может, наоборот, соображающих и пытающихся пропищать мне какие-то свои, насекомые жалобы, которых я не слышал.
Разительным контрастом выглядела местность по ту сторону черты: зимняя дорога справа налево, запорошенные снегом сосны, сидящий на веточке красногрудый снегирь.
Издалека послышалось бренчание бубенцов и из-за поворота дороги выехал санный поезд. Мужики в овчинных тулупах, лисьих и рысьих малахаях покрикивали на заиндевелых лошадей, поглядывая на заходящее солнце. Санирозвальни были нагружены рыбой: из-под укрывающей ее рогожи торчали хвосты.
На последних санях сидела рыжая лисичка-сестричка, проворно сбрасывающая рыбку на дорогу. Возчик, прищурившись от летевшей в лицо снежной пыли, не обращал никакого внимания на проделки рыжей плутовки.
"Что-то знакомое", – подумал я, но переходить черту и оказываться в зиме не захотел: экипировка у меня была летней, неподходящей. Не знаю, может быть, зимняя одежда появляется в подобных случаях у Инспекторов автоматически, но я рисковать не стал: опасаюсь простуд. Как-нибудь в другой раз. Да и вечер там. А прыгать туда-сюда что-то не хотелось.
После этого я еще несколько раз видел "зимние места" или "зимние пятна", но постоянно обходил их. В одном из таких зимних пятен я увидел Емелю, разговаривающего со щукой в проруби. О чем они разговаривали, я со своего места не слышал, а подходить ближе не стал – по вышеприведенной причине.
Проплутав немного по лесу, я наконец-то выбрался из него и присел на опушке, отдуваясь.
Мимо меня проехал воз, полный репой. Мужичонка-возница нахлестывал коня, настороженно оглядываясь назад – как раз в ту сторону, куда я и хотел идти.
"Украл, что ли?" – подумал я, но никаких мер предпринимать не стал: а вдруг не украл? Зачем огульно обвинять человека.
Отдыхая на обочине, я стал свидетелем еще одного неприятного эпизода: черный восьминогий паук, перебираясь по ниточкам паутинок с дерева на дерево, словно обезьяна по лианам, тащил опутанную толстой веревкой муху, которая уже не сопротивлялась и не жужжала. Паук сладострастно блестел множеством глаз.
"Жрать захотел, – лениво подумал я. – Закон природы…"
Отдохнув, я продолжил свой путь, и, пройдя немного, увидел на расчищенной от леса небольшой делянке медведя, перекидывающего репную… репяную… реповую… в общем, ботву репы.
– Мне – вершки, ему – корешки, – бормотал медведь. – Вроде правильно – рассчитались, как договаривались, – а только чувствую, что он меня надул. Юридически вроде верно, а по факту…
Я не стал объяснять медведю его права и обязанности и скоренько миновал его, отметив для себя и этот эпизод.
На этом мои встречи со зверями не закончились.
По дороге шли лиса и журавль, чуть ли не обнявшись. У лисы на шее висел кувшин, журавль держал под крылом большое пластиковое блюдо.
– Согласись, что в последнем случае ты был не вполне корректен… – тихо выговаривала за что-то лисица журавлю.
– Но и твоя позиция смотрелась неадекватно… – возражал журавль.
Они прошествовали мимо меня и дальнейшего продолжения их разговора я не расслышал.
Зато услышал тонкий писк со стороны высокой мачтовой сосны. На ней сидел комар и подтачивал нос небольшим оселком – наждачным камнем.
"Не на меня ли точит?" – испугался я.
Комар выглядел очень агрессивно.
Но меня он не тронул. Подлетел, покружился – я увидел на его боку крошечную сабельку, а в передней лапке – маленький керосиновый фонарик с защищающей стекло ажурной металлической сеточкой.
– Сэр! – обратился он ко мне на чистейшем английском языке. – Не соблаговолите ли вы подсказать мне, где находится тот злой паук, который поволок в уголок мою нареченную невесту – Муху-Цокотоху?
– Во-он туда-туда лети, – зауказывал я ему большим пальцем назад, за спину, а сам усиленно думал: почему на английском? Это ведь Маршак, кажется, делал переводы с английского, из "Сказок Матушки Гусыни", а Чуковский, по-моему, нет. Или я ошибаюсь?
Комарик улетел, воинственно пища.
Немного отдохнув, я пошел наобум налево. Встретились мне коза и семеро козлят, которые шли гуськом. Они вежливо промемекали что-то, я в ответ помахал им рукой.
А при дальнейшем продвижении наткнулся на еще один распаханный участок, на еще одну делянку, посредине которой торчало ужасающих размеров корнеплодное растение желтого цвета.
Не будучи крупным специалистом агропромышленного комплекса, я, тем не менее, догадался о его родовой принадлежности – других знаменитых растений в сказках вроде бы не встречается. (Исключая, конечно, молодильные яблочки. Но о них – разговор особый…)
Репка! Да и окружение вокруг стояло соответствующее: чешущий в затылке дедка, сраженный неожиданно богатым урожаем; причитающая бабка, заламывающая руки и утирающая платком то ли слезы счастья, то ли слезы солидарности с дедом; радостно танцующая внучка, непосредственная, как все дети; лежащая в тени репки Жучка, со степенно сложенными лапами и с невозмутимым выражением на морде, однако то и дело поглядывающая на хозяина в ожидании команды; выгибающая спину кошка, которой происходящее будто бы вообще не касалось; и задумчивая мышка, вид которой недвусмысленно говорил, что основную тяжесть работы, ясное дело, придется выполнять непременно ей.
Я подошел, поздоровался. Мне ответили нестройным хором – похоже, репетировали, но слаженности не достигли.
В глазах у деда явственно затеплилась надежда, однако, смешанная с сомнением.
– Ба! – воскликнул он с наигранным оптимизмом. – Кто к нам пожаловал! Сам Генеральный Инспектор!
– Откуда вы меня знаете? – удивился я.
– Мышка на хвосте новости принесла, – кивнул он на мелкое млекопитающее, со скучающим видом отвернувшееся в сторону. "Вот, еще и почтальоном служить приходится, – говорило неприязненное выражение ее мордочки. – Все на мне!"
– Хорошая мышка, – похвалил я, чтобы хоть что-то сказать, стимулировать зверька морально.
Дедка продолжал:
– Кто же еще к нам появиться может? – усмехнулся он. – Помощников-то ниоткуда не дождешься: как уехали в город – так и с концами. Внучку вон подбросили на лето на воспитание, – кивнул он на десятилетнюю по виду девочку. – А у нас, как на грех, инспекция за инспекцией, урожай убрать некогда…
Не скажу, что его слова меня задели – разозлили или раззадорили – просто воспитание у меня такое, что не могу я не помочь, если пожилые люди вынуждены заниматься непосильным трудом.
Словом, засучил я рукава, ухватился за репку – бабка с дедкой встали рядом, внучка привычно уцепилась за бабкину юбку, Жучка с кошкой тоже где-то пристроились, и только мышка тасовалась вокруг нас, не находя себе места – и вытащили репку!
Мышка обиженно пискнула, порская из-под ног: в конце концов ее чуть не задавили. Можно сказать, обошлись без нее. Но, думаю, она не преминет взять реванш как-нибудь в другой раз.
Поблагодарили меня обрадованные огородники, затем мы совместными усилиями дотащили репку до погреба, вдвоем с дедом спустили ее вниз, а бабка, еще наверху отрубившая добрый кусок от бока репки, запарила его в печи в большом чугунке и, когда мы с дедком умылись у колодца – внучка сливала из резного деревянного ковшика – поставила перед каждым на чисто выструганный простой деревянный стол по миске пареной репы.
Должен признаться, что репку они вырастили на славу!
Поев, я распрощался с ними и пошел себе дальше.
