Сергей Баруздин - Сказка о Лесном царе и Пионерском царстве
— У нас такого не бывает, — сказал Кузя. — У нас даже в грозу телефон работал, как часы. Все, кто первыми перепугались, бежали к телефону, чтоб папам- мамам позвонить. Только мы с Бибой…
— У нас и посторонние звонят, — добавил Биба. — Из Степного царства приходят, из Горного, из колхоза и с птицефермы. Председатель колхоза, между прочим, такой хороший дядя, все ругает нас и ругает, говорит, что мы засоряем его территорию, а звонить все равно к нам приходит. Когда звонить нужно, он не ругается. А тут даже предложил, что его колхоз готов быть подшефным лагерю, потому что от лагеря все равно никуда теперь не денешься… У нас звонить просто!
— Если вам нужно, пожалуйста! — с готовностью предложил Кузя.
Вот тут Лесной царь действительно подпрыгнул от радости. Как молодой! Только бороду на сей раз руками придержал. Может, и правы они, молодые, что ни о чем не беспокоятся. Но он — старый сучок — должен выяснить неясное. Могут ли в самом деле мыши напасть на Книжное царство, а потом и на Книжное море? И вообще, что все это значит, о чем говорил ему Русак?
— И сейчас можно? — спросил Лесной царь.
— И сейчас! Конечно! — подтвердили Кузя с Бибой.
— А меня, ребятушки, не заругают?
— Кто вас заругает? — опять первым выскочил Биба.
— И потом, вы с нами! — пояснил Кузя, сурово глянув на Бибу. — Пошли?
— Пошли!
И они пошли в сторону лагеря. Тем же путем, что шли Кузя с Бибой — через овраг, левее и еще чуть левее, прямо и теперь вправо, прямо и влево. Мимо папоротников, мимо земляники и колокольчиков, мимо ландышей и мягких, как губка, поросших мохом полян, между стволами елей, сосен, осин и редких берез.
Пели птицы, но сойки уже не гонялись друг за дружкой и даже не целовались, пауки плели свою паутину, порхали пестрые бабочки, и шуршала листва под ногами, и трещали сухие сучья.
Когда оказались на опушке и впереди уже был виден лагерь, Биба спросил:
— Сначала к себе или прямо?..
— Прямо к Вас-Симу, — твердо сказал Кузя. — Сначала дело, а потом все остальное.
Они прошли стороной домик своего отряда, палатки пионеров, беседку «Книжного царства», кухню и подошли к изолятору. Здесь как раз, конечно, не в самом изоляторе, а в этом же доме, и был кабинет Вас-Сима. '
— Пожалуйста! — сказал Кузя. — Проходите, дедушка!
Начальника лагеря не было, дверь открыта, телефон скучал на столе.
— Прямо так? — спросил Лесной царь.
— Прямо так, — пояснил Кузя. — Только не забудьте сначала две восьмерки. А мы пока на улице вас подождем.
И Кузя закрыл за Лесным царем дверь.
— А здорово, что он — Лесной царь, — произнес Биба, когда они остались вдвоем. — И еще Водяной!
— Вообще-то здорово, — согласился Кузя, — но если вдуматься, ничего особенного. Ведь это сейчас, как лесник, например, или там водник, что за рекой следит. Кто-то же должен следить за лесом и рекой…
За дверью слышался приглушенный голос Лесного царя.
«Значит, дедушка соединился. Говорит, соединился», — подумали Кузя и Биба.
И вдруг Кузя закричал:
— Смотри! Смотри! Видишь?
Что-то серое промелькнуло в траве.
— Ничего не вижу! А что? — не понял Биба.
— Мышов видишь? Вон они, смотри! — в испуге произнес Кузя.
— Не вижу…
— Пять штук сразу! Прямо от Книжного царства в кусты. И уже пропали… Знаешь, это что-то… Недаром и дедушка нас спрашивал, — сказал Кузя.
— Так давай тогда ему скажем! — предложил Биба.
— Подожди!
— А чего ждать?
— Ну, Олимпиаде, если хочешь? Давай! — предложил Кузя. — Давай? Или испугается?
— А ты их видел? Она-то, конечно, испугается…
— Говорю ж тебе, что видел, — подтвердил Кузя. — А может, не видел…
— Вот, не знаешь, а чего говорить тогда, — произнес Биба. — А если нам с тобой это показалось?..
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Тишина в Пионерском царстве. Дядя Софа. Кто он и почему так любит повторять: «Кому пирожки печь, тому и отвечать». Чему обрадовалась Олимпиада и все остальные жители Пионерского царства.
— Спасибо вам, ребятушки! Дозвонился! Поговорил! Вот мне бы, елки-палки, такой телефон! До чего ж удобно, Я уж и Царевичу опять своему сказал…
В Пионерском царстве стояла поразительная тишина. Кузя с Бибой проводили дедушку до опушки, вернулись в свой отряд — никого. В соседних палатках тоже — никого. Странно!
Хорошо, что дедушка дозвонился до города, с самим Царевичем поговорил и остался доволен, но куда исчезли все ребята из лагеря и все взрослые?
Кузя и Биба вернулись домой. Сели на заправленные кровати — каждый на свою. Помолчали.
— Конечно, интересно, — наконец сказал Кузя, — что и Лесной царь есть, и Царевич есть…
— Этого, насчет Царевича, я не ждал, — признался Биба.
Потом они посмотрели в окно. Пусто. В коридор выглянули — опять пусто. Снова сели на свои кровати. Вздохнули.
— А как ты думаешь, где они все? — спросил Кузя.
— Я думаю?
— Да, ты?
— А ты, как думаешь?
— Почему я все время должен думать, а ты не должен?..
— Я просто так спросил…
— Может, у них какая-нибудь неожиданная военная игра на весь лагерь? А что еще? — предположил Кузя.
— Если игра, то жаль, — сказал Биба. — Без нас, жаль…
— А если не игра, то что? — опять спросил Кузя.
— А если не игра, то неизвестно что, — подтвердил Биба.
— И до обеда еще далеко, — сказал Кузя, — целый час!
— Если игра, то обедать они будут в лесу, как мы тогда, помнишь?
— Ох, у меня мысль! — вдруг заявил Кузя. — Ты молодец, Биба, что сказал об обеде в лесу! Мы сейчас пойдем на кухню, там-то уж кто-то, конечно, есть, и все узнаем. Дядя Софа всегда на месте. Если обед готовят в лес, то, значит, игра. Мы еще подключиться сможем! Правда?
— Правда! — согласился Биба.
— Пошли на кухню!
Они выбежали из домика и побежали через пустынный лагерь на кухню. Домик кухни дымил высокой железной трубой и очень вкусно пахнул.
Чем пахнул домик? Даже трудно сказать чем, но Кузя и Биба втянули в свои носы этот вкусный запах, и каждый про себя подумал, что пообедать сейчас было бы в самый раз.
Они поднялись по двум ступенькам на крыльцо и заглянули в дверь.
— Есть кто? — спросил Кузя, хотя и так было ясно, что кто-то на кухне есть. На кухне шипело, трещало, дымилось, гремело и звенело, и среди всего этого шума-гама были слышны человеческие голоса.
— Есть кто? — повторил Биба вопрос Кузи, но их никто не услышал и не увидел.
Дым!
— А дядя Софа там, — уверенно сказал Кузя. — Я слышу.
— Я, по-моему, даже видел его сейчас.
Кузе не понравилось это замечание Бибы.
— Ты лучше бы мышов тогда видел, пять мышов сразу, — сказал он.
— А как правильно, — вдруг спросил Биба. — Носок или носков? Чулок или чулков? Мышей или мышов? У меня дома мама…
Кузя растерялся:
— Носков, чулков, мышов — не знаю. Но ты подожди, Биба, не отвлекай меня! От главного — не отвлекай. Ты скажи, видел их или не видел?
— Я их, пожалуй, не видел, — признался Биба, — потому что… Они, мыши, маленькие, правда? И серые, правда? А дядя Софа большой, правда? Он, как Жаботинский, правда? Я с ним под душем купался и видел, что он, как Жаботинский…
— Мы с ним и с тобой вместе купались, — уже мягче сказал Кузя. — Неважно, кто из нас видит дядю Софу. Хуже, что он нас с тобой сейчас не видит. Он бы уж точно сказал, куда они обед готовят — по отрядам или для леса…
А дядя Софа — это действительно удивительный человек! Несмотря на то что он еще совсем не старый, ему двадцать восемь лет, он мог поднять одновременно на руках шестерых октябрят или четырех пионеров. Или, сложнее, — трех пионеров и двух октябрят. Кузя и Биба как раз были в таком положении: они — двое плюс три пионера. Говорили, что дядя Софа и слона, если нужно, может поднять, а уж корову — запросто. Про быка не говорили, но про корову — точно. Когда в лагерь привозят мясо, дядя Софа берет корову (без шкуры, конечно) из кузова грузовика и прямо несет на кухню в котел.
Для Кузи и Бибы после двух самых знаменитых взрослых людей в лагере — Вас-Сима и Олимпиады, третьим, пожалуй, был дядя Софа. Имя его, поначалу очень странное, перестало быть странным, когда ребята узнали, что зовут его Софроном. Софа и Софрон — одно и то же, но вот отчество у дяди Софы было какое-то сложное.
Начальник лагеря Вас-Сим звал его по-разному:
— Как там у нас на кухне, Софрон Аполлинарьевич?
В другой раз:
— Как там у вас дела на кухне, Софрон Ипполитович?
Потом и еще по-новому:
— Как там у нас дела на кухне, Софрон Илларионович?
Сам дядя Софа отвечал на все вопросы четко, по-военному, на искажение своего отчества не обижался, и поэтому, наверно, больше всего любил ребят, которые называли его просто «дядей Софой».
