Анастасия Зорич - Необычайные приключения маленького Кикикао
Оказалось, что под штукатуркой — дерево. Очень хорошо. Дупло будет на славу и не придется ночами просиживать на палке от старой щетки.
Кикикао с еще большим усердием принялся долбить дерево. Вдруг блеснул свет. Что это? Может, дача?
Он продолжал работать. Сбоку светило солнце, а прямо перед малышом что-то висело. Он прогрыз полотно и сел на раму картины.
Только стал устраиваться поудобней, как рама сорвалась и зацепилась за угол зеркала.
— Мака! — закричал Кикикао.
Одно неосторожное движение — и он упадет.
— Ка! Ка! — жалобно выкрикивал он, вцепившись в качающуюся картину. Вокруг оказались чужие стены и чужая квартира. Зачем было вылезать из своей комнаты, чтобы попасть в чужую? Но вернуться назад он уже не мог.
— Ка! — еще раз сказал опечаленный Кикикао.
Неожиданно в ответ из-под кровати послышалось:
— Футь-футь-футь!
— Вака! Мака! — закричал перепуганный малыш и поднял хохолок. Он не знал, что за страшный зверь сидит под кроватью и очень всполошился.
— Футь-футь-футь! — Что-то черное, все в длинных острых гвоздиках выползло из-под кровати и понюхало воздух.
Потом это колючее существо подошло к стене, обперлось об нее передними ножками, царапнуло ее острыми когтями и сказало:
— Футь-футь!
Оно могло бы и не говорить своего «футь». Кикикао и сам понимал, что это не его квартира, а Колючкина. Малышу тоже не понравилось бы, если бы в его комнате появилось чужое существо.
А вдруг оно полезет на стену?
Но Колючка, к счастью, на стену не лез.
Только бы картина не сорвалась! Малыш тихо и жалобно позвал, надеясь, что Марийка его услышит:
— Кикикао!
Но девочка не могла его слышать. Сейчас она с мамой возвращалась за ним с дачи в автобусе.
Они очень удивились, когда в комнате никого не нашли.
— Может, он под столом прячется или под шкафом, — предположила Марийка.
Но ни под шкафом, ни под кроватью никого не было.
Кикикао исчез.
— Может его съели коты, — Марийка заплакала.
— Успокойся. Форточка закрыта. Никто его не съел, — сказала Татьяна Петровна и заглянула за ставню.
— Так где же он?
И тут откуда-то донесся тоненький голосок:
— Мака! Мака! Кикикао!
— Мама! Он меня зовет! Ты слышишь!? — радостно воскликнула Марийка. — Где же ты, мой Кикикао?
— Мака-чка! — снова прозвучал жалобный голосок.
— Это же он просит: выручай! — Но Марийка никак не могла понять, откуда доносится голос малыша. — Не могу тебя найти.
— Ка! — послышалось из-за ковра.
Татьяна Петровна отогнула его и ахнула, увидев отверстие и чужую квартиру.
— Что теперь будет?! — схватилась за голову Татьяна Петровна.
— Иди сюда, Кикикао! Иди, миленький, не бойся, — ласково звала его Марийка.
— Ка! — жалобно ответил попугай.
Мама с дочкой прислушались. Из-за стены доносились голоса: мужской и женский.
— Ах, моя картина, — говорил мужчина, наверное, хозяин квартиры. — Посмотри на стену!
— Я тебе сто раз говорила: выкинь ты своего ежа. У нас не зоологический сад, — возмущалась женщина.
— Жаль выбрасывать, — отвечал хозяин.
— А туфель моих не жаль? Две пары изгрыз. Твой нейлоновый плащ порвал, теперь за картину взялся!
— Разве ежи по стенам бегают?! О, да тут попугайчик сидит! — весело сказал мужчина. — Какой хорошенький!
— Только попугаев мне еще не хватало!
— Иди сюда, попугайчик, не бойся! — позвал хозяин.
— Макачка! Кикикао! — в отчаянии закричал малыш.
Марийка больше не могла выдержать. Она побежала к соседям. Татьяна Петровна пошла следом.
Хозяйка встретила ее в коридоре.
— И не знаю, как извиняться… Завтра же… — Татьяна Петровна опустила глаза. — Нет, сегодня же мы увезем попугая на дачу.
— О, я вас понимаю, — покачала головой соседка. — Столько неприятностей доставляют эти звери. Мой муж если не ежика, так ужа или еще кого-нибудь принесет домой.
— Но стена…
— Сам починит. Он у нас штукатур.
— Картину возьмите нашу, — предложила Татьяна Петровна, обрадованная, что разговор проходит мирно.
— Нет, нет, картин у нас много. Муж сам их рисует. Только вы… согласитесь… Муж хочет, чтоб к хорошим людям, — запинаясь, говорила соседка.
Татьяна Петровна все поняла, потому что из комнаты вышла сияющая Марийка. На плече у нее сидел Кикикао, а в фартучке возился толстенький ежик, которого звали Тришкой.
Глава 11. Моя акация
Акация была большая, зеленая и развесистая. Кикикао посадили на нее. Он пробежал по ветке, восторженно выкрикивая:
— Мака! Ма-кач-ка!
— Нет, я не могу к тебе взлететь, — ответила снизу Марийка.
— Мака! — Он был очень рад, что его сюда привезли. Акация такая же густая, как баобаб у него на родине.
— Я пойду помогать маме, — сказала Марийка.
Татьяна Петровна готовила завтрак, а Марийка подогрела гречневую кашу, которую Кикикао очень любил, нашла игрушечную кастрюльку, положила в нее кашу и кусочек омлета. Кикикао любил все, что любила Марийка, но ел так мало, что вся еда за день умещалась в чайной ложечке.
Марийка понесла тарелки к столу, что стоял неподалеку от акации, и ахнула. Вся дорожка была усыпана листьями. Так бывает после сильной грозы.
— Кикикао! — послышался сверху довольный голосок. Малыш сидел на гладко обструганной белой жердочке.
— Мама! Мама! Посмотри, какой насест он себе сделал!
Татьяна Петровна подошла к акации и удивилась.
— Ох ты ж, разбойник.
— Он ведь должен был сделать себе удобное жилище, — рассудительно заметила Марийка. — Посмотри, мама, над ним и вокруг нет ни одной ветки. Устроил себе высокий шатер.
— Это он почистил, чтобы ни сверху, ни снизу к нему не могла подобраться гадюка. Но он все-таки разбойник! — смеялась Татьяна Петровна.
Все это малыш внимательно слушал. Подняв хохолок, он важно ходил по обструганным веточкам… Зацепился ножками за конец ветки, покачался и крикнул: — Ка!
— Кикикао, упадешь! Не шали! — закричала Марийка.
С соседних дач сбегались дети.
— Кикикао! — воинственно выкрикивал малыш и с поднятым чубчиком топтался на самом краю ветки. Потом, запрокинув голову, пятился, раскачиваясь то в одну, то в другую сторону. Раскачивался так, будто танцевал.
— Как красиво! — захлопала в ладоши Марийка. — Как красиво, мой царевич!
Дети тоже зашумели:
— Очень, очень красиво! Он у тебя настоящий царевич.
— Мака! — крикнул малыш. Он показывал эти фигуры для Марийки.
Да, он не может летать, но пусть знают, что Марийкин попугай не трусишка. Эти фигуры показывал ему отец на высоком баобабе. Вся стая восхищалась им.
Кикикао повторял все, что делал когда-то его отец.
Марийка понимала, как это было трудно.
А Кикикао полез еще выше. Нет, он не забыл, что не может летать, но ему так хотелось еще раз услышать: «Как красиво, мой царевич!» Ухватившись за самую высокую ветку, он свесился головой вниз, распростер свои снежно-белые крылья так, что на них падали золотые солнечные лучи, и стал раскачиваться.
— Кикикао! Мой царевич! Мой красивый попугай! — говорила Марийка.
А малыш раскачивался все сильней и все громче кричал. Такой боевой клич издавал его отец, когда видел поблизости врага. И пусть все знают: Кикикао защитит Марийку, если на нее кто-нибудь нападет. Ветка была тонкая-тонкая.
— Довольно, Кикикао! Довольно! — просила Марийка.
Но поздно! Ветка обломилась.
— А-а! — закричали дети.
С вершины дерева падал малыш. Марийка развернула фартук и бросилась туда, где должен был упасть попугай.
Но он не упал. Ухватился клювом за одну из веток, в одно мгновенье снова оказался наверху и радостно выкрикнул:
— Ка!
— Он вполне может выступать в цирке, — говорили мальчики.
— Такое и в цирке не увидишь, — возражали девочки.
— Иди, иди сюда, мой Кикикао! — позвала Марийка и протянула руки к малышу. Он очень проворно спустился с дерева по лестничке, которую сделал себе, «построгав» и укоротив ветки.
Малыш сел на плечо Марийки и спросил:
— Ка?
— Конечно понравилось, — ответила она.
— Понравилось, понравилось! — подтвердили дети.
И Кикикао, довольный, потерся о Марийкино ушко.
Глава 12. Еж, котёнок, петух и страшный пес Нерон
На следующий день Марийка вынесла в сад ежика. Сначала он ни за что не хотел вылезать из корзинки, только высовывал голову и снова прятался. Но, осмелев, полез под колоду, которая лежала неподалеку от акации.
Неделю прожил Тришка под колодой. За это время Кикикао научился называть Колючку по имени. Правда, у него выходило не Тришка, а Кишка. Еж ему понравился. Это был хороший товарищ, который больше всего любил спать и хлебать молоко.
