Игорь Малышев - Дом
— Урт, — позвал Ваня, — может, мы лучше домой пойдём? Потом как-нибудь это чудо твоё посмотрим…
— Нет, — решительно отозвался водяной. — Надо идти раз взялись.
— А куда хоть идём-то? — спросил Фома.
— Да болотце тут есть одно…
— Зябликово?! — в ужасе в один голос воскликнули мальчик и домовой.
— Нет, какое там Зябликово. Да мы уже почти пришли…
Через минуту Урт вывел друзей к небольшому лесному болотцу, со всех сторон окружённому берёзами и соснами. Над болотом висело пёстрое от звёзд небо, будто заключённое в берега из чёрных деревьев. Иногда по небу проносились, закрывая звёздные огни, неясные тени — то ли летучие мыши охотились, то ли совы — не разберёшь. Из смоляной воды выступали коряги, словно страшные кривые руки. Плавали листья кувшинок и рыба звонко плескалась в тишине, дробя мелкими волнами отражения звёзд.
Урт прошёлся вдоль берега, высматривая что-то под водой, вдруг ткнул пальцем вниз и, словно бы в испуге, отпрянул в сторону.
— Вот, смотрите, — тихо сказал он, оглядываясь на друзей.
Ваня и Фома склонились над непроницаемой тёмной водой.
— Она сейчас ещё слабее светится, — шептал рядом водяной. — Но всё равно, высмотреть можно.
Ни домовой, ни Ваня поначалу не могли ничего разглядеть, но потом увидели меж листьев кувшинок слабое сияние, идущее со дна.
— Что это? — спросил Ваня.
Урт помолчал и тихо ответил:
— Звезда.
— Не может быть!
— Звезда, звезда, правду говорю, — заверил водяной печальным голосом. — Я сам видел, как падала. Яркая, как молния. Сверкнула, потом всплеск и тишина, только свет из-под воды.
Они любовались на холодное голубоватое сияние, не в силах ни говорить, ни думать, и разом забыв обо всех своих страхах.
— Вот так-так, — наконец выдохнул Фома. — Такое чудо! Может, достанем её. Негоже звезде в болоте лежать.
— Страшно, — растерянно и опасливо сказал Урт.
— Страшно ему. И этот пужливый, — заворчал Фома. — А ты не бойся. Сопли подбери и достань. Она ж в твоё болото упала. Ежели бы она в мой дом в трубу свалилась, я б её, миленькую, мигом — рраз! и готово, вытащил.
— Всё равно, страшно. Виданное ли дело — звёзды из трясины таскать!
— Достань, родименький, — тронул водяного за плечо Ваня. — Интересно же, сил нет.
Урт ещё помешкал, вздохнул и осторожно ступил в воду. Отпустил лягушку, которую держал в руке от самого Ваниного дома и нырнул. Осторожно поплыл меж тонких стеблей кувшинок, пристально вглядываясь в подводную тьму. Вскоре он вышел на берег и в руках его было что-то похожее на небольшую льдинку, переливающуюся холодным, бледно-голубым, нездешним светом. Урт нёс её, вытянув руки вперёд, осторожно, словно ребёнка. Он даже забыл дышать от волнения и думал только о том, как бы не споткнуться и не уронить невиданную ношу.
Ваня смотрел на небесную гостью и голова у него кружилась. Ему казалось, что он словно летит куда-то далеко-далеко, маленький и лёгкий, как пушинка одуванчика, которую подхватил беспутный ветер и несёт куда-то в дальние поля: за реку, за леса, за холмы.
Урт осторожно положил находку в траву, которая от небесного света тут же стала голубой. Подышал на ладони и сунул их под мышки.
— Холодно, — прошептал он еле слышно. — Руки онемели, ничего не чувствуют.
У Вани от близости к звезде ещё сильнее закружилась голова и он вдруг, сам не зная, что делает, наклонился пониже, так что жёсткие стебли травы кольнули лицо, и спросил:
— Вы с неба?
Ему тут же стало стыдно за свой глупый вопрос и он подумал, что обидел гостью, но та вдруг ответила:
— С неба…
Голос был льдистый и звонкий, но сквозила в нём такая печаль и усталость, что у всех защемило в груди и стало больно горлу.
— Вы… — Ваня смешался, подыскивая слова. — Почему вы здесь? Вы упали?
Молчание длилось долго и все уже решили, что ответа не будет, как голос раздался снова:
— Я устала…
— Устали? Как это устала? — не поняв, заволновались друзья. — Разве звёзды устают?
Гостья снова помолчала и ответила:
— Если б вы знали, как это тяжело — быть на небе и светить.
— Я… Я не знал, что это так трудно, — прошептал мальчик.
— Трудно, — заверила звезда и снова замолчала.
— Но если бы вы знали, какие красоты видны оттуда, сверху, какие дали… Вы бы никогда не захотели быть никем другим. Я была огромным раскалённым шаром — я была солнцем. Планеты каждый день проходили предо мной в немом величии, поворачиваясь медленно и плавно, словно огромные морские животные. А я рассылала свет и тепло. Я была красива и могущественна. Я дрожала и пела от силы и красоты, которые бродили во мне. Мимо пролетали метеоры, далёкие светила мигали мне, словно маяки Вселенной. Бестелесные создания задевали меня полами своих одеяний. Волны от взрывов новых солнц приходили с других концов космоса и сотрясали небосвод, а я трепетала от радости за новорожденных…
Забыв про посторонних, звезда долго и восторженно рассказывала о своей жизни на небе, а потом тихо запела прозрачным голоском:
Родилось где-то солнце красное,
Крик прошёл через небосвод.
Закачался свод, задрожал листом,
Но не от горести, а от радости.
И кричит, кричит солнце красное,
Молодое, новорождённое.
— Ты бы, небось, сейчас всё отдала, чтоб туда вернуться? На небо-то, а? — спросил Фома.
Звезда осеклась, замолчала.
— Что делать, мы тоже стареем, — ответила она приглушённо. — Со временем свет наш становится слабее. Я уже не могу светить так ярко, как прежде, и поэтому ушла…
— Но когда ты падала, то была ярче молнии, — сказал водяной.
— Когда падаешь, напоследок светишь ярко и весело. Но это лишь последняя вспышка, а дальше быстрое угасание и тьма.
— И неужели никак нельзя удержаться там, на небе? — спросил Ваня.
— Можно. Некоторые вцепляются мёртвой хваткой в небосвод и всеми силами стараются не упасть. Светить они уже не могут и становятся сначала бурыми головешками, а потом чёрными дырами, которые засасывают в себя всё, что могут, и превращают в ничто. Если присмотреться, то можно увидеть на небе точки темнее тьмы. Это они. Они мешают родиться новым звёздам и все презирают их.
Небесная гостья помолчала.
— А ведь я была солнцем!.. Огромным и прекрасным! — с тоской прошептала она сама себе.
Свет её немного потускнел с тех пор, как Урт вынес её на берег, и теперь она освещала лишь несколько травинок вокруг.
— А как бы хотелось обратно… — услышали друзья тихий вздох.
— Мы можем вам помочь? — спросил чуть не плача Ваня.
— А что? — встрял Фома. — Нагнём берёзку из тех, что помоложе да поупруже, да и запустим повыше. Авось удержишься?
Та вздохнула.
— Отнесите меня обратно. В тёмную воду, под листья кувшинок, — голос её был еле слышен.
Фома пожал плечами. Урт взял звезду на руки, прижимая к груди, словно родное существо, понёс в болотце.
— Я была солнцем… Я была солнцем! — повторяла та, угасая на глазах.
Урт положил её на мягкое илистое дно под старую, обросшую тиной корягу. Друзья попытались разглядеть свет под тёмной водой, но он терялся среди лёгкой ряби, пробегающей по поверхности болотца.
Друзья долго молчали.
— Нехорошо это, что звёзды гаснут. Неправильно это, — сказал Ваня неожиданно охрипшим голосом и хлюпнул носом.
А Фома покрутил головой, не соглашаясь, и сказал:
— Правильно. Так было и так будет. Потому что нужно место для новых солнц.
Урт ничего не ответил, только проглотил маленький комочек, забивший горло и не дававший дышать. Посмотрел наверх, зажмурился.
Пошёл дождик, мелкий, как мышиные слёзы. Пошёл из ничего, без тучки и облачка. Капли падали, царапали водную поверхность с еле слышным шорохом.
Друзья расстались в лесу. Водяной пошёл к себе на озеро, а Ваня с Фомой в деревню.
На берегу болотца в мокрой осоке осталась сидеть лягушка. Она таращила влажные выпученные глаза на рябящую воду и в них отражались россыпи далёких небесных огней, молодых и весёлых.
А у Урта потом ещё две недели руки не могли отойти, всё как чужие были.
Глава 6
Дом — бродяга? — «Что вам снится?» — «А вдруг, он и вправду живой?»
— Дом-то наш совсем с ума сходит, — сказал как-то Ване Фома, когда они сидели в лопухах под вишнями в саду.
— Дом, с ума? Разве так бывает? — не поверил мальчик. — У домов по-моему и ума-то нет.
— Это у некоторых людей ума нет, — ершисто возразил Фома. — А у домов всегда есть.
Фома замолчал. Ваня подождал, но домовой разговор не возобновлял.
— Так что там с домом-то? — спросил Ваня.
— Хе, — выдохнул, усмехнувшись, Фома. — К морю, говорит, уйду.
