О'Санчес - Я Кирпич
Туника… Подлинный шелк, подлинный Китай, не ларьковый, из самого Поднебесья. Трусы. М-м-м… наверное, надо. Пусть будут, снять — дело секунды. И никаких лифчиков — зачем, с такой-то грудью!? В смысле — не потому что маленькая, а совершенная и высокая!
Я чуть было уже не разбудил ее, но спохватился и подбежал к зеркалу. Как!? Вот — как она смогла меня узнать в этом гнусном рыжеволосом типе??? По глазам, что ли? Нет, вообще-то говоря, за последние года три-четыре-пять сходство проклюнулось, очевидно, явно, что прибавилось сходства со мною прежним, но все равно…
Зубы чистые? Теперь чистые. Лицо умытое — да. И причешемся! И будим Машу! Стоп! Пусть все ненужное накопленное в ее организме исчезнет. И… и… да, за едой вместе сходим.
— Маша, ау. Машенция, проснись! Утро на дворе! Я по тебе соскучился!
Ресницы задрожали… и глаза открылись. О ресницах-то я совсем забыл, но они у нее и без того шикарные!.. Зрачки сфокусировались на мне и вдруг расплылись во всю радужную оболочку, закатились под лоб. Глубокий обморок. Блин, вот уж чего не ожидал! И смех, и грех! Ладно… как бы это правильно пожелать… чтобы не нарушать… чтобы личность оставалась прежняя, но чтобы…
Аккуратненько. Осторожненько. Так!..
— Маша! Машук, хватит спать. С добрым утром!
И опять ресницы задрожали, ровные такие, длинные и мохнатые… И опять ее взгляд сфокусировался на мне и… И опять неожиданность, опять непредвиденная реакция! Маша не говоря ни слова и не отводя от меня взор, села на кровати, потом вдруг дернула на себя одеяло и юркнула под него, сжавшись в маленький комочек… от Букач, что ли заразилась в такие прятки играть… И лежит. А я стою на коленях у тахты и тоже молча туплю. У самого слезы в глазах стоят, а самого смех разбирает!
Через пару секунд сиреневый цветочек на краю одеяла зашевелился и оттуда блеск на мокром месте — правый глаз на меня смотрит. Оп! — и опять задернула одеяло!..
— Диня!.. Это ты!?
— Я, конечно, кто еще? Ты давай, до свидания из-под одеяла, а то мне тебя не слышно и не видно! Ну, Машенция!
Одеяло рывком улетело противоположную от меня сторону, аж за пределы тахты, а Маша опять села. Руки в кулачки сжаты, подбородок подбирают, вся дрожит, но голос ясный даже сквозь слезы.
— Диня, это точно ты? Это что, так выглядит рай? Я умерла, да?
— Нет, оба живы, и, насколько я понимаю, оба на этом свете. Оба земляне, если тебе это интересно.
И вот здесь я уже обрел предугаданное в полном объеме: в два энергичных рывка подтянулась поближе, свалилась с тахты прямо ко мне в объятия и разрыдалась!
Честно сказать, я тоже плакал, несмотря на то, что мужчина и супермен, и что на меня домочадцы смотрят своими неморгающими чернобагровыми глазками… Не удержать было слез, и, если уж совсем-совсем честно, я даже не очень этого стыдился…
— Так, говоришь, я сильно изменился, но все еще узнаваем?..
— Угу.
— А на себя-то посмотри! Вон зеркало — сходи и посмотри!
Действительность штука неумолимая и прочная на любой разрыв: если правильно подобрать стимул — отступают даже эмоции. Настенное зеркало я подколдовал «на лету», что называется, до этого о нем как-то не подумал. Здоровое получилось, во весь рост.
— Ой-ой-ой! Не хочу зеркало! Я там, наверное, окончательная уродина! Ненавижу! — Маша хнычет, стенает, а сама скок, скок и уже перед зеркалом, вглядывается в подробности.
— До уродины тебе еще далеко, но нарыдала тут… на все лицо.
Машенция смотрит полубезумным взором на подсвеченное отражение — и глазам своим не верит, пальчиками тык, тык, в щеки, в подбородок… лоб поглаживает-разглаживает… О, на тунику отвлеклась, ну, а как без этого!.. И опять — кожа на шее… грудь… скулы… волосы…
Я, не теряя даром времени, упал на тахту и прижмурился, довольный-предовольный собою.
— Диня… это что, я действительно такая… так выгляжу!?
— Обычно ты выглядишь лучше, но сейчас растрепана, брови не выщипаны, румян на щеках нет, не хихикаешь, бусы не надела!
— Нет, ну я серьезно! А-а! Это ты так сделал! Я по волосам догадалась! Чудо. Диня, ты гений! Ты просто…
— Маша. Иди сюда!
Маша послушалась и, все еще робея чего-то, забралась на тахту, под одеяло, ко мне поближе, под бочок… И опять нам было не до любовных игр: отрыдав еще одну порцию слез, лежали в обнимку, болтали, вспоминали… но я, в отличие от нее, почти не плакал уже, больше улыбался. Словно по взаимному, невысказанному вслух, договору, мы избегали малейшего упоминания о том, как жили все это десятилетие… даже больше… друг без друга… о том как встретились перед Тучковым мостом… Лежали тесно прижавшись друг к другу и целовались… пока безгрешно. Маша спохватилась, было, на сей счет, но совершенно очевидно, что только ради меня…
— Не, не, ближе к вечеру, Машук.
— А почему ближе к вечеру?
— Блин, да потому, что я затеял устроить своей девушке романтический ужин. Может, даже при свечах. Ты знаешь, что романтический ужин не при свечах, это не романтический ужин, а хрен знает что!..
— А что, а что именно?
— Не при свечах — это какая-то безнравственная оргия посреди заводского общепита, вот что!
— А может, я бы как раз не возражала против оргии в муниципальной столовой?
— Ок, сделаем. Но, все равно, не в этих же интерьерах.
— Как скажешь, Диня! А в каких?
— Э-э… Тебя дома кто-нибудь, что-нибудь держит? Обязательства какие-нибудь?
— Н-нет, не думаю… Документы на квартиру, мои личные документы… кстати, я даже не представляю, где они… ну, и так далее. И насчет работы… А так — ничто меня не держит, я ведь одна живу.
— А теперь не одна! Это жалкая квартирка, о, лучшая из Маш, понадобилась единственно и только для одного, а именно для контраста между этими мгновениями — и последующими, которые нас с тобою ждут.
— Да мне и здесь… Лишь бы ты… Нет! Ур-р-ра-а-а! В атаку! Диня, я помню! Я в тебя верю! Давай же, давай же, давай скорее, волшби!.. Э-э… волшбуй… Погоди, нет… Волшебствуй! Нет… Нет, ну как правильнее сказать?
— Правильнее сказать будет так: мы поднимаемся, одеваемся… Если хочешь, вообще можешь в этой тунике ходить, на улице холодно, правда, но холод и дождь тебя не коснутся. Обувь — это обязательно, потому что на улице грязь, так что тебе на любой выбор: сандалеты, галоши, валенки с красными подошвами…
— Мяу! С красными??? ДА! Хочу лубутены! Ты правда можешь достать мне такие!?
Я молча полез под тахту и добыл оттуда пару черно-фиолетовых туфель с красными подошвами на умопомрачительно высоких каблуках с платформами, прямо так, без коробки и чека, да и откуда бы у меня чек?.. С двуцветными бантами на пятках.
— О небеса! Диня, ты волшебник! Они настоящие??? А они мне впору будут?
— Абсолютно впору. Настоящие парижские. Только вот, я думаю, а может оторвать эти дурацкие ленты-банты?
— Что бы ты понимал в высокой женской моде, ленты — часть туфель, посмотри сюда, глянь, как они устроены! Это лубутены! С красными подошвами.
— Да по мне хоть Красный треугольник. Предлагаю нам одеться, дойти до ближайшего рынка, накупить там всяческих вкусностей, наполнить ими корзинку — я сам ее понесу, так уж и быть — и отправиться прочь-прочь-прочь как можно дальше… куда-нибудь на берег океана, и там позавтракаем.
— Гениальная мысль, Динечка, я только за! А корзинка будет плетеная?
— Безусловно! Или пообедаем, или поужинаем, это в зависимости от той географической долготы, где мы окажемся.
— Ух, ты! А где мы окажемся?
— Ты лучше обувайся побыстрее… да, а что, именно так, прямо на босу ногу. Не надо причесываться, прихвати на резинку, собери в узел, и хватит. Я сделаю так, что прохожие будут нас видеть, но без того, чтобы изумляться нашей одежде не по сезону и твоей растрепанности… Я пошутил!.. Хорошо, клянусь: небрежности в твоей прическе никому не будет видны! Всем остальным пусть удивляются и восхищаются, я не против. Корзинка где?.. А, вот она, у меня в руке, все правильно, сплетена из лыка! Подлинная.
Ключи, заперев входную дверь нашего случайного прибежища, я бросил в почтовый ящик. Зачем? На автомате, сам не знаю зачем, ибо заботы неведомых мне квартировладельцев никак меня не колыхали. По «трубкиной» карте выходило, что неподалеку Торжковский рынок, и мы с Машей двинулись туда. Я был в тонкой черной рубашке, в джинсах, в кедах, а Маша в полупрозрачной короткой тунике до середины бедра, на огроменных каблучищах. И, несмотря на мои магические пожелания, мы явно смотрелись прибабахнутыми, прохожие сплошь и рядом оглядывались на нас, больше, конечно же, на Машу и ее прикид.
— Слушай, Петров, я не думала, что ты такой маленький рядом со мною!
— Ага, маленький! Это не я маленький, а каблуки у тебя пятнадцать сантиметров!
— А должны были быть сто сорок миллиметров! Ты мне китайские подсунул!
— И ничего не китайские. Подлинные, парижские, с улицы мыслителя Руссо. Ты лучше думай, что мы будем на завтрак брать?
