Александр Ващенко - Сказки народов Америки
Вот вам история о том, как Уаньям раздобыл ночь для людей племени мауэ.
Урубу и жаба
Перевод И. Чежеговой
рубу[60] с жабой были приглашены в гости на небо. Пришел урубу к жабе и стал ее поддразнивать:
— Кумушка жаба, я знаю, что тебя пригласили в гости на небо, и хочу пойти с тобой.
— Пригласили, а как же иначе, — сказала жаба. — Пойдем, но только ты возьми с собой гитару.
— Обязательно возьму, — говорит урубу, — а ты уж тогда возьми с собой бубен.
И он удалился, пообещав в день праздника зайти за жабой. Явился урубу к жабе, а та зовет его в дом взглянуть на кума и крестников. Занялся урубу с жабьими детишками, а жаба в это время залезла в гитару и кричит будто издали:
— Куманек, я ведь быстро ходить не могу, так я уж пойду потихоньку вперед!
А сама сидит себе в гитаре. Немного погодя прощается урубу с жабьим семейством, берет гитару и отправляется в путь-дорогу. Добрался он до неба, а там все его спрашивают, почему жаба с ним не пришла.
— Вот еще! Да этой дурехе сюда и не добраться, — отвечает урубу, — она и по земле-то еле-еле шлепает, где уж ей летать!
Тут гостей пригласили к столу. Урубу положил свою гитару и тоже пошел за стол садиться.
Стали гости пировать, а жаба тем временем незаметно вылезла из гитары и говорит:
— А вот и я!
Все очень удивились, что жаба все-таки добралась до неба. Начали гости танцевать и веселиться, а после стали собираться по домам. Видит жаба, что урубу зазевался, улучила минутку и опять в гитару спряталась.
Попрощался урубу с хозяевами — и в обратный путь, на землю. Летит он, а жаба возьми да зашевелись в гитаре. Урубу, не долго думая, перевернул гитару отверстием вниз, жаба и вывалилась из нее. Падает и кричит:
— Эй, камень, прочь с дороги, а то расшибу!
«Ишь ты! — думает урубу. — Здорово научилась летать кума жаба!»
А жаба плюх на землю! С тех пор так и живет сплющенная.
Жизнь человека
Перевод И. Тертерян
ассказывают, что однажды камень и бамбук сильно поспорили. Каждый из них хотел, чтобы жизнь человека была похожа на его собственную. И вот как они говорили.
Камень:
— Жизнь человека должна быть такой же, как моя. Тогда он будет жить вечно.
Бамбук:
— Нет, нет, жизнь человека должна быть такой, как моя. Я умираю, но сразу рождаюсь снова.
Камень:
— Нет, пусть лучше будет по-другому. Пусть лучше человек будет как я. Я не склоняюсь ни под дуновением ветра, ни под струями дождя. Ни вода, ни тепло, ни холод не могут повредить мне. Моя жизнь бесконечна. Для меня нет ни боли, ни заботы. Такой должна быть жизнь человека.
Бамбук:
— Нет. Жизнь человека должна быть такой, как моя. Я умираю, это правда, но возрождаюсь в моих сыновьях. Разве это не так? Взгляни вокруг меня — повсюду мои сыновья. И у них тоже будут свои сыновья, и у всех будет кожа гладкая и белая.
Ничего не ответил камень. И ушел мрачный.
Бамбук победил в споре.
Вот почему жизнь человека похожа на жизнь бамбука.
Каипора
Перевод Инны Тыняновой
дин человек больше всего на свете любил охоту. С рассвета до заката пропадал он в лесу, в самых глухих уголках, сплетая из жердей ловушки для птиц, роя волчьи ямы, расставляя западни и капканы.
И вот как-то раз, когда он, взобравшись на самую верхушку дерева, подстерегал дичь, из чащи выскочило стадо кабанов. Охотник прицелился и метким выстрелом уложил сразу троих. Но в ту минуту, когда он, в восторге от своей удачи, стал слезать с дерева, издали послышался громкий свист. Охотник вздрогнул и замер на своем настиле из веток, испуганно вглядываясь в темную лесную глубину… Да, сомнений быть не могло: то приближался Каипора[61], главный леший окрестных лесов, — видно, желал взглянуть хозяйским глазом на свое кабанье стадо…
Все ближе и ближе слышался свист, и уже не только свист, а еще и топот копыт и треск валежника. И вот наконец чаща раздвинулась, и охотник увидел Каипору. Он был маленький, жилистый, черный как черт, мохнатый, как обезьяна, и ехал верхом на тощем черном кабане. В правой руке он держал длинную железную рогатину, а левая рука его и вовсе не была видна, как, впрочем, и весь левый бок — виден он был только наполовину, словно другая его половина растаяла в сонном, жарком, сыром воздухе леса. Вонзая острые пятки в бока поджарого кабана, он скакал по своей вотчине с гиканьем и свистом, протыкая рогатиной воздух, поднимая такой шум, что хоть святых вон выноси, и выкрикивая гнусавым голосом охотничий клич:
— Эге-ге! Эге-ге! Эге-ге!
Наткнувшись на убитых кабанов, распростертых на земле, он стал с силой тыкать в них своей рогатиной, приговаривая:
— Вставайте, вставайте, бездельники! Не время спать!
И убитые кабаны вскочили как ни в чем не бывало и убежали, ворча. Только последний, самый большой кабан, никак не хотел вставать… Каипора пришел в бешенство: он тыкал непокорного с такой силой, колол с таким остервенением, что даже сломал один рог своей рогатины. Тут только большой кабан поднялся, словно нехотя, и, встряхнувшись, поскакал вслед за остальными. Каипора закричал ему вслед:
— Нежности какие! Ну, погоди, я тебя проучу! Теперь из-за тебя придется завтра идти к кузнецу чинить рогатину!
И, пустив вскачь своего сухопарого кабана, Каипора умчался, оглашая чащу гнусавым криком:
— Эге-ге! Эге-ге! Эге-ге!
Долго еще сидел охотник на дереве. Когда ни крика, ни топота уже не было слышно и вокруг стояла полная тишина, он слез с дерева и не чуя под собою ног побежал домой.
На следующее утро, ранехонько, зашел он в гости к кузнецу. Ну, поговорили о том о сем, а тем временем солнце уже встало высоко на небе. Тут-то и постучался в двери кузницы невысокий кряжистый индеец в кожаной шляпе, нахлобученной на глаза. Вошел и говорит кузнецу:
— Добрый день, хозяин. Не можешь ли починить вот эту рогатину? Только поживей, а то я уж больно спешу.
— Эх, добрый человек, — отвечает кузнец, — поживей-то никак нельзя, потому как жар в горне раздувать некому. Мехи-то у меня с утра — как неживые.
А наш охотник как взглянул на индейца, так сразу признал в нем вчерашнего знакомого и подумал, что Каипора затем, верно, и переменил свое обличье, чтоб пойти к кузнецу чинить рогатину, которую сломал вчера о бока большого кабана. «Ну, погоди…» — подумал охотник и вскочил с места со словами:
— Я раздую горн, мастер.
— Неужто умеешь? — спросил кузнец.
— А попробую. Пожалуй, тут особой-то учености не требуется, — сказал охотник.
Кузнец разжег горн и велел охотнику взяться за мехи. Охотник приналег на мехи и стал раздувать, но только тихо так — р-раз — два-а; р-раз — два-а — три-и-и, — напевая в такт песенку:
Кто бродит по лесу,
Насмотрится чуда…
Индеец глядел-глядел, а потом подошел, оттолкнул охотника да и говорит:
— Пусти-ка, ты не умеешь! Дай-ка я!
И как нажмет на мехи, да и пошел быстро-быстро: раз-два-три; раз-два-три… А сам напевает:
Кто бродит по лесу,
Насмотрится чуда…
Насмотрится чуда,
Но только об этом
Ни слова покуда!..
Тут наш охотник стал пятиться к двери, выскользнул тихонько на улицу да и давай бог ноги! С тех пор он никогда уже не убивал кабанов, и если что в лесу увидит, то уж держит язык за зубами.
Каипора и охотник
Перевод Н. Испольновой
родил охотник по лесу и заблудился. Туда-сюда — не знает дороги. Вот уж ночь спустилась. Решил он заночевать в лесу, а утро наступит — там видно будет, что дальше делать. Выбрал дерево побольше, улегся под ним и уснул.
Вскоре, однако, разбудили его странные крики. Поднял охотник голову, прислушался. То ближе кричат, то дальше… Что такое?
Тут видит охотник, что подходит к нему Каипора, лесной демон. Он его разом узнал: ступни назад выворочены, пятками вперед топает. Каипора-то и кричал. Подошел и сел рядышком. Не испугался охотник, и стали они беседовать.
— Ну что, внучек, — спрашивает Каипора, — как твои дела?
— Да не очень, дедушка. А ты как живешь?
— Ничего, внучек, ничего.
— Да-a, дедушка, а я вот заблудился, далеко от дома ушел.
— Что ты, внучек! Твой дом совсем близко отсюда. Ты когда из дому вышел?
— Вчера, дедушка.
Так вот сидели и говорили о том о сем.
Вдруг Каипора сказал:
— Внучек, внучек, я голоден!
— Я тоже, — отвечает охотник.
Еще посидели, поболтали, а Каипора опять:
