Александра Ермакова - Прорывая мрак времён
Чувствительность притупляется. Сознание меркнет. Подступает темнота…
Запал ламии угасает, побои прекращаются. Катя через не могу разлепляет опухшие веки. Карусель звёзд на фоне красной пелены затмевает взор. Окровавленный пол… Нож метрах в трёх… Взгляд скользит мимо. Один кол — далеко, а вот другой… под ногами кровопийцы. Катя поднимает голову. Ламия скалится — клыки удлиняются, чёрные бездонные глаза сверкают лютой злобой. Отшвырнув палки, приседает на корточки:
— Не мечтал, что приедешь, — неожиданно мягкий голос обволакивает, проникает в сознание точно слова опытного гипнотизёра. Неопределенно встряхивает головой: — Оказывается, нужно просто вежливо пригласить.
— Где… — Катя заходится кашлем — боль пронзает от каждого содрогания.
— О! — наигранно радуется кровопийца. — Счастливая семья?.. — вскидывает брови. — Нам было весело!
Мысли ускользают, язык не слушается, тело сотрясается от беззвучных рыданий. Упершись руками в пол, Выходцева садится и утирает лицо от жгучих слёз. Смачный плевок шмякается рядом, но Катя и бровью не ведёт. Еле выдавливает:
— Где их тела…
Ламия вскакивает с такой прытью, что глаза улавливают лишь момент, когда тварь оказывается совсем рядом — вновь, схватив за волосы, тащит:
— Лучше расскажу, как всё было…
Катя едва не утыкается лицом в пол, успевает перевернуться на спину. Давясь очередной порцией слёз, скользя по возмущенно скрипящему линолеуму, выискивает ближайшее оружие. Онемевшими пальцами зацепляет кол, судорожно стискивает. Шанс — единственный и последний. Покалывание бежит по телу, как мороз по коже — силы возвращаются.
— Вот здесь… — кровопийца дёргает к себе, опаляя шею ледяным дыханием. Катя, закричав, подаётся наверх, но ловко извернувшись, всаживает в ламию древко. Лицо монстра искажается гримасой боли и недоумения. Вцепляется скрюченными пальцами в плечи Выходцевой, словно клешнями. С алых, подрагивающих губ слетает посмертный хрип. Катя из последних сил рывком вдавливает торчащее древко глубже. Ламия качнувшись, падает, как подкошенный. Выходцева отступает. Упершись спиной в стену, сползает на пол. Дыхание вырывается с клокотом, в горле пересыхает. Янтарное пламя охватывает обездвиженное тело ламии и, испепелив, угасает, так же, как появилось — извне.
Чутьё замолкает, будто понимая ужас произошедшего и позволяя свыкнуться с горькой мыслью; затыкается, давая время прийти в себя. Тварь убила маму и папу. Глупо, конечно, но до последнего надеялась… что это не так. Ведь, если настолько нужна королеве Ламии, могли родителей взять в заложники. Для шантажа!
Но убивать?! Зачем? Почему…
А-а-а, лучше бы сама сдохла… Как пережить смерть родителей? Их нет!.. Их смерть — виной останется до конца жизни! А зачем она вообще нужна… эта жизнь? Собственное паскудство рано или поздно сгнобит, совесть выест брешь. Умереть — единственный выход. И умереть нужно окончательно, найти способ — покончить с мучениями.
Звенящая тишина поглощает. Катя глядит в одну точку — ни мыслей, ни боли. Пустота обволакивает точно покрывалом.
Тонкий, словно писк комара звук свербит в голове. Усиливается вонзается в мозг. Острый импульс пронзает виски — нужно идти! Застывшее тело реагирует будто часы. Катя вскакивает. Подхватывает рюкзак возле двери и идёт на выход точно робот. Боль стремительно проходит. Чутьё, не переставая, шепчет — двигайся, двигайся…
Зачем? Куда? Смысла нет. Вокруг чернота. Полная и беспросветная. Остаётся лишь сдаться кровопийцам и будь что будет. Ничего другого не придумать, а так проще. Желания, стремления, воля — отмирают.
Виски сдавливает. Назойливый голос не отпускает: «Хватит ныть! Вперёд! Двигайся…» Противиться — значит, получить новую порцию адских ощущений. Катя стискивает зубы и, скрепя сердце, выходит на улицу.
Смеркается. Воздух легчает. Облако мошкары, жужжа, так и норовит попасть в глаза. Головная боль усиливается, мозг раз за разом выдает кровавые картинки — пол и стены в багровых пятнаяе, красные сгустки на ноже и осколках телефонной трубки.
Не сразу придя в себя, Выходцева двигается вперёд, повинуясь интуиции. На секунду замирает возле темнеющей кромки леса…
Лес? Катя ошеломлённо оглядывается — ни родного дома, ни деревни, — небольшая поляна. Что ж, остаётся повиноваться чутью. Ему лучше знать, зачем, куда, когда и как, а ещё оно право: лучше наказание — жизнь! Но не просто жизнь, а существование с отменной памятью!
Поправив рюкзак, не мешкая идёт дальше. Зелёные долгожители-великаны со скрипом и шелестом смыкают раскидистые ветви, отгораживая от мира живых — пути назад нет. Тропинка, едва различимая даже кошке, притягивает. Повинуясь чутью, Выходцева продирается сквозь кусты и колючие заросли малинников, ежевичников. Переползает через упавшие деревья, спускается по оврагам, поднимается на высокие холмы. Не обращая внимания на царапины и ссадины, идёт, не теряя невидимую нить, тянущую в неизвестность. Всё глубже и дальше. В незаметно подкравшуюся темноту и внезапно наступившую тишину.
* * *Выскочив из лесных зарослей, Выходцева останавливается перед широким болотом. Куда меня нелёгкая занесла? Сдержав приступ тошноты, сосредоточенно вглядывается в сумрак — посреди благоухающего торфяника высится избушка. Покошенная, угловатая. На сваях, уходящих глубоко в ил.
Как держится?.. Почему крепежи не сгнили? Тонкие, длинные будто спицы…
Плевать, мир давно перевернулся с ног на голову.
Чутьё командует: «Вперёд». Зачем?.. Резкий импульс в голову заставляет мысль испариться. Только боль утихает, Катя смахивает с лица прилипшую прядь, спешно заплетает косу. Оторвав кусок от футболки, перевязывает тугим узлом. Закрепляет потуже рюкзак и решительно шагает. В груди гулко отбивается дробь: сейчас… ухнет, но нога вместо мякоти, упирается в твердь. Рвано выдохнув, Выходцева переступает дальше. Прислушиваясь к едва слышному такту сердца, встаёт ровно и на миг замирает. Интуитивно взмывает, а приземлившись, нелепо теряет опору — ахнув, машет руками, стараясь удержаться. Уф!.. Получается! Нервы на пределе, пульс зашкаливает. Катя застывает, просчитывая следующий ход. Полтора шага вперёд… Прыжок. Скачок в сторону, опять прыжок, приземление на кочку. Быстрая, размашистая пробежка, кувырок в воздухе… и останавливается на твёрдой земле, под тонкими деревянными сваями. Изумлённо вскидывает голову:
— Чёрт!
Они выше, чем издали. Взбирается по столбу, словно кошка. Обхватив ногами, цепляется пальцами за выпирающий край нижнего бревна дома и зависает. Со скрежетом когтей двигается к центру. Останавливается под дверью, кое-как стучит… Минуту ждёт, но в ответ лишь глухое молчание. Болтаясь на одной руке, ударяет кулаком сильнее. Нос улавливает терпкий запах старения, ароматы трав. Тишину пробивают едва слышные размеренные удары сердца.
— Хочу знать ответы! — прорезав ночь, звучит неестественно громко. Кому и что говорит? Без понятия, ведь неизвестно, кто здесь живёт. С чего взяла, что хозяин подскажет?
Приближается сопение и шарканье по полу. Катя ждёт, цепляясь из последних сил.
— Кацы ответы? — раздаётся скрипучий старческий голос. Бабка или дед? Не разобраться, но хозяин явно недоволен.
— Кто я? И что происходит? — Когти будто выдирают с мясом. Ахнув, Выходцева зависает на одной руке — кончики пальцев горят огнём. Наплевав на боль, с размаху опять вонзается в бревно.
Дверь отворяется с лёгким скрипом. Хозяина не видно, но в проёме показывается в приглашающем жесте расплывчатое очертание ладони из-под широкого рукава. Хм, лестницы не предлагается. Делать нечего — Катя раскачивается, как гимнастка на брусьях. Взмывает и, сделав крутое сальто назад, с кошачьей грацией приземляется уже на пороге.
В избе темно. Русская печь, лежак завален ворохом тряпья. На одной стене — полки с бутылями и коробки. На другой — мешочки, как пить дать, с травами. Деревянная скамья, стол с парой чистых тарелок и чашек, будто ожидают гостей. Катя рассеянно озирается — никого. Взглянув перед собой, вздрагивает. В длинном до пола платье нечто сгорбленное, воняющее плесенью и тухлятиной рядом. Откуда появилось? Его не было секунды назад.
— Здравствуйте… — выдавливает Выходцева и запинается. Кто это? Он! Она?
— Проходь, — шелестит старушечий голос.
О! Бабка…
— Меня зовут…
— Екатерина! Ведаю! — отмахивается хозяйка: — Яз тебе ждати! Подь, подь, — подталкивает к столу. — Вопросы опосля, яко поешь, отдохнёшь.
Сердце в испуге гулко стучит — бабка её знает!
Послушной сев, Катя внимательно следит за старушкой. Ни черта не разобрать — лицо прикрыто капюшоном, в темноте только зелёные огоньки-глаза светятся лукаво-выжидающе. Старушка подходит к стене и с полки берёт маленький бутылёк. Недолго копошится в рядом стоящей коробке, бурча под нос. Двигается неспешно, размеренно. Вернувшись, бесцеремонно подхватывает поочередно Катькины руки и разглядывая кровоточащие ногти, качает головой. Резко отворачивается и шелестит обратно. Опять возится несколько затяжных минут, бурча на смешанном наречии. Возвращается с дурно пахнущей тряпицей:
