Яльмар Бергман - Принцесса Линдагуль и другие сказки
«Хорошо, если он это сделает, – подумала она. – Я такая глупая. Я никогда не смогла бы избить невинного детёныша».
Но только муж ударил троллёнка, как жена кинулась к нему и схватила мужа за руку.
– Нет, не бей его! Не бей его! – умоляла она.
– Ты, верно, не желаешь получить назад нашего ребёнка, – сказал муж, пытаясь вырвать свою руку.
– Ясное дело, я хочу получить его, – ответила жена, – но только не таким путём.
Крестьянин поднял было руку, чтобы снова ударить детёныша, но, прежде чем он успел это сделать, жена заслонила троллёнка собой, и удар достался ей.
– Боже небесный! – воззвал крестьянин. – Теперь мне понятно, ты собираешься подстроить всё так, чтобы наш ребёнок остался у троллей на всю жизнь.
Он молча постоял в ожидании, но жена по-прежнему лежала на полу, защищая своим телом троллёнка. Тогда муж, отбросив палку, в гневе и печали вышел из горницы.
Потом он всё удивлялся, почему не сделал по-своему, хоть жена так ему противилась. Но что-то его остановило. Не мог он ей перечить.
Снова прошло несколько дней в горе и печали. Тяжко матери терять дитя. Но хуже всего на свете получить вместо него подмёныша. Это ещё пуще нагоняет тоску и не даёт покоя.
– Не знаю уж, чем и кормить детёныша, – сказала однажды утром крестьянка мужу. – Не желает он есть то, что я ему ставлю.
– Ничего удивительного, – ответил муж. – Разве ты не слыхала, что тролли ничего, кроме лягушек да мышей, не едят?
– Но ты ведь не потребуешь, чтобы я пошла к лягушечьему пруду и добывала ему там корм? – спросила жена.
– Нет, ясное дело, я этого не потребую, – усмехнулся муж. – По мне, лучше всего было бы, если бы он умер с голоду.
Прошла целая неделя, а крестьянка всё никак не могла заставить троллёнка что-нибудь съесть. Она расставила вокруг него разные лакомства, но троллёнок только кривлялся да плевался, когда она хотела заставить его что-нибудь отведать.
Однажды вечером, когда, казалось, он вот-вот умрёт с голоду, в горницу примчалась кошка с крысой в зубах. Крестьянка вырвала крысу у кошки, бросила её подмёнышу и быстро вышла из горницы, чтобы не видеть, как он ест.
Когда же крестьянин заметил, что жена его и впрямь начала добывать подмёнышу лягушек, мышей да пауков, его охватило такое к ней отвращение, что он не мог дольше его скрывать. И слова доброго сказать он ей тоже не мог. Но из дома насовсем не уходил – она ещё сохранила какую-то долю своей власти над ним.
Но этого мало. Слуги тоже начали выказывать неуважение и непочтительность хозяйке. А хозяин перестал делать вид, будто он этого не замечает. И хозяйка поняла, что коли она и впредь будет защищать подмёныша, то тяжек и горек станет ей каждый божий день. Но уж такой она уродилась: если на её пути вставал кто-нибудь, кого все ненавидели, она старалась изо всех сил прийти бедняге на помощь. И чем больше страданий выпадало на её долю из-за подмёныша, тем бдительнее следила она за тем, чтобы ему не причинили ни малейшего зла.
Спустя несколько лет в полдень крестьянка сидела одна в горнице и накладывала заплатку за заплаткой на детскую одёжку. «Да, – подумала она, – не ведает добрых дней тот, кому нужно заботиться о чужом ребёнке».
Она всё латала и латала, но прорехи в одёжке были такие большие, и их было столько, что, когда она смотрела на них, слёзы выступали у неё на глазах. «Однако это уж точно, – подумала она, – коли б я латала курточку собственному моему сыну, я бы прорех не считала».
«До чего же мне тяжко с этим подмёнышем, – снова подумала крестьянка, увидев ещё одну прореху. – Лучше всего было бы завести его в такой дремучий лес, чтобы он не мог найти дорогу к нам домой, и бросить его там».
«Вообще-то не так уж трудно избавиться от него, – продолжала она разговаривать сама с собой. – Стоит хоть на миг выпустить его из виду, как он утопится в колодце, или сгорит в очаге, или же его искусают собаки, а то и лошади растопчут. Да, от такого злого и отчаянного, как он, избавиться легко. Нет ни одного человека в усадьбе, кто бы его не ненавидел, и, если бы я вечно не держала троллёнка возле себя, кто-нибудь уж воспользовался бы случаем убрать его с дороги».
Она пошла взглянуть на детёныша, спавшего в углу горницы. Он подрос и был ещё уродливей, чем в тот день, когда она увидела его в первый раз. Ротик превратился в свиной пятачок, бровки походили на две жёсткие щётки, а кожа стала совсем коричневой.
«Латать твою одежду и сторожить тебя – это ещё куда ни шло, – подумала она. – Это самая малость из тех тягот, которые мне приходится выносить из-за тебя. Мужу я опротивела, работники презирают меня, служанки насмехаются надо мной, кошка шипит, когда видит меня, собака ворчит и скалит зубы, а виноват во всём – ты. Однако то, что животные и люди ненавидят меня, я бы могла ещё вынести. Хуже всего то, что всякий раз, когда я тебя вижу, я ещё сильнее тоскую по собственному ребёнку. Ах, любимое моё дитя, где же ты? Спишь, поди, на подстилке из мха и хвороста у троллихи?!»
Дверь отворилась, и хозяйка поспешила снова вернуться к шитью. Вошёл муж. Вид у него был повеселее и заговорил он с ней поласковее, так, как давно уже не говорил.
– Сегодня в селении ярмарка, – сказал он. – Что скажешь, не пойти ли нам туда?
Обрадовалась жена его словам и сказала, что охотно с ним пойдёт.
– Тогда собирайся, да побыстрее! – распорядился муж. – Придётся нам идти пешком, ведь лошади в поле. Но, если мы пойдём горной тропой, поспеем вовремя.
Немного погодя крестьянка уже стояла на дороге, красивая, разодетая в лучшее своё платье. Такой радости не выпадало на её долю уже давно, и она вовсе позабыла про троллёнка. «А вдруг, – внезапно подумала она, – муж хочет просто заманить меня с собой, чтобы работники могли тем временем, пока я им не мешаю, убить подмёныша?» Она быстро вошла в горницу и вернулась с троллёнком на руках.
– Ты что, не можешь оставить его дома? – спросил муж, но, казалось, он не сердился и говорил мягким голосом.
– Нет, я не смею отойти от него, – ответила жена.
– Дело твоё, – сказал муж, – но тебе, верно, будет тяжело тащить такую ношу через перевал.
Они пустились в путь, но идти было трудно, дорога круто поднималась в гору. Им пришлось вскарабкаться даже на самую вершину скалы, прежде чем дорога свернула к селению.
Жена внезапно почувствовала такую усталость, что и ногой шевельнуть не могла, и всё пыталась уговорить рослого троллёнка идти самому, но он этого не желал.
А муж был такой довольный и ласковый, каким не бывал с тех самых пор, как они потеряли собственного ребёнка.
– Дай-ка теперь мне подмёныша, – сказал он, – я понесу его немного.
– О нет, – отозвалась жена, – я справлюсь и сама; не хочу, чтобы ты возился с троллевым отродьем.
– С какой стати тебе одной из-за него надрываться? – спросил муж и взял у неё детёныша.
А когда крестьянин взял детёныша, дорога была как раз всего тяжелее. Скользкая и коварная, бежала она краем горного ущелья над самым обрывом и была такой узенькой, что на ней едва помещалась нога человека. Жена шла позади и очень скоро начала бояться, что с мужем, который несёт троллёнка, что-нибудь случится.
– Иди медленней! – закричала она; ей показалось, что он слишком быстро и неосторожно стремится вперёд. Вскоре он и вправду споткнулся и чуть не уронил в пропасть детёныша.
«Если бы подмёныш и в самом деле упал, мы бы избавились от него навсегда», – подумала крестьянка.
Но тут же поняла, что муж намеревается сбросить ребёнка вниз, в ущелье, а потом сделать вид, что это был несчастный случай. «Да, да, – думала она, – так оно и есть. Он подстроил всё это, чтобы сжить подмёныша со свету. А я бы и не заметила, что это – умысел. Да, лучше всего не мешать ему сделать так, как он хочет».
Муж снова споткнулся о камень, и снова подмёныш чуть не выскользнул у него из рук.
– Дай мне детёныша! Ты упадёшь вместе с ним, – сказала жена.
– Нет, – отказался муж. – Я буду осторожен.
В тот же миг крестьянин споткнулся в третий раз. Он протянул руки, чтобы схватиться за ветку дерева, и троллёнок упал. Жена шла за мужем по пятам, и, хотя она совсем недавно говорила самой себе, что хорошо бы избавиться от подмёныша, она ринулась вперёд, схватила подмёныша за одёжку и вытащила его на дорогу.
Тут муж повернулся к ней. Лицо его совершенно исказилось, стало злым и некрасивым.
– Не очень-то ты была расторопна, когда уронила нашего ребёнка в лесу! – гневно крикнул он.
Жена ни слова не промолвила в ответ. Она так опечалилась из-за того, что он только притворялся ласковым, и заплакала.
– Отчего ты плачешь? – жёстко спросил он. – Невелика была б беда, урони я подмёныша. Идём, а не то опоздаем.
– Пожалуй, у меня нет уже охоты идти на ярмарку, – сказала она.
– По правде говоря, и у меня охота пропала, – согласился с ней муж.
