Ника Батхен - Сказки с крыш
На первый этаж она пробралась на лифте, дорогу в подвал ей указала Кошка, но в затрубные щели не полезла — нечего кошкам делать на глубине. Феечке было страшно, в трубе она ободрала себе коленки, в гадких лужах намочила юбки, и если бы не желание избавиться от золотой напасти, давно бы повернула назад. А так — её вело упрямство. Цыганка сбилась со счёту, сколько коридоров, щелей и ям ей пришлось преодолеть. Когда впереди словно бы зашевелился пол, она решила, что от усталости у неё двоится в глазах. Но это оказались крысы — много-много серых крыс. Цыганка дралась отчаянно — в кои-то веки золотые руки принесли пользу. Но нападающих было больше — вскоре цыганку связали её же юбкой и понесли.
Когда феечка кое-как разглядела, куда её доставили, она чуть не умерла со страху. В огромном зале возвышался костяной трон, а на нем, оскалив три свирепые морды восседал крысиный Король. Он обнюхал принесенную подданными добычу, с интересом попробовал на зуб золотую руку феечки и тотчас сплюнул. Феечка тоже хотела плюнуть в него, но от страха во рту пересохло. Король тоненько свистнул. Спустя небольшое время в залу внесли что-то пищащее в свертке из грязных тряпок. Цыганка вгляделась пристальнее — это был трехголовый, паршивый, вонючий и гадкий крысиный младенец. «Вылечишь, — раздались у феечки в голове слова. — Получишь руки». Цыганка поморщилась, глядя, как из свертка что-то закапало, но кивнула — хуже уже не будет.
Их поместили в сухую нору с прочной дверью, у которой всегда стояли два больших крыса-стража. Натащили тряпок, соломы, бутылочек с крысиным молоком, разной еды (большей частью, увы, объедков) и оставили в покое. Феечка затребовала воды — много воды — крысы неохотно, но выполнили просьбу. Первым делом цыганка искупала младенца, невзирая на его писк, хныканье и острые зубы. Удерживала двумя неловкими руками, брала в зубы мочалку и драила до тех пор, пока не смыла всю грязь, гной и струпья. Болячки она по цыганскому рецепту засыпала свежей золой, замешанной на слезах, благо слез ей было не занимать. Кормить крысенка оказалось не так уж трудно — смышленый звереныш уже умел придерживать бутылочки лапками. А вот укачать оказалось непросто — крысенок верещал и вырывался, а удержать его непослушными руками не удавалось. В конце концов феечка, помогая себе зубами, сделала колыбель из какого-то лоскута и уселась баюкать маленькое чудовище. Она пела все песни какие знала, а когда песни кончились — стала придумывать всякую ерунду. А крысенок хныкал и хныкал — то ли у него что-то болело, то ли он хотел к своей крысиной маме. Наконец феечка собрала тряпки в кучу и уснула там в обнимку со своим хвостатым воспитанником — пригревшись, он вдруг умолк. Поутру вредный крысенок разбудил свою нянюшку, цопнув её за палец — мало чему на свете так радовалась цыганка, как двум красным пятнышкам на сияющем золоте.
Возни оказалось много. Феечка носила на руках воспитанника, делала ему массаж, обрабатывала болячки, уговаривала поесть и побегать, выгребала мусор и стирала тряпьё. Чем больше она шевелила пальцами, тем лучше те двигались. Крысенок болел часто и тяжело, характер у него был не ангельский, ранки от острых зубов заживали долго. Впрочем, звереныш оказался привязчив и со временем почти приручился — насколько могут привязываться к живым крысиные короли с черной кровью. Он был доверчиво-теплым, как любое дитя, но иногда феечке снились его сны и, когда она просыпалась, то плакала от страха.
Наверху успел выпасть и стаять снег. Руки у феечки ожили. И крысенок превратился, наконец, в поджарого подростка с седой полосой по хребту. Он стал огрызаться, избегать нежностей и учиться управлять хвостатыми подданными. Необыкновенное облегчение испытала феечка, увидав однажды, что тюрьма её опустела и дверь открыта. В обратный путь её провожали хмурые крысы — вывели своей короткой дорогой до самого подвала. От свежего воздуха у феечки закружилась голова. Она увидела свое отражение в оконном стекле и задумалась — уж больно неказистой, тощей и грязной она выглядела. Посторонний взгляд бы и не заподозрил в ней феечку. Какой шанс — прикинуться настоящей цыганкой да сбежать по майской траве в кочевье… Но вдруг невыносимо захотелось консоме с пирожком, кружения вальса и веселых бабочек над головой. Она была цыганской, но все-таки феечкой — так что встряхнулась, расправила крылышки и полетела, надеясь, что никто её не увидит.
На крыше поднялся полный переполох. Оказывается, старая ворона на хвосте принесла весть, будто страшный черный господин превратил беглую цыганку в ночную вазу и сдал в музей, где ваза в первую же ночь разбилась на тысячу мелких кусочков. Поплакав вволю, феечки сделали из её шатра музей, куда пускали всех желающих посмотреть. И вдруг — такой конфуз. Поплакав ещё раз — от счастья — феечки немедленно учинили огромный праздник с балом, фейерверком и большим тортом в честь счастливого избавления феечки-цыганки. И, вздохнув, разрешили героине праздника явиться на бал босиком и в огромной пестрой юбке с заплатами.
…Цыганка-феечка до сих пор кочует по крышам, позвякивает браслетами и серьгами, танцует, гадает и сочиняет сказки для малышей. Об одном прошу вас, уважаемые читатели, — встретив её где-нибудь — НИКОГДА не предлагайте за гадание позолотить ручку.
…Ловишь счастье — не угоди в ловушку…
Восьмая сказка
Феечка чердачной двери была худенькой, неприметной и уже начала седеть. Только в стране феечек царит вечная юность, а на крышах им случается уставать и стареть. А наша феечка была хлопотлива на редкость. Содержать в порядке чердачную дверь, смазывать петли и замочную скважину, подкрашивать, следить, чтобы никого лишнего с чердака на крышу не просочилось и те, кому не положено, в пыльный сумрак не лазали, не занимало много времени. Поэтому все свободные часы феечка тратила на полезные, добрые и совершенно необходимые дела. Она вычесывала блох и клещей у ничейных кошек и крыс, кормила червяками осиротевших воробьят, варила суп старичку домовому, чистила козырек крыши от снега (если бы волшебством — лопатой, простой лопатой). Она даже ворон умудрялась усовестить, чтобы пернатые скандалистки разносили назад по домам случайно прихваченные вещицы. Неказистая феечка в такие минуты просто преображалась — её огромные глаза сияли, бледные щечки покрывались румянцем, и все, кто успевал заглянуть ей в лицо, ахали «какая красавица». Но сама феечка об этом не знала.
В своих хлопотах и бесконечных делах она чётко усвоила очень грустную мысль — ей, черствому и бесчувственному созданию, не дана способность любить. Её сердце навеки окаменело (как давным-давно заявила подружка-феечка, которой наша феечка не дала поносить любимую шляпку с розами) и покрылось льдом (как сказала другая феечка, чью историю о разрыве с очередным принцем наша феечка отказалась слушать в тридцать второй раз). Она порочит честное имя прелестных созданий с крылышками, таких розовых и аккуратных, когда машет своей лопатой, возится со всякими оборванцами и разгребает грязь. Ей следовало бы совершать все полезные дела эфемерно, не пачкая туфелек, улыбаясь, а не ругаясь такими словами, каких феечке и знать-то не подобает. И вообще суп для дедушки позавчера подгорел, у блохастой кошки лишай и снегу опять нападало…
От своих грустных мыслей феечка казалась нелюдимой и неразговорчивой, мало кто разбирался, что она просто стесняется. Младенцы — и двуногие и четвероногие и крылатые — затихали у неё на руках моментально, и вместо ора начинали агукать и улыбаться. А вот феечки её даже капельку сторонились — что это за феечка, которая не танцует, не печет вкусные тортики, не играет хоть бы на флейточке и работает руками там, где надо бы творить чудеса? И принцы пожимали плечами — можно же хоть немножко следить за собой, вовремя наколдовывать новые платьица, красить волосы и убирать морщинки?
Хлопотами феечка занималась обычно одна. Иногда ей помогали крышные кошки и седохвостые крысы, иногда — из благодарности — бывшие воспитанники и подопечные, изредка веселой компании феечек попадала под крылышки мысль заняться благотворительностью — но суеты от них было больше, чем помощи. Понимать феечковые заботы понимала только хозяйка Лавки ненужных вещей, но и она пожимала плечами — к чему суетиться? Все пройдет своим чередом, всё получится, как попало. Но феечка так не могла. Если она не умеет любить, должна же она хоть что-нибудь делать?
Она выхаживала, чистила, скребла, помогала, наставляла, вытаскивала из щелей, ям и прочих неприятностей. Но однажды и у неё опустились руки. Одна феечка собралась замуж. Она была очень тихая феечка, совсем недавно прилетела на крышу, подружек у неё не завелось, а когда остальные феечки узнали, что эта доморощенная золушка отхватила самого лучшего принца, они почему-то не стали помогать невесте с нарядом. Фату удалось сделать из обрывка от облачка, зацепившегося за флюгер, хрустальные башмачки по знакомству сотворил домовой-сапожник. Платье наша феечка вместе с невестой сшила вручную из старой-престарой простыни одной настоящей княгини, пролежавшей на чердаке лет сто (лежала, естественно, простыня, а не княгиня). А вот отделывать это платье было решительно нечем. Уложив невесту отдохнуть до утра, наша феечка вышла на крышу, и сев под луной, горько-горько заплакала, какая она никчемная и как у них ничего не выйдет. Она бы плакала так до утра, но вдруг у неё за спиной, что-то сперва захлопало и зашуршало, а потом весомо стукнуло о жесть. Феечка обернулась и увидела ангела — усталого, маленького, но до ужаса настоящего ангела с большим мешком.
