Дмитрий Емец - Таня Гроттер и Золотая Пиявка
– Не психуй, Склеп! Подпусти его ближе! – крикнула Таня.
Она была раздражена. Трусливо вцепившаяся в трубу и то и дело менявшая направление полета, Гробыня мешала ей прицелиться и бросить мяч.
– Ты что, спятила? Лучше дай кому-нибудь пас! Этот психованный ящер нас прикончит! – в панике визжала она.
Разбушевавшийся дракон почти висел у них на хвосте. Оборачиваясь, Таня видела уже розовые провалы его ноздрей и бугристые, чешуйчатые нарость" на вытянутой хищной морде.
– Увеличь скорость, а потом резко тормози! – велела Таня.
– Я не могу! Пылесос глохнет!.. Ай, ну что я говорила! А ну катапультируйся отсюдова, чокнутая сиротка, я жить хочу! – завопила Гробыня.
Она уперлась в обод, откинулась назад и столкнула Таню с пылесоса. Падая, Таня успела схватить Гробыню за ногу. Обездвиживающий мяч, уже приготовленный для броска, выскользнул у неё из рук и случайно прилип к креплению на предплечье у Гробыни.
– А-а! Ты что сделала! Убери его сейчас же!
Склепова, к ужасу своему, осознала, что получила пас. Пытаясь пнуть Таню свободной ногой, она выпустила трубу и хаотично замахала руками, стремясь избавиться от мяча. Обездвиживающий мяч, пущенный с единственным желанием поскорее выбросить его куда-нибудь, описал в воздухе полукруг и – оказался в распахнутой пасти у Плевуги!
Двойная желтая вспышка! Магический пар, окутавший драконью голову, застлал его злобные глазки сонной поволокой. Плевуга зевнул и, позабыв о пылесосе «Свин-спортаж» и его вкусных наездницах, отправился отсыпаться на теплый песочек. «А ну вас всех!» – словно говорил его удалявшийся вздрагивающий хвост.
– Эй, что происходит? Почему мы падаем? Кто победил-то? Ох, мамочка моя бабуся, да почему все молчат? Эй, Шито-Крыто, перестать меня щипать! Ты что, озабоченная? – вопил из драконьего желудка Баб-Ягун.
– Чистая победа! Наша взяла! – закричал Тарарах, заключая Зубодериху в свои мощные объятия, У преподавательницы по снятию сглаза что-то хрустнуло.
– Ваши восторги мне понятны, но мои ребра!!! – пискнула она.
Смутившись, питекантроп выпустил Зуби и отошел в сторону. Правда, раскаяния у него хватило ненадолго. Минуту спустя он уже обнимал русалку Поклепа, к ужасной ревности завуча.
Трибуны торжествующе ревели. Болельщики гандхарв с пронзительными криками поднимались в воздух и спешили улететь подальше от позора.
Богатыри-вышибалы Горыня, Усыня и Дубыня, лишенные возможности выражать свой восторг воплями, выражали его тем, что хлопали друг друга и вообще всех подряд по спинам и плечам. Еще три циклопа получили травмы.
– ГОЛ! Получив пас от малютка Гроттер, Гробынь Склепофф забивает победный мяч!.. О, какой отважный чемпион есть Гробынь! Какой блестящий техника! Забросить мяч, когда на ноге у нее, как собак-бульдог, висит настырный Татьян!.. Ви все видель, что в этом матче закатилься звезд Татьян Гроттер и вспыхнуль новый звезд – Гробынь Склепофф! – прокомментировал профессор Клопп, принявший на себя обязанности комментатора после исчезновения Ягуна в драконьем желудке.
Гробыня, все ещё удиравшая от уже уснувшего дракона, догадалась, наконец, обернуться. Она поняла, что ей удалось забить победный гол.
– Это я! Я! Вы это видели! А ну отпусти мою ногу, Гроттерша! Брысь от моей славы, выскочка!
Раскланиваясь и купаясь в лучах незаслуженной славы, Склепова упустила момент, когда «Свин-спортаж» окончательно заглох и обрушился вниз. Первой на песок упала Таня, а мгновение спустя на неё рухнула Склепова на своем пылесосе.
Таня услышала, как что-то хрустнуло, и, помнится, успела ещё удивиться, что бы это могло быть. А потом вдруг нахлынула чудовищная боль и заставила её уткнуться лицом в песок, Зато Гробыня, приземлившаяся прямо на нее, ничуть не пострадала. Вскоре она была уже на ногах, принимала поздравления и посылала во все стороны воздушные поцелуйчики.
– Мы победили! Какое чудо эта Гробыня! Я всегда её обожала, даже когда она превратила меня в крысу! Можно я её обниму? Нет, я первая! – визжали поклонницы.
Прорвавшись сквозь магическую преграду, к Гробыне ринулась целая толпа болельщиков и начала её подбрасывать, попутно едва не затоптав Таню. Минут через пять, надо отдать им должное, кое-кто из болельщиков, не сумевший дотянуться до звездного тела мадемуазель Склеповой, обратил внимание и на нее.
– А малютка Гроттер! Где она? Какой отличный дала пас! – взвизгнул этот перегревшийся поклонник драконбола.
К Тане ринулись Дуся Пупсикова, Верка Попугаева и ещё десяток столь же впечатлительных дур. Ощущая дикую боль в сломанной ноге, изогнувшейся под совершенно немыслимым углом, со ступней, свернутой в сторону, как шея бройлерного куренка, Таня попыталась отползти.
– Ой, посмотрите на бедняжечку! Она вся в крови! И ботиночек с ножки соскочил! Давайте его наденем! – засюсюкала Дуся Пупсикова.
– Нет, я надену! Уйди отсюда, мымра толсторожая! – потребовала Верка Попугаева.
– Сама уйди! Дай сюда ботинок! – рассвирепела Пупсикова.
Обе поклонницы подскочили к Тане и, схватив её за ногу, стали тянуть каждая в свою сторону.
– А-а-а! – нечеловеческим голосом заорала малютка Гроттер. Ей не было бы больнее, даже если бы ногу просто отрубили.
– Ой, какая она нервная! Пойдемте лучше к Гробыне! – возмутились поклонницы.
Впечатлительные особы отхлынули, унесенные визгом. Ботинок звезды они уволокли с собой. Зато к Тане, наконец, смогла пробиться Ягге с джиннами-санитарами.
– Сейчас будет немного больно. Потерпишь? – спросила Ягге.
Кусая губы, Таня кивнула.
Ягге бегло осмотрела её ногу. Она велела джиннам бережно переложить Таню на носилки и перенести в магпункт.
– А вот в зеркало тебе лучше не смотреться! – хмыкнула она. – Самое меньшее, что ты заработала, это ожог, дюжину ссадин, пяток ушибов и сложный перелом. Придется запустить под гипс костеросток, так что не вздумай ныть! Это не слишком приятно, я предупреждаю!
Пыхтящие среднеазиатские джинны, по бугристым лицам которых, мечтательно переползая с одного места на другое, бродили глаза, рты и уши, подхватили носилки. Сообразив, что её сейчас унесут, Таня привстала и вцепилась Ягге в морщинистую руку.
– Подождите! Что с моим контрабасом? Ягге повернулась к Соловью О. Разбойнику.
– Что с контрабасом нашей красавицы? А то она никак в магпункт спокойно не ляжет! – ворчливо спросила она.
Соловей развел руками:
– Я пытался подстраховать его заклинанием, пока он по песку кувыркался. Да только гриф все равно треснул. Прости, что так вышло.
Таня скривилась. Она не хотела плакать, отворачивалась, но слезы все равно текли. А потом она не выдержала и разрыдалась.
– Чего куксишься, подумаешь, деревяшка! Лучше о ноге думай. Срастется криво – до конца жизни будешь гусаком прискакивать... – недовольно пробурчала Ягге, кивая санитарам.
* * *Остаток дня оказался для Тани не особенно приятным, В магпункте все её ссадины покрыли едкой и пахучей мазью, от которой здорово несло гарпиями и перепуганным скунсом.
Сломанную ногу вытянули и наложили на неё гипс, под который Ягге, нашептывая что-то, запустила целый коробок упитанных, похожих на плоские монеты с лапками костеросток. Костеростки немедленно расползлись по ноге. Они были липкие, противные и заставляли Таню испытывать зуд и непрерывное пощипывание.
Утешало лишь то, что за перегородкой в магпункте лежал Баб-Ягун, схлопотавший в раскаленном драконьем брюхе тепловой удар да вдобавок исцарапанный Риткой Шито-Крыто.
Снаружи восторженные болельщики приветствовали Гробыню. Их рев. проникал и сквозь двойные рамы магпункта. Богатыри-вышибалы Усыня, Дубыня и Горыня сколотили нечто вроде передвижного деревянного помоста и, взгромоздив его на плечи, с триумфом носили Гробыню по всему Тибидохсу.
Изредка проносимая мимо, Склепова показывалась в окнах магпункта и язвительно усмехалась, помахивая Тане рукой с длинными ярко-зелеными ногтями.
– Все говорят, что она забила, а ты ей только мешала. Тормозила её пылесос, висла на ногах... Что ж ты так? Растерялась, да? – высунувшись из-за перегородки, поинтересовался Баб-Ягун.
Таня молча швырнула в него подушкой.
– Ой, мамочка моя бабуся! Перегревшихся бьют! – захохотал Ягун, нахлобучивая подушку подобием наполеоновской треуголки.
Таня отвернулась от него и с головой накрылась одеялом. Ей хотелось кусаться, лягать кого попало здоровой ногой и вопить, как какой-нибудь Пипе. Кто же мог подумать, что с трибун все выглядело так по-идиотски? Она, оказывается, мешала Склеповой забить! Если и Ягун так считает, что же говорить об остальных?
Постепенно её гнев перегорел. Она стала жалеть себя и даже поплакала в подушку, но очень тихо, чтобы Ягун ничего не услышал. Сломанную ногу под гипсом жгло и пощипывало. Казалось, будто костеростки опутывают её липкой, горячей паутиной.
