Редьярд Киплинг - Книга Джунглей (сборник)
– Итак, человечек, твой путь оканчивается здесь? – сказал Каа, когда Маугли, закрыв лицо руками, бросился на землю. – Скажи, что с тобой! Мы с тобой одной крови, человек и змея.
– Зачем я не умер посреди рыжих собак? – простонал юноша. – Я потерял свою силу, и это не от яда. День и ночь я слышу двойные шаги. Поверну ли я голову, мне кажется, кто-то только что спрятался от меня. Я иду смотреть за деревьями – никого. Я зову, никто не отвечает, а между тем мне кажется, что кто-то меня слушал, но не закричал мне. Я ложусь и не отдыхаю. Я бегаю и не могу остановиться. Я купаюсь, но не ощущаю прохлады. Охота мне противна. Мне противно убивать, но не хочется драться без того, чтобы убить. В моем теле Красный Цветок; мои кости превратились в воду и… я не знаю, что я знаю.
– Зачем говорить, – медленно сказал Балу, поворачивая голову в сторону Маугли. – Подле реки Акела сказал, что Маугли прогонит Маугли обратно к людской стае. Я тоже говорил это. Но кто теперь слушает Балу? Багира… где теперь Багира? Она знает. Таков Закон.
– Когда мы встретились в Холодных Логовищах, человечек, я уже знал это, – произнес Каа, слегка поворачивая свои могучие кольца. – В конце концов человек идет к человеку, хотя бы джунгли не выгоняли его.
Четыре брата переглянулись, потом посмотрели на Маугли; происходящее удивляло их, но они были готовы повиноваться.
– Значит, джунгли меня не изгоняют? – с трудом пробормотал Маугли.
Серый Брат и остальные трое яростно заворчали и начали:
– Пока мы живы, никто не посмеет…
Но Балу остановил их.
– Я учил тебя Закону Джунглей. Мне и следует говорить, – сказал он, – и, хотя я не различаю перед собою скал, я вижу далекое будущее. Лягушечка, иди по собственной тропе; устрой себе логовище со стаей твоей собственной крови, с твоим племенем; но когда тебе понадобится зуб, глаз, лапа или быстрое слово, переносящееся ночью из места в место, вспомни, господин джунглей, что джунгли твои; только позови нас!
– Средние джунгли тоже твои, – заметил Каа, – конечно, я не могу ручаться за Маленький Народ.
– О мои братья, – произнес Маугли и, зарыдав, всплеснул руками. – Я сам не знаю, что я знаю! Мне не хочется уходить, но ноги увлекают меня. Могу ли я жить без таких ночей?
– Полно, поднимись, Маленький Брат, – продолжал Балу. – Нечего стыдиться. Когда мед съеден, мы бросаем опустошенный улей.
– Скинув кожу, – сказал Каа, – мы не можем снова заползти в нее. Таков Закон.
– Слушай же, самое дорогое для меня существо, – произнес Балу. – Тебя нельзя удержать ни словом, ни силой. Подними голову. Кто посмеет задавать вопросы господину джунглей? Я видел, как ты играл белыми камешками вон там, когда ты был крошечной лягушкой; Багира, которая заплатила за тебя только что убитым молодым быком, тоже видела тебя. Из тех, кто был при этом осмотре, остались только мы двое; потому что Ракша, твоя мать по логовищу, умерла, как умер и твой названый отец; все волки старой стаи давно умерли; ты знаешь, куда ушел Шер Хан; Акела пал среди долов, и если бы не твоя сила и мудрость, там погибла бы и вторая сионийская стая. Остались только старые кости. Теперь уже не человеческий детеныш просит позволения у своей стаи, а господин джунглей становится на новый путь. Кто может допрашивать человека?
– Но Багира и бык, которым я был куплен, – сказал Маугли, – мне не хотелось бы…
Он не договорил; внизу послышалось раскатистое ворчание, треск ветвей, и через мгновение Багира, легкая, сильная и ужасная, как всегда, остановилась перед юношей.
– Потому-то, – сказала пантера, вытягивая свою влажную правую лапу, – я не пришла раньше. Я долго охотилась, но теперь в кустарниках он лежит мертвый, – лежит бык по второму году, бык, который дает тебе свободу, Маленький Брат. Теперь все долги уплачены. Что же касается остального, моя речь – речь Балу. – Пантера полизала ногу Маугли. – Помни же, Багира тебя любила! – вскрикнула она и сделала прыжок со скалы. От подножия холма снова донесся ее громкий длительный крик: – Хорошей охоты на новом пути, господин джунглей! Помни же, Багира тебя любила.
– Ты слышал, – сказал Балу, – теперь все закончено; ступай, но прежде подойди ко мне. О мудрая лягушечка, подойди ко мне.
– Трудно сбрасывать с себя кожу, – заметил Каа, когда Маугли, прижимаясь головой к слепому медведю, долго рыдал, обнимая его шею, а Балу слабо старался лизнуть его ноги.
– Звезды побледнели, – сказал Серый Брат, нюхая предрассветный ветер. – Где мы сегодня устроим логовище? Ведь теперь мы побежим по новому следу.
И это последний из рассказов о Маугли.
Стихотворения
Пыль
День – ночь – день – ночь – мы идем по Африке,
День – ночь – день – ночь – всё по той же Африке.
(Пыль – пыль – пыль – пыль – от шагающих сапог.)
Нет сражений на войне.
Восемь – шесть – двенадцать – пять – двадцать миль на
этот раз,
Три – двенадцать – двадцать две – восемьдесят миль вчера.
(Пыль – пыль – пыль – пыль – от шагающих сапог.)
Нет сражений на войне.
Брось – брось – брось – брось – видеть то, что впереди.
Пыль – пыль – пыль – пыль – от шагающих сапог.
Все – все – все – все – от нее сойдут с ума.
И нет сражений на войне.
Ты – ты – ты – ты – пробуй думать о другом,
Бог – мой – дай сил – обезуметь не совсем.
(Пыль – пыль – пыль – пыль – от шагающих сапог.)
Нет сражений на войне.
Счет – счет – счет – счет – пулям в кушаке веди.
Чуть – сон – взял – верх – задние тебя сомнут.
(Пыль – пыль – пыль – пыль – от шагающих сапог.)
Нет сражений на войне.
Для – нас – всё – вздор – голод, жажда, длинный путь,
Но – нет – нет – нет – хуже, чем всегда одно —
Пыль – пыль – пыль – пыль – от шагающих сапог.
И нет сражений на войне.
Днем – все – мы – тут – и не так уж тяжело,
Но – чуть – лег – мрак – снова только каблуки.
(Пыль – пыль – пыль – пыль – от шагающих сапог.)
Нет сражений на войне.
Я – шел – сквозь – Ад – шесть недель, и я клянусь,
Там – нет – ни – тьмы – ни жаровен, ни чертей,
Но – пыль – пыль – пыль – пыль – от шагающих сапог,
И нет сражений на войне.
Томлинсон
На Берклей-Сквере Томлинсон скончался в два часа.
Явился Призрак и схватил его за волоса.
Схватил его за волоса, чтоб далеко нести,
И он услышал шум воды, шум Млечного Пути,
Шум Млечного Пути затих, рассеялся в ночи,
Они стояли у Ворот, где Петр хранит ключи.
«Восстань, восстань же, Томлинсон, и говори скорей,
Какие добрые дела ты сделал для людей.
Творил ли добрые дела для ближних ты иль нет?»
И стала голая душа белее, чем скелет.
«О, – так сказал он, – у меня был друг любимый там,
И если б был он здесь сейчас, он отвечал бы вам».
«Что ты любил своих друзей – прекрасная черта,
Но только здесь не Берклей-Сквер, а Райские Врата.
Хоть с ложа вызван твой друг сюда – не скажет он
ничего,
Ведь каждый на скачках бежит за себя, а не двое за
одного».
И Томлинсон взглянул вокруг, но выигрыш был
небольшой,
Смеялись звезды в высоте над голой его душой.
А буря мировых пространств его бичами жгла,
И начал Томлинсон рассказ про добрые дела.
«О, это читал я, – он сказал, – а это был голос молвы,
А это я думал, что думал другой про князя из Москвы».
Столпились стаи добрых душ, как будто голубки,
И загремел ключами Петр от гнева и тоски.
«Ты читал, ты слыхал, ты думал, – он рек, – но такой
рассказ мне не мил.
Во имя плоти, что ты имел, отвечай мне, что совершил!»
И Томлинсон взглянул вперед, потом взглянул назад,
Был за его плечами мрак, и он стоял у Врат.
«Я так ощущал, я так заключил, а так говорили мне,
А так писали, что кто-то писал про кого-то в чужой
стране».
«Ты читал, заключал, ощущал – добро! Но в райской
тишине,
Среди высоких, ясных звезд, не место болтовне.
О, не тому, кто у друзей взял речи напрокат
И в долг у ближних все дела, от Бога ждать наград.
Ступай, ступай к Владыке Зла, ты мраку обречен,
Да будет вера в Берклей-Сквер с тобою, Томлинсон!»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Его от солнца к солнцу вниз та же рука несла
До пояса Печальных Звезд, близ Адского жерла.
Одни, как молоко, белы, одни красны, как кровь,
Иным от черного греха не загореться вновь.
Держат ли путь, изменяют ли путь, никто не отметит
никак
Горящих во тьме и замерзших давно, поглотил их
Великий Мрак.
А буря мировых пространств язвила его, как врага,
И он стремился на Адский огонь, как на свет своего
очага.
Черт восседал среди толпы погибших темных сил,
И Томлинсона он поймал и дальше не пустил.
«Не знаешь, видно, ты, – он рек, – цены на уголь, брат,
Что, пропуск у меня не взяв, ты лезешь прямо в Ад.
Внуков Адама я – лучший друг, не презирай меня,
Я дрался с Богом из-за него с первого же дня.
Садись, садись сюда на шлак и расскажи скорей
