Рyне Белсвик - Простодурсен Лето и кое-что еще
– Теперь ты, – повернулась Октава к нему. – Ты будешь принцем. Принц целует лягушку, и она становится принцессой.
– Он будет принцем? – завистливо спросил Сдобсен.
– Да, – ответила Октава.
– По-моему, я лучше гожусь в принцы. Я много читал о королевских династиях в загранице.
– Нет, – отрезала Октава, – ты будешь принцессой, потому что мне нужны твои башмаки.
– Мои башмаки? – переспросил Сдобсен. – А не легче ли, чтобы я сам в них ходил?
– Конечно! – оживился Утёнок. – Пусть он ходит в своих мокрых башмаках и будет лягушкой, а принцессой лучше буду я!
– Кх, кх, – кашлянул Ковригсен. – Давайте не будем мешать Октаве, она сама отлично разберётся, кому кем быть.
– Конечно, тебе короля небось дали, – огрызнулся Сдобсен.
Он сделал несколько шагов на каблуках и накренился. Взмахнул руками, чтобы притормозить, его занесло, и он грохнулся в кучу одежды.
Пока Сдобсен, стеная и причитая, выбирался наружу, Октава взялась наряжать остальных. Ковригсену досталась красивая корона из засушенных кленовых листьев с ягодками сушёной же красной смородины. Плюс длинная накидка из старой шторы. И в довершение всего – палка Сдобсена, которую Октава посыпала пудрой, чтобы она сверкала серебром. Рядом с пудрой она нашла на полке мармеладки и произвела их в пуговицы для Простодурсена. И большую бутылку кондитерского красителя, так что Утёнка удалось выкрасить в зелёный цвет от клюва до мыска.
Вот так они наряжались и переодевались, то и дело бегая посмотреть на себя в зеркало.
– Долго ещё? – спросил Сдобсен.
– Прекрати занудствовать, – без всякой любезности ответил Простодурсен. – Ты разве не видишь, что я пришиваю мармеладные пуговицы?
Ушла принцесса, всему конец. Поёт Утёнок – он молодец…
Простодурсен снял с себя промокшую одежду, она сохла у печки, а он шаг за шагом быстро превращался в принца. В волосы ему воткнули много-много жёлтых листиков понарошки и присыпали их мелкой белой мукой. На ногах у него были старые сапоги Сдобсена. Октава залила их глазурью и притопила в ней марципановые розочки пяти цветов. Потом она взяла огромную лиловую шаль и принялась наворачивать её на Простодурсена – на восьмом обороте он стал вылитым принцем. И долго крутился перед зеркалом с очень довольным видом. Затем Октава натёрла ему щёки давленой кудыкой, и на лице заиграл винно-багровый румянец.
Тут Простодурсен услышал, что кто-то вошёл в пекарню.
Этот кто-то шваркнул дверью. И стукнул кулаком по прилавку. И завопил:
– Есть кто живой? Или пекарня закрылась на всю зиму?
Это явился Пронырсен.
– Ой, – растерялся Ковригсен. – Покупатель пришёл. Могу я обслужить его в костюме?
– Мы все пойдём его обслужим, – сказала Октава.
– Ни за что! – твёрдо сказал Сдобсен. – Я не покажусь ему на глаза в таком виде.
– Король и принц несут принцессу! – распорядилась Октава.
И так они сделали, и таким манером явились пред очи Пронырсена, который всего лишь забежал в пекарню за сухарями.
– Я хотел взять… – начал было он, но тут губы у него сами собой сжались, и он не сразу сумел расцепить их. – Зачем? – выговорил он наконец. – Зачем вам столько пугал?
– Мы не пугала, – бодро ответил Утёнок, – мы театр.
– Если хочешь, присоединяйся, Пронырсен, – сказала Октава. – Можешь побыть троллем.
– Хм. Немало странного повидал я в нашем лесу, – хмыкнул Пронырсен. – Но чтоб дурака валяли в муке и пудре – это что-то новенькое.
– Хорошо бы и тебя довести до театра, – сказал Простодурсен. – Он отогревает душу и сердце.
– У-тю-тю, тортик ты мой ягодный! – загоготал в ответ Пронырсен. – Розочки-мимозочки, глазурька-мазурька!
Тут Сдобсен вырвался из рук Ковригсена и Простодурсена и проковылял несколько шагов.
– Он правду говорит! – громко сказал Сдобсен. – Вечно Октава дурит нам голову и пудрит мозги. С меня довольно!
Он решительно сбросил туфли и устремился в заднюю комнату.
– Насыпь-ка мне чёрствого хлеба, – велел Пронырсен. – Не такого старого, чтобы с плесенью, но и не настолько свежего, чтоб деньги за него драть.
Простодурсен скользнул по себе взглядом сверху вниз и медленно оглядел свои ноги. Только что он чувствовал себя настоящим принцем. И был этому рад. И собирался поцеловать лягушку, чтобы расколдовать принцессу. Это он тоже предвкушал. А теперь радость улетучилась. Если вдуматься, он и правда похож на торт. Особенно розочки в глазури на сапогах.
– Так, ладно, – сказал он. – Мы закончили?
– Закончили? – ахнула Октава. – Мы ещё не начинали!
– Минуточку, – вмешался Пронырсен. – Дайте я заберу свои сухари, пока у вас тут ещё хуже не стало. Фуф, до чего безделье доводит! Хорошо, вас птицы не видят, а то они обратно не прилетят.
– Птицы обожают театр! – звонко сказал Утёнок. – Мы поэтому и летаем на юг.
– Смотри-ка, – удивился Пронырсен, – желторотый тоже верещит.
– Вот твой хлеб.
– Не давать ему никакого хлеба! – закричала Октава. – Думает, он самый умный… Нагленький какой! Вот пусть сам себе сухари и печёт.
Но Ковригсен жил продажей хлеба. И хотя Пронырсен был незавидный покупатель и старался всё получить даром, всё же он был покупатель. И хоть он не любил театр, хлеб ему полагался всё равно.
Из задней комнаты вышел Сдобсен. От принцессы на нём ничего не осталось. Сдобсен как Сдобсен, только башмаков не хватает.
– Понятно, – грозно сказала Октава. – Своей головы нет, всё за этим черствяком повторяем?! Хочешь забрать свои башмаки, да? Отлично, а то они воняют – сил нет.
И она скинула с ног башмаки, так что они сначала стукнулись о потолок, а потом только шмякнулись на пол, грохнув два раза.
– Знаешь что, Октава, – насупился Сдобсен. – Никто не против того, что ты печёшься о температуре наших душ и сердец. Но у меня есть свои представления о чести. И я дорожу своим именем и репутацией. И… Неважно. Короче, я ухожу. Пойду домой посплю.
– Три ха-ха! – захохотал Пронырсен. – Айда, Сдобсен, пошли. А то глазом моргнуть не успеем, как они нам дурака наваляют по самую макушку.
И с этими словами Пронырсен и Сдобсен вышли в дождь. А в пекарне остались король с принцем и ведьма с лягушкой.
Ведьма захлюпала носом и пустила слезу.
– Дурачьё, – всхлипывала она. – Чёрствый хлеб и вонючие ботинки им нужны, а театр – нет!
– Ну, ну… – успокаивал её Ковригсен. – Сейчас что-нибудь придумаем.
– Ты полагаешь? – спросил его Простодурсен.
Ему понравилось быть принцем. И он хотел побыть им ещё. А если он и похож на тортик, то на самый вкусный парадный торт для хорошего праздника.
– Предлагаю закусить коврижками с соком, – сказал Ковригсен. – Заодно и обсудим.
Утёнок посматривал на своих друзей. Из них четверых он был самый маленький. Ему казалось, что у остальных очень большие лица. Только что эти лица излучали теплоту и радость. А теперь у всех троих глаза заволокло чёрными тучами. Особенно чернели и хмурились глаза Октавы – того и гляди гроза прольётся.
Утёнку вспомнилось, как он мёрз один-одинёшенек на подоконнике и ждал, когда Простодурсен вернётся из леса и споёт ему тёплую песенку.
– Дорогая ведьма Октава, – сказал он.
– Чего тебе, лягушка Утёнок?
– Я хочу спеть тебе тёплую песню.
– Правда?
– Да. Она как раз сама пришла мне в голову.
Замёрзли сердце и душа,
пришла холодная зима.
В дожде холодная вода,
и речка по ночам одна.
Театром будем греть сердца,
согреется моя душа.
Всё пройдёт.
Всё проходит всегда.
Вот так спел Утёнок.
– Какой ты уже большой! Молодец, – сказала ведьма Октава.
– Да, – согласился Утёнок. – Я молодец и выдумщик.
– Жаль, Сдобсен на тебя не похож.
– Не будем отчаиваться, – сказал Ковригсен.
– А я правда похож на торт? – спросил Простодурсен.
– Нет! – решительно замотал головой Утёнок. – Ты похож на принца.
– А Пронырсен говорит, что на торт.
– Пронырсен! – возмущённо запыхтела Октава. – Он чего только не говорит. Всё из зависти. И потому что он противный. Но плохо, что Сдобсен сбежал. Где нам теперь принцессу взять?
– Да… – протянул Ковригсен.
Они молча хрустели коврижками. Крошки сыпались на пол – под стол и под стулья. За окнами чернел вечер и сыпал дождь.
Простодурсен не очень понимал, зачем им нужна ещё и принцесса. Правда, он пока в театре не до конца разобрался. И его очень отвлекала банка золотой рыбки с ветками рябины и идеально ровными и круглыми бульками на дне. Чтобы не думать об искушении, Простодурсен заговорил о театре:
– От нас ничего не требуется, только походить туда-сюда – и всё, да? В спектакле, я имею в виду. Немножко походим – и кланяться.
– Нет! – тут же очнулась Октава. И стала рассказывать, как она придумала.
Сначала король рассердился, что принцесса непослушная. И пошёл просить ведьму наколдовать, чтобы принцесса вела себя за столом тихо, как мышка, и ела всё, что положили на тарелку, а вечером ложилась спать без скандалов и слёз. Но принцесса укусила ведьму за нос, и та очень разозлилась.
