Алексей Олейников - Пламя изменений
А позади остальные – и Гвин ап Нудд верхом на черном коне, и владыка Огма, и кузнец Гоинбиу, и многие другие – воины, филиды, маги, весь цвет туата…
Босыми ногами девушка ступает по земле, и земля отзывается дрожью. Владыки боятся ее – безоружную, потому что она творит нечто большее, чем волшебство. Она меняет мир, раскалывает его, радужная стена встает за ее спиной до небес. Тебе не стереть эту стену, Дженни Далфин, ведь ты живешь и родилась лишь потому, что предыдущая Видящая сделала свой выбор.
Этот узел тебе не развязать, потому что твоя предшественница решила, что будет так.
– Тогда я не хочу выбирать! Зачем мне эта сила, если я не могу вернуть тех, кого люблю?! Я все вспомнила и поняла, почему забыла! Я не хочу жить в этом мире! Я не хочу быть Видящей!
– Бедная Дженни… Тебе так больно…
Чья-то рука касается ее, прохладная ладонь ложится на лоб. Терпкий запах, шелест холодного шелка. Это Маха, она пришла, чтобы утешить ее, она всегда была рядом, всегда ей помогала.
– Ты не слышала меня, ты никого не слышала, убежала в свое беспамятство, но память все равно тебя настигла. Они не оставят тебя в покое, Дженни. Весь этот мир, он будет требовать от тебя все новых жертв, новой боли…
– Маха, я больше не могу! Все вокруг меня умирают, даже прямо сейчас, я их слышу. Люди, перевертыши, звери, даже куклы, даже куклам больно и страшно, Маха. Они все стучатся ко мне, они все чего-то хотят, просят, ждут, надеются! Я не могу понять, чего они хотят – их так много, что я никого не слышу. Я схожу с ума. Помоги мне, я так не могу, я хочу снова все забыть!
– Забыть не получится, Дженни, ты перешла черту. Пробуждение состоялось, и теперь ты должна выбрать.
– Какой в этом смысл?! Никого нет, Арвета нет, Марко нет, мамы с папой нет, мне ничего не надо. Просто оставьте меня в покое, просто дайте тишины и мира.
– Я понимаю, дитя, – голос у Махи мягкий, он обволакивает, он дарит тепло. Рядом с ней уже легче, рядом с ней боль и горе стихают… – Все они требут от тебя того, что ты не в силах им дать. Все живые существа чего-то жаждут, и эта жажда иногда может быть нестерпимой. Ты вовсе не должна принимать эту судьбу. Это слишком несправедливо, ты не заслужила этого, ты не просила о подобной участи. Есть выход, Дженни. Есть возможность не выбирать, не принимать решений.
– Какой? Что мне делать?! Как мне спрятаться от всего этого?!
– Я могу дать тебе целый мир, Дженни. Мир, в котором ты сможешь создать все что угодно. Если пожелаешь, то там появятся и Марко, и Арвет, и ваш дом, и сад, и все, о чем ты мечтаешь. Мир покоя, мир без изменений, мир без изъяна.
– Как? Как мне туда попасть? Где это место?!
– На твоей руке, Дженни. Мир, заключенный в синем сапфире. Ты можешь скрыться в Синей печати и больше никогда не слышать голосов умирающих детей, не видеть, как гибнут леса и озера, как убивают дельфинов. Только пожелай…
– Я желаю! Я хочу уйти отсюда, Маха.
– Ты согласна на обмен, Дженни Далфин? Ты даешь мне право на свое тело в обмен на прибежище в Синей печати? Тебе не надо будет выбирать, не надо будет решать судьбу мира. То, что снаружи, станет внутри. То, что внутри, выйдет наружу.
– Даю, Маха. Пусть будет так.
– Пусть будет так.
Агриппа склонился над телом девушки. Глаза у нее были открыты, но зрачки не реагировали на свет. Фосс колотил хвостом, не отрывал от нее взгляд.
Лекарь поднял пузырек, посмотрел на уровень жидкости:
– Не выпила? Тогда что же запустило процесс?..
Радужка ее глаз вспыхнула, как синее солнце, Лекарь отпрянул, в руке его сверкнул черный узкий скальпель из обсидиана. Он видел, как в этот миг на Дороге Снов встает огромная фигура и из всех вероятностей остается лишь одна – полная огня, смерти и ярости. Воплощенная война рождалась у него на глазах. Сомнений больше не было: Дженни Далфин – это смерть мира.
Фосс прыгнул, с места, целясь ему в лицо, Агриппа взмахнул рукой, желтые ленты шелка поймали зверя в полете, сдавили тело, скрутили и вышвырнули в окно – туда, где уже вставала стена пламени.
Агриппа занес скальпель, целясь в сердце, но ударился о взгляд Дженни, и его отшвырнуло прочь, ударило о стену.
Он попытался встать – пол проломился под его ногами, желтые ленты хищными щупальцами потекли к ней – потолок затрещал, балки рухнули и придавили их.
Девушка поднялась на ноги. Она смотрела на него, как смотрят далекие звезды на песчинку планеты, затерянную в космосе.
Дом распадался, медленный взрыв раздвигал доски, крушил стропила, выдавливал черепицу и стекла, словно девушке не хватало места, словно ее настоящее тело было куда больше видимого.
Она подняла рюкзак у кровати, вынула оттуда кольцо, мерцавшее синим светом. Усмехнулась:
– Ты сама выбрала это, Дженни. Спи спокойно.
Ее голос! Почему у нее такой низкий голос, голос другого человека?! Агриппа отпихнул обломки, потянулся, но острые концы досок впились ему в ребра.
Она прошла мимо, не взглянув на него, Лекарь высвободил руку – черный скальпель пробил воздух, метя в висок, где дрожала синяя жилка.
Дженни небрежно взмахнула рукой, и скальпель вонзился ему в ладонь. Агриппа завопил.
– Яд? – спросила она. – Ты смазал его ядом, душепивец?
– Что ты… – Агриппа дотянулся, выдернул лезвие. – Кто ты?
Не удостоив его ответом, она прошла в другую комнату. Затем вернулась. В руках у нее была табличка-переноска.
Дверь распахнулась.
– Дженни! – На пороге встал Эдвард, тяжело дыша. Левая рука у него висела на перевязи, в правой – серебряная лира. – Ты в порядке? Миньон рядом, надо уходить. Роджер унесет тебя…
– Эдвард Ларкин, – прищурилась девушка. – Бард Магуса.
– Джен? – Эдвард оглядел комнату. – Что здесь случилось? Быстрее, Джен!
– Время Договора кончилось, – сказала девушка.
– Убей ее! – закричал Агриппа изо всех сил. – Убей!
– Дженни?!
Остатки стен разлетелись во все стороны от удара урагана, центром которого была Дженни, одна лишь рама косяка стояла, а в ней застыл Эдвард, пальцы его перебирали струны, и ветер огибал его.
– Последний раз я слышала эту музыку на поле Тальтиу, – сказала девушка. – Она тебе не поможет, Бард, потому что это наша музыка.
– Таблички здесь не работают, – пробормотал Эдвард. – Что ты сделала с Дженни? Что ты такое?
– Люди такие глупые, такие непрочные, такие мимолетные. То, что ты называешь табличкой, есть частица изначальной плоти Имира, она причастна ко всей плоти этого мира и потому с ней связана. Ваши нелепые правила не могут ее ограничить, вы просто сами себя уверили, что во Внешних землях они не действуют.
Красная глина запылала в ладонях, девушка переломила табличку, и радужный водоворот втянул ее без остатка. Но прежде чем пламя переноса погасло, из-под ног Эдварда вывернулось рыжее узкое тело и бросилось в него. Лас успел исчезнуть вместе с хозяйкой.
Ветер стих.
Эдвард утер лицо, потерянно огляделся. Двинулся на стоны, раскидывая обломки.
– В сумке… – непослушными губами сказал Агриппа. – В том углу. Синяя пыль в шкатулке.
Бард разгреб доски, вытянул сумку.
– Насыпь на рану.
Эдвард посмотрел на чернеющую ладонь. Зачерпнул порошок, занес над раной.
– Что это?
– Лезвие живого стекла. Оно размножается в теле… – Лекарь застонал. – Быстрее!
– Что здесь случилось? Ты хотел ее убить? Это твоя вина?!
– Быстрее, прошу!
Бард ждал, покачивая ладонь. Его не заботило, что перевертыши были уже в двух домах от них, что громада машины темников ворочалась в трехстах метрах, испепеляя все на своем пути, его не волновали пули, свистящие над головой, и молнии, которые швыряла Эвелина с вершины соседнего дома.
– Да, – выдохнул Агриппа. – Я хотел ее убить, потому что она – смерть мира. Если бы ты умел читать вероятности, сам бы увидел. Она проснулась, и она несет войну. Она и есть война!
– Это не Дженни, – покачал головой Эдвард.
– Не знаю, что случилось… – Агриппа застонал – чернота поднялась уже до локтя, пальцы его были холодными и твердыми, кожа отливала стеклянным блеском. – Быстрее!
Эдвард перевернул ладонь и высыпал порошок на рану:
– Живи, как умеешь, Лекарь. Мы тебе верили. Больше не будем.
Он поднялся.
– Впрочем, жить тебе недолго, – сказал Эдвард.
Мануш откатились еще дальше, отошли к площади, к своим женщинам и детям. Эд не мог их за это осуждать.
Из воздуха выпал Михаил Ермаков, устало опустился на одно колено, оперся на мечи. Он был в крови с ног до головы.
– Водицы бы, – пробормотал он. – А где Видящая?
Передвигаясь короткими перебежками, подошел Джей Клеменс, ведя за собой Эвелину.
– Плохо дело, – сообщил он. – Нас разделили. Твари зажали мануш на площади, с ними Роджер.
