Кай Умански - И снова Пачкуля!
— Так что? Как там в лесу-то было? — спросила Пачкуля.
— Тихо. Фее мероприятия отменены — никто не приходить.
— Дела все хуже и хуже, — мрачно заметила Пачкуля. — Все помешались на колдовидении. Прям как одержимые стали. Ты знаешь, что такое одержимость, Хьюго? Это когда люди все время говорят об одном и том же и в итоге становятся жуткими занудами. А теперь заткнись и слушай. Это песенка о моем котле.
Мой котелочек, ты мой дружочек,
Ты кашу варишь не хуже прочих.
И хоть ты ржавый, и хоть ты с дыркой,
Будь же всегда со мно-о-ой…
Шельма шла мимо; она торопилась домой, чтобы припасть к экрану колдовизора. Если Пачкуля была одержима гитарой, то Шельма страшно пристрастилась к колдовизору. Она буквально не могла себя от него оттащить. Из дома она вышла только потому, что в кухонных шкафах было шаром покати. У нее наконец закончилось вообще все, и впервые за очень долгое время ей пришлось-таки пойти в магазин. Притом одной. Дадли разбил радикулит, а метла заявила, что у нее сыпь на прутьях, хотя на самом деле оба были в полном здравии и просто хотели остаться дома, чтобы посмотреть «Болото чудес».
Ну так вот. Бедная Шельма кое-как волокла четыре тяжеленных пакета с продуктами, три из которых были набиты кошачьими консервами. Ручки врезались в пальцы. Кроме того, она нацепила новые остроносые сапоги на шпильке, и ноги у нее болели не передать как. Через каждые несколько шагов она останавливалась и ставила пакеты на землю. Но что самое ужасное, в каждом жилище, мимо которого она проходила, работал колдовизор.
Пару раз она была готова постучать в дверь и попросить, чтобы ее пустили посмотреть колдик, но как бы отчаянно Шельмина душа ни просила колдовидения, горячей болотной водицы ей хотелось еще больше. Однако она знала, что, проси не проси, никто не побежит ставить чайник. С приходом колдовидения градус гостеприимства упал ниже некуда. Народ был не готов встать ради гостя с дивана.
Во время очередной передышки она услышала доносившиеся из-за деревьев гнусавые вопли:
У ведьмы скаредной из Гулля
Лягушек целый был мильон.
Я ей сказала: «Дай немножко?»
Но мне ответила бабуля:
«Лягушек клянчить не годится.
Изволь сначала потрудиться,
Ленивая ты старая карга!»
Фа-ла-ла тра-та-та… Эй, вы двое, подпевайте!
О, фа-ла-ла ла-ла тра-та-та…
Пение было поистине чудовищное — но для Шельминых ушей оно звучало райской музыкой.
— О да, — сказала Шельма. — Ну конечно! Пачкуля будет рада меня видеть.
И она похромала к хибаре номер 1 в районе Мусорной свалки.
Дверь открыл Хьюго.
— Фа ла-ла тра-та-та, — бодро выводила Пачкуля на заднем плане.
— А, — сказал Хьюго. — Это ты. Паршифый старый котяра с тобой?
— Нет, — кротко сказала Шельма. — Дадли дома, смотрит колдовизор. Я проходила мимо и… скажи, Пачкуля занята?
— Йа. Она петь.
Вопли в глубине хибары прекратились.
— Кто там, Хьюго? — крикнула Пачкуля.
— Федьма Шельма. С кучей покупок.
— Правда? Шельма? Отлично!
Пачкуля появилась в дверях с гитарой и наигостеприимнейшей улыбкой.
— Привет, Пачкуля, — сказала Шельма чуть виновато. Они не виделись с той самой ссоры из-за колдовидения. — Можно мне на минутку войти, чтобы дать отдых ногам? Надела вот новые сапоги. Пальцы как будто ножиком заточили…
— Войти? — радостно воскликнула Пачкуля. — Ну разумеется, ты можешь войти. Дорогая подруга, товарка и наперсница.
— Правда? Я думала, ты со мной не разговариваешь — после нашей беседы о самазнаешьчем.
— Ой, ну что ты! Все давно забыто. Хьюго, поставь на стол еще одну чашку — у нас гости. — Пачкуля с надеждой посмотрела на Шельмины пакеты. — У тебя там случайно нет кекса?
— Есть. Шоколадный, я его купила для…
— Отлично, — одобрительно перебила ее Пачкуля. — Хьюго, тарелки! А печенье есть?
— Вообще-то есть, с джемом, я завтра собиралась…
— Сгодится. Хьюго накроет на стол. А я пока сыграю тебе на гитаре. — И она жестом пригласила Шельму в свою грязную хибару.
— У тебя гитара, — заметила Шельма, плетясь за Пачкулей с пакетами. — Новая? Ты не говорила, что умеешь играть.
— Неужели? Умею, да, — небрежно сказала Пачкуля. — Притом весьма неплохо. Конечно, до уровня Дикого Скрыжовника мне еще далеко, но, с другой стороны, мы с ним играем в разных стилях.
Она принялась рыться в Шельминых покупках, выбирая что повкуснее.
— Э-э… дикий крыжовник? — озадаченно переспросила Шельма.
— Да. Похоже, ты не фанат.
— Я больше люблю малину, — смущенно сказала Шельма. — Особенно в пирогах.
— А! — Пачкуля вынырнула из очередного пакета и победно помахала коробкой с кексом. — Держи, Хьюго, порежь-ка. А ты, Шельма, садись, сыграю тебе песню — она о тебе.
— Обо мне? — Шельма была одновременно удивлена и польщена. Она с благодарностью опустилась на ближайший стул. — Правда? Ты написала песню обо мне?
— Ну да. Одно из самых удачных моих сочинений. Называется «Песня про носик».
Пачкуля плюхнулась в кресло-качалку, ударила по струнам — бреннннннньк! — набрала побольше воздуху в легкие и запела:
Есть ведьмы краше Шельмы?
О нет, все это враки!
Она ведь губы мажет
Помадой цвета хаки.
Люблю мою Шельмусю
За то, что у девицы
Нос длинный и острющий,
Как тоненькая спица.
Носик!
Носик!
Ты длинный и острющий,
Как тоненькая спица.
Бренннннньк!
— Ну, спасибо, Пачкуля, — сказала Шельма. — Никто никогда не посвящал мне песен. Я очень тронута. — Она выудила из сумочки платок и промокнула глаза.
— Видишь? — сказала Пачкуля. — Я смотрю по сторонам, подмечаю всякое интересное, типа чужих носов, и потом пишу об этом песни. Могла я б такое сочинить, если б таращилась в колдовизор, а?
— Нет, — смиренно согласилась Шельма. — Не могла бы. Я ужасно тебе признательна, Пачкуля.
— Значит, тебе понравилось.
— Я в восторге. Прекрасные стихи. Так здорово… рифмуются.
— Это не стихи, это слова, положенные на музыку.
— Ну да. Как там?.. Забыла мотив. Споешь мне еще разок?
И Пачкуля спела. А потом они сели пить болотную воду с кексом, пока Хьюго переписывал набело слова песни для Шельмы. Потом Пачкуля спела про носик еще несколько раз, а Шельма подпевала визгливым, дрожащим сопрано. Потом они потребовали еще болотной воды и кекса, и печенья тоже. Потом принялись сочинять второй куплет и попросили бумагу и чернила.
После этого Хьюго отправился спать.
Много-много позже Дадли с метлой с удивлением наблюдали, как Шельма влетает в дверь, роется в комоде, вытаскивает старую губную гармошку и убегает, хлопнув дверью.
Они поудивлялись полминуты и снова уставились в колдовизор.
Глава седьмая
Сплетни
«Колдуй, баба, колдуй, дед» — блуждающий магазин, который появляется и исчезает, где и когда ему заблагорассудится. Иногда это вызывает некоторые неудобства. Впрочем, обычно с полуночи до рассвета его можно застать у ручья, под старым дубом. В иные ночи приходится подождать, пока Зак Олдуй, владелец, не обслужит последнего покупателя в другом измерении. Но, как правило, они с магазинчиком появляются вовремя. В Непутевом лесу у Зака куча постоянных клиентов.
В эту ночь, с пятницы на субботу, Зак запаздывал, и перед пятачком, на котором обычно возникал магазин, образовалась очередь.
Первой была дама-скелет в блондинистом парике и с авоськой. Она увлеченно читала статью в свежем номере «Чудесной правды» о Шеридане Немоче (каким мылом он моется и где покупает галстуки-бабочки).
За скелетихой стояли два крупных тролля. Они обсуждали новую передачу с тролличьим уклоном, посвященную дизайну интерьеров, — «Уют под мостом». Оба считали, что она куда лучше «Хибарного вопроса» — эти зомби уже всем приелись.
За ними стояла компания ведьм: Вертихвостка, Крысоловка и Чесотка. Угадайте, о чем они говорили? Правильно.
— Непретенциозность, вот что мне нравится в «Бородатых», — говорила Вертихвостка. — Сюжета фактически нет. Все персонажи одинаковые. Такое спокойное созерцание. Словно окунаешься в теплую патоку.
— С другой стороны, патоки много не съешь, — вслух размышляла ведьма Крысоловка. — Мне лично нравится реклама. Сюжеты больно интересные.
— Это да, — кивнула Чесотка. — Хотя мы с Барри еще смотрим «Остаться в мертвых». И новости с Шериданом Немочем, конечно.
— О да, — согласились Вертихвостка с Крысоловкой. — Это само собой.
— Такой у него дивный голос, правда? — вздохнула Вертихвостка. — Всю ночь бы слушала.
