Редьярд Киплинг - Книга Джунглей (сборник)
– Правда, – сказала Багира. – Теперь пойдем каждый по одному следу, чтобы не запутать их. Я буду Большая Нога, Маленький Брат; ты же будь гондом.
Багира прыгнула на первый след, предоставив Маугли наклоняться над узкой тропинкой, оставленной маленьким диким лесным человеком.
– Теперь, – сказала Багира, передвигаясь шаг за шагом по цепи отпечатков ступней, – я, Большая Нога, поворачиваю; прячусь за скалой; стою неподвижно, не решаясь двигаться. Объясни твой след, Маленький Брат.
– Вот я, Маленькая Нога, подхожу к скале, – сказал Маугли, – вот я сажусь под скалой; опираюсь на мою правую руку; лук ставлю между пальцами ступней. Я долго жду здесь; это видно, так как отпечатки ног очень глубоки.
– Я тоже, – ответила Багира, скрывавшаяся за скалой. – Я жду, опираясь концом остроконечной вещи о камень. Ее шип скользнул, на камне царапина. Объясняй твой след, Маленький Брат.
– Одна-две ветки и большой сук сломаны, – понизив голос, ответил Маугли. – Ну, как объяснить это? Ага, ясно! Я, Маленькая Нога, отхожу с шумом, я топаю ногами, я хочу, чтобы Большая Нога слышала меня. – Маугли отходил от скалы и, по мере приближения к небольшому водопаду, повышал голос. – Я иду далеко, туда, где шум падающей воды покрывает все остальные звуки, здесь я жду. Объясни твой след, Багира, Большая Нога.
Пантера металась в разные стороны, чтобы разобрать след, удалявшийся от скалы. Наконец она заговорила:
– Я отползаю из-под скалы на руках и коленях и тащу с собой остроконечную вещь. Я никого не вижу и бегу. Я, Большая Нога, бегу быстро. След вполне понятен. Пойдем: ты по своим отпечаткам, я по своим. Я бегу.
Багира понеслась по четкому следу. Маугли пошел там, где шел гонд. В джунглях все затихло.
– Где ты, Маленькая Нога? – крикнула наконец Багира.
Голос Маугли прозвучал всего в каких-нибудь пятидесяти ярдах справа от нее.
– Гм, – сказала пантера и глубоко кашлянула. – Оба бегут рядом, сближаются.
Они пробежали еще около полумили; их все еще разделяло приблизительно прежнее расстояние. Наконец Маугли, голова которого не так низко склонялась к земле, закричал:
– Они встретились, смотри! Здесь стоял гонд, опираясь коленом о камень; а вон и сам Большая Нога.
Всего в десяти ярдах перед Маугли и Багирой виднелось тело одного из местных жителей; мертвый лежал на груде каменных осколков, длинная, слегка опушенная перьями гондская стрела пронизывала его труп.
– Скажи-ка, действительно ли так стара и так безумна Сухой Пень? – нежно спросила Багира. – Мы видим одну смерть.
– Пойдем дальше. Но где же красноглазый шип, который пил кровь слонов?
– Может быть, его унес Маленькая Нога? Перед нами маленький след.
След легкого человека, который быстро бежал, унося на левом плече тяжесть, остался на сухой траве, и для острого зрения лесных разведчиков отпечатки его подошв были как бы выжжены каленым железом.
Ни Багира, ни Маугли не говорили, пока след не подвел их к золе костра во рву.
– Опять, – сказала Багира и остановилась неподвижно, точно превращенная в камень.
Тело маленького гонда лежало на земле; его ноги касались пепла, и Багира вопросительно взглянула на Маугли.
– Это было сделано бамбуковой тростью, – бросив взгляд на мертвого, ответил юноша. – Когда я служил в человеческой стае, я брал такие палки, пася буйволов. Мать Кобр (мне жаль, что я над ней насмехался) хорошо знала племя людей. Разве я не говорил, что они убивают просто так, от безделья?
– Нет, они убивали друг друга ради красного камня и других, голубых, – ответила Багира. – Помни, я жила в королевских клетках Удейпура.
– Один, два, три, четыре следа, – сказал Маугли, наклоняясь над золой, – четыре следа людей с обутыми ногами. Они идут медленнее гонда. Ну, какое зло причинил им маленький лесной человек? Вернемся, Багира. У меня тяжесть в желудке, а между тем он вздымается и опускается, точно гнездо иволги на конце ветки.
– Нехорошо бросать начатую охоту. Дальше! – сказала пантера. – Эти восемь обутых ног уйдут недалеко.
Целый час не было сказано ни слова. Багира и Маугли молча бежали по широкому следу, проложенному четырьмя людьми.
Уже наступил ясный жаркий день, когда Багира сказала:
– Я чувствую запах дыма.
– Люди всегда охотнее едят, чем двигаются, – ответил Маугли, бежавший, то скрываясь в низких кустах молодой поросли, которую они пересекали, то показываясь из них.
Вдруг в горле Багиры послышался странный, неописуемый звук.
– Вот этот никогда больше не будет есть, – сказала она.
Под кустом виднелись какие-то пестрые лохмотья, а кругом них рассыпанная мука.
– Это сделано опять бамбуковой палкой, – осматривая труп, сказал Маугли. – Видишь белую пыль? Люди едят ее. Он нес им пищу; у него отняли колючую палку, а самого его отдали ястребу Чилю.
– Третий, – заметила Багира.
– Я наловлю крупных лягушек и досыта накормлю ими Мать Кобр, – пробормотал Маугли. – Этот любитель крови слонов – сама смерть, а я все-таки не понимаю…
– Идем, – сказала Багира.
Не прошли они и полумили, как до них долетела погребальная песня ворона Ко: он сидел на вершине тамариндового дерева, в тени которого лежало трое людей. Костер дымился, потухая; над ним было привешено железное блюдо с куском почерневшего, обуглившегося пресного хлеба. Близ пламени, сверкая в лучах солнца, красовался анкас с большим рубином и голубой бирюзой.
– Эта вещь работает быстро; наше дело окончено здесь, – сказала Багира. – Отчего умерли эти, Маугли? Ни на одном из них нет никаких следов убийства.
Каждый живущий в джунглях по опыту знает ядовитые растения и ягоды, не хуже докторов. Маугли понюхал дым костра, отломил кусочек от почерневшего хлеба, попробовал его и тотчас же выплюнул.
– Яблоко Смерти [1] , – сказал он и закашлялся. – Первый, убивший гонда, подмешал его к пище для этих; они же убили его.
– Хорошая охота! Одно убийство идет за другим, – сказала Багира.
– Ну, а что теперь? – спросила пантера. – Будем мы тоже стараться убить друг друга из-за этого красноглазого убийцы?
– А как тебе кажется, он может говорить? – шепотом спросил Маугли. – Может быть, мне не следовало его бросать? Нас он не может поссорить, потому что нам никогда не хочется того, чего желают люди. Но если мы оставим его здесь, он, конечно, будет продолжать убивать людей так же быстро, как падают орехи при сильном ветре. Я не люблю этого племени, но даже мне не хотелось бы, чтобы они умирали по шести в одну ночь.
– Что за беда? Ведь это только люди! Они убивали друг друга и радовались, – сказала Багира. – Вот первый, маленький лесной человек, хорошо охотился.
– Как бы то ни было, я считаю их просто щенятами, детенышами, а каждый наш детеныш готов утонуть, стараясь укусить лунный свет в воде. Во всем виноват я, – сказал Маугли, говоривший таким тоном, точно он знал все в мире. – Никогда больше не буду я приносить в джунгли непонятных мне вещей, хотя бы они были красивы, как цветы. Вот это, – он осторожно поднял анкас, – вернется к Матери Кобр. Но прежде нам нужно выспаться, только, конечно, не подле спящих непробудным сном. И мы закопаем «его»; не то этот красноглазый убежит и убьет еще шестерых. Вырой яму вот под тем деревом.
– Говорю тебе, Маленький Брат, – сказала Багира, направляясь к указанному месту. – Говорю, что вещь, которая пьет кровь слонов, не виновата. Все дело в людях.
– Все равно, – ответил Маугли. – Выкопай глубокую яму. Когда мы проснемся, я выну колючую палку и отнесу ее обратно.
Спустя две ночи Белая Кобра оплакивала в темноте потерю анкаса и свой позор. Вдруг бирюзовый жезл, вращаясь, пролетел через отверстие в стене и со звоном упал на рассыпанные золотые монеты.
– Мать Кобр, – сказал Маугли (он остался по другую сторону стены), – заведи молодого и сильного помощника из твоих же родичей; пусть он помогает тебе охранять сокровища короля, чтобы ни один человек не вышел отсюда живым.
– Ага! Он вернулся! Я говорила, что это смерть. Но как же ты-то все еще жив? – проворчала старая кобра, любовно окружая своими кольцами рукоятку анкаса.
– Клянусь выкупившим меня быком, не знаю. Эта вещь убила шестерых в одну ночь. Не выпускай же ее отсюда.
Квикверн
– Он открыл глаза, смотри.
– Положи его обратно в мех. Это будет сильная собака. Когда ему пойдет четвертый месяц, мы его назовем.
– В чью же честь? – спросила Аморак.
Кадлу окинул взглядом завешанную кожами комнату снежного дома, потом его глаза остановились на лице четырнадцатилетнего Котуко, который, сидя на своей скамье-кровати, вырезал из моржового бивня что-то вроде пуговицы.
– Назови его в мою честь, – сказал Котуко и улыбнулся. – Он когда-нибудь понадобится мне.
Кадлу ответил сыну усмешкой, да такой широкой, что его глаза почти совершенно скрылись за поднявшимися толстыми плоскими щеками, и он кивнул головой Аморак.
Между тем ожесточенная мать щенка с визгом старалась подняться и взглянуть на своего детеныша, а он, недоступный для нее, барахтался в сумочке из тюленьей кожи, которую подогревала стоявшая под нею лампа.
