Орлин Василев - Битвы и приключения
Но больше всего на свете люблю я слушать разговоры взрослых. Особенно радуюсь я гостям. Вот когда интересно бывает!
Плохо только, что гости чаще всего приходят по вечерам. А ещё хуже, когда мама говорит:
— Го́шо, пора ложиться. Раздевайся, пожалуйста, чисть зубы и марш под одеяло!
Первый раз я делаю вид, будто ничего не слышал. Сижу себе спокойно и продолжаю слушать про космонавтов, атомные бомбы и вулканы в Тихом океане.
Но мама повторяет:
— Иди, Гошенька, иди, мальчик. Эти разговоры не для тебя.
Понятно, можно бы пропустить мимо ушей и второе мамино напоминание, но строгий голос отца добавляет:
— Гошо!.. Ступай спать!.. Ступай-ступай, не тяни!
И я шёл спать. С мокрыми глазами, но шёл. Пока в тот вечер…
В тот вечер у нас опять были гости. Пришли друзья нашей семьи — инженер Пе́нчев и его жена доктор Пенчева. Дядя Пенчев недавно ездил в Египет. И до чего же увлекательно рассказывал он про пирамиды, пальмы, сфинксы и про бетонную стену Ассуанской плотины, которая будет выше, чем башня софийского телевидения!
А однажды инженер Пенчев со своими египетскими друзьями в открытом «джиппе» ехал по шоссе через пустыню. И вдруг поднялась песчаная буря — самум. Небо потемнело. Чёрный песок пошёл волнами, волнами. Засыпал всё шоссе. Машина остановилась…
Сердце у меня стучало, как мотор у мотоцикла:
«А если их засыплет песком?.. А если появятся львы? А если они бросятся на людей?..»
— Гошо! Иди спать!
Ах, как всё же плохо быть маленьким! Когда наконец я вырасту, чтоб никто уж больше мной не командовал!..
— Иди!..
Пошёл я, конечно. Да и как не пойдёшь, раз папа велит.
Только на этот раз я не лёг в постель, а юркнул потихоньку за портьеру у окна. Хотел дослушать, чем кончится рассказ про песчаную бурю…
За портьерой было душно. Голоса доносились словно из глубокой шахты лифта. Навострил я уши, чтоб лучше слышать разговор, но материя заглушала слова. И тогда…
Тогда я сам начал себе всё воображать — сам сочинять…
…Вот я в пустыне… Бескрайние пески… Нет ни «джиппа», ни «Москвича», потому что бреду я без дороги… Рот у меня пересох от жажды… Я еле передвигаю ноги, колени дрожат… Ещё немного, и я упаду… Песок засыплет меня… И вдруг!..
Вдруг выскакивает лев.
Лев, огромный, как сфинкс… Вот он увидел меня!
Зарычал!
Метнулся!
Прыгнул!
— Мама, мама-а! — заорал я и так дёрнул портьеру, что она слетела со стены вместе с деревянным карнизом. Карниз хлопнул меня по лбу…
Очнулся я полузадохшийся под тяжёлой материей. Извлекли меня из неё, как шелковичного червя из кокона. Ах, как это было стыдно, как ужасно!
Гости умирали со смеха, но мне не было смешно. Свернувшись, лежал я под одеялом и щупал шишку, быстро наливавшуюся на лбу.
«А что, если она вырастет с буйволиный рог? — спрашивал я себя. — Или останется насовсем? Так мне и надо за то, что подслушиваю чужие разговоры!»
Ну ничего! Лучше уж пусть карниз по лбу треснет, чем лев сожрёт… Правда ведь?
Хитрану перехитрили
Тётка Ге́на, главная птичница бунинского кооперативного хозяйства, была очень голосистая. Голосистей самого большого громкоговорителя, который висит в Бунине посреди площади на бетонном столбе.
Станет тётка Гена звать внуков: «Га́нчо-ооо!.. Да-мя́нчо-ооо!..» — и Ганчо с Дамянчо слышат её, даже если купаются за солом, в глубоких омутах Искыра.
Вот и сейчас — бежит тётка Гена по дороге с птицефермы в село.
Бежит и бранится во весь голос:
— Будь она проклята, эта хвостатая воровка! Хитрющая эта Хитрана! Хоть бы ей костью подавиться! Хоть бы ей камнем хвост придавило! А уж эти охотники нагни — глаза б мои на них не глядели!
Ганчо с Дамянчо жили в последнем доме, у околицы, и первыми услыхали брань разгневанной бабки.
А услыхав, тотчас выбежали за ворота ей навстречу:
— Что случилось, бабушка? Опять лиса наведывалась?
— Опять! Опять заявилась, проклятая! Только что самого лучшего петушка унесла. Белого с кудрявым гребешком. Вот я и иду охотников звать. Спрошу их, зачем носят они страшные свои ружья. Зачем зря кормят ленивых своих собак. Чтоб за бедными зайчатами гоняться? А вороватую лису поймать — это они не могут! Заставлю их сейчас же идти ловить её. Хорошо, что сегодня воскресенье, все по домам сидят!
Пошла тётка Гена сзывать охотников, а Ганчо с Дамянчо остались у ворот.
Стоят и думают. Что делать с этой хитрющей хитрюгой? Чуть ли не каждый день таскает кур с фермы! Коли так и будет она разбойничать, как сейчас, бабке нипочём план не выполнить ни по яйцам, ни по птице. Для того ли её знатной птичницей объявили? Для того ли Серебряным Орденом Труда наградили? Разве можно, чтоб она самой последней из всех птичниц в Болгарии оказалась? Нет, надо что-то придумать, надо что-то сделать!..
— Слушай, Дамянчо, что я тебе скажу, — сказал Ганчо. — Мы должны изловить эту лисицу.
— Согласен! — ответил Дамянчо. — Вот только как ты её изловишь, если даже охотники и то её никак не выследят? А у них ружья, собаки!..
— Брось ты про этих охотников! Хитрану эту ружьём не возьмёшь. Хитрецов только хитростью можно победить.
— Что ж, по-твоему, Ганчо, мы Хитрану перехитрим?
— А почему бы и нет? — мотнул стриженой головой Ганчо. — Человек должен быть хитрее самых хитрых зверей. Слушай, что я надумал… Только мне нужны долото, тесак, доска, длинная верёвка и горластый петух.
— Ага! — воскликнул Дамянчо. — Угадал! Угадал! Ты хочешь устроить ловушку. Долотом мы пробьём дырку в стене, правда?
— Правда!
— Тесаком сделаем из доски крышку, правда?
— Правда.
— Привяжем крышку длинной верёвкой. Сами спрячемся с другой стороны забора, за окном птицефермы, правда?
— Правда.
— И, как только Хитрана пролезет в дырку, — хлоп!.. Правда?
— Если влезет, так оно и будет. А если не влезет…
— Так и будет! Так и будет! — радовался Дамянчо. — До сих пор я всё понимал. Не понимаю только, зачем тебе петух.
— Потом поймёшь! — отрезал Ганчо. — Пошли со мной. Бежим на бабкину птицеферму.
2Тётка Гена созвала всех бунинских охотников и отправила их с ружьями и собаками на поиски опасной разбойницы.
До самого вечера карабкались охотники по обрывам и каменистым склонам вокруг села.
До самого вечера лаяли собаки в зарослях и буреломе.
Но Хитрана уже давным-давно укрылась в потайной своей норе. Наелась до отвала, выпила водицы из студёного ключа и сейчас блаженно потягивалась.
Потягивалась и думала:
«Ох, не перехитрить вам меня, дорогие охотники! Ни вам, ни глупым вашим собакам. Вылезу я из норы, когда вы назад в село уберётесь, и опять птицеферму навещу. Очень уж вкусных цыплят тётка Гена для меня откармливает».
Так думала Хитрана и знать не знала про двух маленьких человечков, которые мастерили что-то с помощью тесака, долота, гвоздей и верёвки…
Когда стемнело, охотники возвратились домой усталые и злые.
Они дожидались темноты, потому что не хотели, чтоб кто-нибудь их видел или слышал, чтоб кто-нибудь над ними посмеялся…
А кума Хитрана отоспалась и, радостная, весёлая, снова отправилась на охоту.
— Ах, как хороша эта бледная луна! — пролаяла она тихонько. — Светло как днём. Красное здание птицефермы видно, будто на моей лапке оно стоит. Хи-хи-хи!.. Обойду-ка я вокруг, может, какой цыплёнок на ферму не вернулся. Бегал по лугу и запоздал. Сидит сейчас, бедненький, у проволочной сетки и плачет-заливается, меня зовёт: «Приходи, кумушка лисичка, приходи поскорей, очень мне одному в темноте страшно». Хи-хи-хи!..
Так, довольно хихикая, незаметно подошла Хитрана к птицеферме.
И тут внезапно над полем загремело звонкое:
— Кукареку-у-у!..
— Ух ты! — удивилась лисица. — Да ведь это большой петух тётки Гены! По голосу узнаю. Он у меня давно на примете… Вот славно будет, коли он ко мне в лапы попадётся! Почему только голос его так хорошо слышен? Неужто тётка Гена забыла ворота закрыть?
Быстро-быстро засеменила Хитрана вдоль ограды птицефермы. Нет, ворота были заперты. Но что это там в ограде? Кто-то пробил в ней дыру, широкую-преширокую. Не то что лиса — волк пролезет.
— Уж не ловушка ли это? — пробормотала Хитрана. — Заберусь я туда, а она как захлопнется! Ох, дрожь пробирает!.. Нет, опасно. Не полезу в дырку…
Побрела кума-лиса дальше, миновала дырку. Но не сделала она и десяти шажков, как снова залился звонкий петуший голос:
— Кукареку-у-у!..
— Ох, миленький ты мой петушок, — опять остановилась лиса и облизнула чёрную мордочку. — Какой ты, наверно, жирненький! Какой ты, наверно, вкусненький! Ах, ах! Какой крупный — поймаю тебя, можно будет и гостей в нору пригласить…
