Владимир Руткивський - Бухтик из тихой заводи
Квакуша Премудрая слегка проквакшлялась и ещё раз оглядела потомство.
— Ну так вот, детки, слушайте, что я скажу, — начала она. — Однажды утром я сидела на кочке. И вдруг, откуда ни возьмись, прилетела серебряная стрела и упала прямо передо мной.
— А что было дальше? — подпрыгнув от нетерпения, спросил один лягушонок. — Это была человеческая стрела, да?
Другие лягушата зашикали на него.
Но Квакуша Премудрая прервала свой рассказ и насторожилась. Она первой услышала непонятный топот, который, приближаясь, становился всё громче.
— Потом доскажу, — поспешно произнесла она. — А сейчас прячьтесь кто куда!
Описав широкую дугу, Квакуша Премудрая первой шлёпнулась в заводь. Многочисленное потомство с готовностью последовало за своей бабушкой.
Словно крупный град прошёлся по заводи. И снова всё замерло.
Через мгновение из-за кустов показались два мальчика с разрисованными лицами. Они внимательно рассматривали всё, что попадалось им на глаза.
— Эти мальчики называются свирепыми индейцами, — тихо квакнула бабушка своему потомству.
Так как в этих краях индейцы не водились, лягушата с изумлением вытаращились на них.
Неподалёку от того места, где прятались внуки и правнуки Квакуши Премудрой, «индейцы» остановились.
Вода была чистой и прозрачной, словно школьные окна перед началом учебного года. Среди тёмно-зелёных листьев ослепительно сияли, будто маленькие солнца, белые и жёлтые кувшинки. Над камышом поднимались розовые струи пара. За спиной у «индейцев» мерно и спокойно, словно живое существо, вздыхал лес.
— Ну как, Серёжа, хорошее место? — спросил «индеец», бежавший первым. — Я здесь буду репетировать «Сказку о попе и о работнике его Балде». Тихо, и никто не будет мешать.
— Место неплохое, — согласился «индеец» Серёжа и потрогал ногой воду. — Тёплая… Искупаемся, Вить?
— А ещё я приду сюда с удочкой, — сказал Витя. — Ты видел, какие у меня чудесные рыболовные крючки?
— Ты их мне уже сто раз показывал.
Неподалёку от ребят склонилась над водой старая ива. Одна из её веток протянулась далеко над заводью, и зоркий глаз Капустина сразу же оценил это.
— Чем не вышка для прыжков? — воскликнул он. — Чур, я первый!
Серёжа посмотрел на корни старой ивы. Они были подмыты водой. Недолго, видно, осталось жить дереву.
«Надо бы укрепить эти корни, — подумал он. — Землей засыпать. И тогда ива ещё сто лет простоит».
Его дедушка жил в селе. И Серёжа, когда приезжал к нему в гости, с удовольствием возился в саду.
А Витя уже стоял на ветке.
— Смотри, как я сейчас прыгну! Ласточкой, понял?
Но ласточка Вите не удалась. Он шлёпнулся о воду животом, точь-в-точь как лягушка.
Когда после Витиного приводнения улеглось громкое эхо, Квакуша спросила:
— Теперь знаете, от кого произошёл человек?
Лягушата смущённо переглянулись. Этого они не знали.
— Человек произошёл от земноводных, — пояснила Квакуша. — Короче говоря, от нас с вами.
— Почему? — недоверчиво квакнул самый рослый лягушонок.
— Ты видел, как прыгнул этот мальчик? — спросила Квакуша Премудрая. — Он прыгнул точь-в-точь как мы, лягушки!
Больше Витя с ветки не прыгал. Он сидел на берегу и растирал покрасневший живот.
— А у тебя неплохо получается, — похвалил он Серёжу, когда тот вынырнул из воды.
— Так я же занимался в секции по прыжкам в воду.
— Да? — удивился Витя. Чудак этот Серёжа! Занимается в секции — и ни слова об этом. Будь Витя на его месте — о прыжках в воду давно знал бы весь санаторий!
— Зато я, Серый, умею быстро плавать. У меня дядя моряк, он показал мне один способ, баттерфляй называется. А ты каким способом плаваешь?
— Вольным.
Витя обрадовался: вот сейчас он покажет, как нужно плавать! Подумаешь, какой-то там вольный стиль! Это же всё равно, что никакого.
— Давай наперегонки, — предложил он. — До тех кувшинок и обратно.
Не дожидаясь согласия, Витя провёл на самом краю берега жирную черту. Подождав, пока Серёжа станет рядом, скомандовал:
— Раз, два… три!
И… сразу же отстал. Баттерфляй ему явно не помог.
К тому же появились водоросли, и плыть стало гораздо тяжелее. Но сдаваться первым никто не хотел, и пловцы, круша буро-зелёную колышущуюся стену, с усилием прокладывали себе путь к кувшинкам. За мальчиками оставалась широкая чистая дорожка с вырванными водорослями по краям.
Наказание
Барбула сидел за корягой, занесённой илом, и поджидал ненасытную Зубатку. Несмотря на предупреждение, она снова и снова подкрадывалась к садику мальков, и хозяин заводи решил поймать злодейку на месте преступления.
Вокруг весело шныряли мальки, успокоенные присутствием своего главного защитника. Но вдруг они встрепенулись и нырнули в заросли.
По реке стремительно плыла старшая дочь Барбулы Омаша. Увидев отца, она ещё издали закричала:
— Сидишь, да?
— Сижу, — ответил Барбула и насторожился: Омаша просто так не появлялась, её приход всегда сопровождался неприятностями.
— Отдыхаешь, да? — снова спросила Омаша и вдруг заголосила: — А меня, разнесчастную, лучше бы рыбаки опутали своими сетями, чем терпеть такое! Лучше бы мне, бедной, очутиться на суше в самый солнцепёк! Ой, горькая моя судьбина, обижают меня, несчастную, все, кому не лень!
«Тебя обидишь, как же!» — с сомнением подумал Барбула и спросил:
— Что с тобой? Что-нибудь случилось?
— Ах, ты даже не знаешь ничего! Тогда, может, тебе известно, почему замолчал телефон?
— Телефон? — переспросил Барбула. — А почему он замолчал?
— Потому что ты во всём виноват!
— Я? — изумился Барбула. — Да успокойся ты, говори толком…
Он очень не любил, когда на него кричали. Плохо приходилось тому, кто повышал на него голос. Одной только Омаше это проходило безнаказанно, перед ней все в заводи отступали. К тому же она была его дочерью. А с детьми всегда нужно говорить спокойно и ласково.
— Конечно, ты! — продолжала кричать Омаша. — Кто позволяет им делать всё, что угодно? «Купайтесь, мальчики, где вам только вздумается! Ломайте, детки, всё, что вам под руку попадёт!»
— О каких детях ты говоришь?
— Как о каких? О тех, которые приехали лечиться.
— Но я их даже не видел как следует…
— Ах, не видел! Тогда хоть послушай, что они вытворяют. И где — в моём подводном огороде! Сначала с твоей ивы прыгали, а потом в огород ворвались…
— С ивы? — ужаснулся Барбула и подпрыгнул на месте.
С этой ивой была связана вся его жизнь. Так уж повелось у водяных жителей: они выбирали себе дерево и росли вместе с ним. И если ива упадёт — Барбула тотчас распрощается с жизнью. Ива Барбулы была старой, корни
Отсутствуют страницы 31, 32
шенное место. — Это совершенно новый стиль. И называется он спасительным.
— Очень быстрый стиль, — сказал Серёжа.
— Слабо кусали, надо было сильней, — заявила Омаша возвращающимся хвостовёртам. — Ну ничего, это ещё не всё… — Потом она повернулась к Бухтику и спросила: — Можешь починить свой телефон?
— Он не мой, — возразил Бухтик. — Он твой. Мы же недавно говорили об этом.
— Вот как… — Омаша на мгновение задумалась. — А кто его выдумал — я или ты? — спросила она.
— Ну, я, — признал Бухтик.
— Вот видишь? Значит, ты его и чинить должен.
Бухтик вздохнул и нехотя начал связывать обрывки толстых водорослей.
«Хочу море морщить…»
На следующее утро Барбула с сыном приводили в порядок огород Омаши и Чары. Об этом их попросила Омаша. Самой же Омаши с ними не было: она чуть свет уплыла по своим делам к Зубатке.
Не было и Чары. Она не могла оставить без присмотра родники, которыми питалась река.
— Работаем всё да работаем, — недовольно ворчал Бухтик. — Моё оно, что ли? А тот, кому нужно работать, по гостям плавает.
— Перестань, Бухтик, — сказал Барбула. — Она твоя сестра. А просьбу сестры надо выполнять.
— Я и выполняю…
Бухтик разогнулся и покачал головой: работы ещё предстояло очень много. Случайно взглянув на берег, он увидел Витю Капустина, приближающегося к заводи.
— Смотри, отец, к нам снова гости!
Барбула недовольно нахмурил брови.
— Опять что-нибудь натворит… Мало ему других мест.
Хозяин заводи подозвал к себе Кусикову стражу, поплыл к берегу и затаился под оголённым корнем старой ивы: он решил сразу же, как только Витя бросится в воду, выпустить в атаку храбрецов хвостовёртов.
Бухтик присел рядом с отцом.
Но Витя Капустин и не думал лезть в заводь. Он пришёл репетировать. С собой Витя принёс книжку и кусок старой верёвки, которую выпросил у дяди Кости, слесаря санатория.
Он размотал верёвку, присел на траву и, заглядывая в книжку, забормотал про себя:
— Кручу я, значит, верёвку, а Бес вылезает и спрашивает… Я ему отвечаю… потом снова… и ещё… Так, понятно. — И он поднялся: — А теперь — громко и с выражением!
