Элин Пелин - Сказки
Волк послушался, подошёл к коню сзади и только было примерился дёрнуть за хвост, как конь с такой силой лягнул его, что у волка искры из глаз посыпались.
Опомнился волк и поплёлся дальше. Видит, на опушке леса баран пасётся.
— Здравствуй, Рогач!
— Здравствуй, Серый!
— Чей ты?
— Попа Федота.
— Ну, так я проглочу тебя в два счёта.
— Ах, серячок, ах, дурачок, как же ты меня проглотишь, когда я такой толстый — только себя и меня измучаешь!
— Что же нам делать?
— А вот что: ты останься здесь, разинь пасть пошире и жди. А я отойду подальше, разбегусь да с разбегу прямо в брюхо твое и влечу.
Согласился волк, упёрся лапами в землю, разинул пасть и стал ждать.
Отошел баран подальше, примерился, разбежался да как саданёт волка рогами в зубы — и давай бог ноги.
Перекувырнулся наш волк три раза, три раза от боли взвыл, три раза брюхо себе ощупал, три раза себя спросил: «Проглотил я барана или нет?» И три раза сам себе ответил: «Должно быть, проглотил, вот и подняться не могу, до того тяжело!»
Как бы то ни было, поднялся наш волк и тут же такой голод почувствовал, что в глазах у него помутилось. Хочет зубами щёлкнуть — а в пасти ни одного зуба не осталось.
«Еще бы, — подумал Серый, — разве одним бараном наешься? Дай-ка ещё чего-нибудь поищу!»
Поджал хвост и побрёл дальше, а в брюхе от голода урчит.
Подходит к селу, глядит — навстречу ему свиньи.
— Добрый день, хрюшки!
— Добрый день, волчий сын, чего тебе надо?
— Чьи вы?
— Здешних попов…
— А-а, стало быть, обед мне готов!
— Готов, Серый, готов, — говорят свиньи, — но прежде чем съесть нас, ухвати вот этого поросенка за ухо, он тебе на волынке сыграет. Такой уж у нас обычай: едоков перед обедом веселить.
Волк послушался — и хвать поросенка за ухо, а тот как завизжит, как заверещит — все село переполошил. Видит волк — люди бегут, с вилами, кольями. Понял, что дело нечисто, поросёнка оставил и пустился во всю прыть.
Вернулся волк в лес, пристыженный и голодный.
Видит — навстречу идет по тропинке деревенский портной с аршином в руке. Помахивает аршином, посвистывает и время от времени табак нюхает.
— Здравствуй, мужик! — говорит волк.
— Здравствуй, лесовик! — отвечает портной.
— А я тебя съем!
— Будь по-твоему, — отвечает портной, — только я боюсь, что в брюхе у тебя не умещусь. Дай-ка обмерю!
— Мерь, коли охота, — согласился волк, — только живее, уж больно я голоден.
Портной схватил Серого за хвост — и ну аршином орудовать. Бьёт и приговаривает: «Аршин в длину, аршин в ширину! Аршин в ширину, аршин в длину!»
Портной лупит, волк вырывается, портной лупит, волк вырывается, пока хвост себе не оторвал и в чащу не убежал.
В лесной чаще Серый собрал своих товарищей и стал им жаловаться на портного. Волки судили да рядили и под конец решили: портного поймать и в клочья разорвать. Побежали за ним вдогонку.
Портной услыхал, что волки за ним гонятся, взобрался на высокое дерево и притаился. А волки учуяли его и остановились под деревом. Стоят и думают, как до портного добраться. Думали-думали и надумали: глупый волк под самый низ ляжет, а остальные друг на друга встанут и портного достанут. Задумано — сделано. Принялись они друг на друга взбираться — вот-вот портного схватят.
— Эх, от смерти, видно, не уйти, так дай же напоследок хоть табачку понюхаю, — сказал портной, открыл табакерку, достал большущую щепоть табака, в обе ноздри заложил, да как чихнет: — Апчхи!.. Ну и ну!..
Глупому волку, что под самым низом лежал, послышалось, будто портной кричит: «Аршин в ширину, аршин в длину!» Он перепугался, вскочил и прочь побежал, а остальные посыпались на землю, словно арбузы с воза. Рассердились они на глупого волка, помчались за ним, догнали — и тут пришлось ему худо.
Осел Сулеймана-аги
Однажды Сулейман-ага, открыв дверь хлева, увидел, что осла его там нет, и отправился на поиски. Всё поле, все дороги обошёл, ни одного кустика не пропустил, даже в колодец заглянул — всё было напрасно! Осёл как сквозь землю провалился.
В отчаянии остановился Сулейман-ага на окраине села и обратился к игравшему поблизости мальчишке:
— Послушай, мальчик, не видал ли ты здесь осла?
— Кроме тебя, другого не видал, — ответил мальчишка и показал ему язык.
— Ты, мальчик, не шути, — произнес обиженный Сулейман-ага. — Ответь мне по правде: не видал ли ты ненароком осла — молодого, рослого, серой масти, работящего?..
— А, вон оно что! — ответил мальчишка. — Ну так этот осёл уже три дня как нашим стал.
— Как так можно, чтобы мой осёл стал вашим? — удивился Сулейман-ага и спросил: — А ты чей сын?
— Я сын судьи. Только осёл, про которого ты спрашиваешь, наш. Говорю тебе, он уже три дня возит наше зерно на мельницу.
У бедного Сулеймана-аги сердце зашлось от такой несправедливости.
Придя в себя, он поспешил к дому судьи и заглянул в ворота.
В эту минуту в хлеву громко и жалобно заревел осел. Сулейман-ага узнал по голосу своего осла.
Открыл он калитку, вошёл во двор и направился к судье.
— О, мудрый и справедливый судья, — сказал он. — Три дня тому назад мой осёл по ошибке забрёл в чужой двор. Мой прекрасный серый, работящий осёл с голубыми бусами и маленьким колокольчиком на шее, с красным помпоном на лбу!
— Что мне за дело до твоего осла? — сердито ответил судья.
— Умоляю тебя, о справедливейший из судей, вели человеку, к которому забрёл мой осёл, вернуть его мне.
— Ну конечно же, он должен его вернуть, — промолвил судья.
— Раз такое дело, так верни мне моего рослого, чудесного осла серой масти, с бусами и колокольчиком на шее, с помпоном на лбу, о, справедливый судья!
— Это ты мне? — удивился тот. — Никакого осла у меня нет.
— Нет, благородный судья, он у вас и вот уже три дня как возит на мельницу ваше зерно, — плачущим голосом сказал Сулейман-ага.
— Нет у меня никакого осла, понятно? — строго произнёс судья.
В это время в хлеву во всю мочь заревел осёл.
— Да вот он ревёт в твоем хлеву! — обрадованно воскликнул Сулейман-ага, услыхав голос своего любимца.
— Молчать! — крикнул судья. — Ты веришь какому-то ослу, а мне, судье, не веришь. Возьмите его! — приказал он своим слугам. — Всыпьте ему двадцать пять палок!
Слуги схватили бедного Сулеймана-агу и, отсчитав двадцать пять ударов, вытолкнули за ворота.
По месту и мера
Один человек на тележке по сёлам разъезжал, ситцы продавал, добра наживал.
Однажды, когда он ехал дремучим лесом, встретили его разбойники.
— Стой!
Он остановил лошадь.
— Куда едешь? — спросили разбойники, взяв коня под уздцы.
— Я по сёлам езжу, ситцы продаю.
— Показывай свой товар!
Человек достал несколько штук ситца.
— Почем даёшь? — полюбопытствовали разбойники, которым приглянулся ситец.
— По десять левов аршин, — ответил продавец.
— Хорошо! Отмерь-ка нам сколько следует, — сказали разбойники.
Человек взял деревянный аршин и начал мерить.
— Нет, не нравится нам твой аршин. Иди-ка сруби вон ту орясину, ею и отмеришь, — велели разбойники, указав на молодое высокое деревцо.
Делать нечего — отсёк человек деревцо, обрубил ветки и сызнова принялся мерить, а разбойники стояли вокруг и смотрели.
Отмерил он раз, отмерил другой да и засмеялся.
— Чему ты смеёшься? — строго спросили разбойники.
А он им в ответ:
— По месту, где я вас встретил, и эта мера коротка, вот я и смеюсь…
Всему своя цена
Один бедняк вошёл в харчевню, где на печи готовились разные соблазнительные кушанья, достал из котомки чёрствую горбушку, подержал над кастрюлей, из которой шел густой пар, и стал есть размякший хлеб.
Харчевник схватил бедняка, надавал ему тумаков и потащил к судье, требуя платы за съеденное кушанье. Судья выслушал обоих и спросил бедняка:
— Что ты предпочитаешь: уплатить или в тюрьме отсидеть?
— Лучше уж уплачу, — ответил бедняк. — У меня дети есть, что с ними будет, если вы посадите меня в тюрьму!
— Хорошо, — сказал судья, — сколько у тебя денег?
— Всего-навсего вот этот золотой, что я про чёрный день берегу, — ответил бедняк, доставая монету.
Судья взял её, подозвал харчевника и, громко стукнув монетой о стол, сказал ему:
— Вот, возьми то, что тебе полагается!
Харчевник было с жадностью протянул руку к монете, но судья вернул золотой бедняку и сказал:
— Этот человек съел только пар от твоего кушанья, поэтому и тебе следует получить только звук от его монеты. А теперь идите каждый своей дорогой!
Охота пуще неволи
У медведицы Мецаны, у Мецаны-Тодораны на уме одна забота: жить в довольстве и покое, а с людьми ей неохота.
