Марья-Леена Миккола - Анни Маннинен
Муттиска принесла открытки, положила их на кухонный стол и принялась готовить для Анни сок. Частенько первая половина дня так и проходила: Муттиска мирно подремывает и вяжет, Анни в это время читает ей вслух книгу с картинками или разглядывает почтовые открытки. Нередко Муттиска угощала ее чем-нибудь вкусным, например, ставила на стол чай с медом и с маленькими сдобными булочками, смородиновый сок или приготовленное из телятины заливное, внутри которого виднелся зеленый горошек.
Сегодня же Анни была так озабочена, что ее не интересовали всерьез ни почтовые открытки, ни угощение. Она покашливала и болтала ногами, взгляд ее то и устремлялся на Муттиску.
— Я вижу, у тебя ко мне какое-то дело, золотко, — сказала Муттиска. Сама она тем временем начала плести кружево. — Смотри, какой рисуночек. Этот кусок простынного подзора Муттинен привез мне в подарок из Севильи… Ах, что это были за времена! Все женщины завидовали, что у меня такой хороший муж… Да что это я вдруг разболталась-то. Давай выкладывай свое дело.
— Ну, в общем… Тэри рассказал, что здесь у вас побывали… как бы это сказать… гости, — запинаясь выдавила из себя Анни.
— Во-от ты о чем… — протянула Муттиска и прикрыла глаза. Анни показалось, что она чем-то недовольна.
— Этим зверям было плохо, да? Ты их лечила? — шепотом продолжала Анни.
Муттиска открыла глаза и буркнула:
— Врач посмотрел, фельдшер повертел. Ты, парень, на службу годишься. Так сказал Муттинен, когда пошел в моряки.
Анни словно и не слышала этих слов. Она подошла почти вплотную к Муттиске и почти беззвучно попросила:
— Научи меня тоже исцелять.
— Да ты говоришь так, будто веришь в бога, — заметила Муттиска. Потом она долго и пристально смотрела на Анни своими ясными глазами, в которых, как на поверхности воды, дрожал солнечный лучик. И вдруг она рассмеялась, вся вздрагивая от смеха: — Ну до чего же тебе хочется поколдовать, золотко! Ты погоди немного. А врачевать это не ворожить. Кто хочет врачевать, тот должен хорошо знать природу. Так хорошо знать, чтобы видеть душу каждого деревца, кустика, цветика, травинки, душу всего живого на земле — зверя, птицы и рыбы. Вот когда научишься видеть насквозь, тогда начнешь понимать. Тогда и помочь сможешь. Но это до-олгий путь…
Анни слушала Муттиску с напряженным вниманием, забыв про недопитый стакан сока. Глаза ее сияли.
— Послушай, Муттиска… Ты не могла бы… Не могла бы… — Анни даже заикалась от волнения… — … позволить, чтобы я пришла сюда ночью, когда соберутся звери? Возьми меня тоже! Я знаю, вы пойдете завоевывать Лехилампи…
При этих словах Муттиска так отчаянно замахала на Анни, что вязальный крючок вывалился у нее из рук и со звоном упал на пол. Муттиска сурово посмотрела на девочку и сказала:
— Река загрязнилась, и берега тоже. Животные переселяются в другое место. Но ты в это дело не суйся, коли тебя не зовут.
Однако суровый тон Муттиски не смутил Анни. Скрестив руки, она продолжала умолять:
— Возьмите меня, пожалуйста! Ведь я даже понимаю язык зверей!
Но Муттиска опять закрыла глаза и тихо вздохнула:
— Иди-ка ты погуляй… Меня так в сон потянуло. Сходи на речку, там водится еще кое-кто из плавающих и квакающих…
И тут Муттиска в самом деле заснула, низко свесив голову. Анни поднялась со своего места и тихонько пошла к двери. Вслед ей Муттиска пробормотала сквозь сон:
— Но смотри не купайся больше в нашей речке. Чума от этой воды будет, чума и холера…
Анни вся задрожала от этих слов и вышла во двор. Она сорвала еще несколько слив и, дожевывая их, услышала, как Муттиска запела:
Ох уж я бедовая!
Если петь не перестану,
То еще бедовей стану…
«А сама притворялась, будто спит, — обиженно подумала Анни. — Вот всегда она так! Сразу засыпает, как только я начну спрашивать про ночные дела».
Анни спустилась вниз к реке по тропинке, огибавшей Казарменную гору. Город, видневшийся за рекой и за заводскими трубами, словно отодвинулся куда-то. Он был весь затянут серой дымкой, которая тускло серебрилась в лучах бледного солнца.
Анни пошла вверх по реке, туда, где был небольшой плес. Там росли кувшинки и можно было купаться. А ниже по течению кувшинки в реке совершенно исчезли. В мутной, почти черной воде плавали одни опилки. Изредка по реке проплывало одинокое бревно. Лассе умел держаться на таком бревне, изображая сплавщика на порогах. Анни далеко не заходила, она барахталась у самого берега; здесь она вслушивалась в пение рыб, разговаривала с Выдрой и лягушками. Иногда — это случалось очень редко — к ней подплывала поздороваться большая и красивая Королева Рыба.
Сегодня Анни не хотелось купаться. Да и предупреждение Муттиски про чуму не выходило у нее из головы. В задумчивости девочка подошла к мшистой поляне на опушке леса. Навстречу ей выпрыгнул предводитель лягушачьего племени, или попросту Большой Лягух. Он преследовал дафнию — водяную блоху. Корона на его голове сбилась набок. Взмыленный и очень озабоченный, Большой Лягух грустно посмотрел на Анни и проквакал:
— Я пришел попрощаться с тобой. Мое племя покидает эти места. Ах, на сердце у меня такая тоска!
— Ты, наверно, опять что-нибудь преувеличиваешь, — сказала Анни, склонившись к лягушке. — Успокойся. Вон и корона твоя съехала набок, дай-ка я ее поправлю.
— Спасибо тебе, детка. Неужели и корона у меня не так? Теперь все не так. И чем дальше, тем больше. Я так озабочен, так расстроен, что мне даже некогда подумать о своей внешности… Вот такие дела… Здесь стало невозможно жить. Здесь просто нечем дышать. У моей супруги нервные приступы повторяются по пять раз в день. Да. А ночью по три раза, — изливал свои жалобы Лягух. — Эти странные примеси, яды, или, как говорит моя жена, «подарочки», проникают в ее нервную систему и вызывают у нее дрожь, судорожные сокращения, непроизвольные подпрыгивания, и в конце концов она теряет сознание. Супруга моя говорит, что ее сонные центры отравляются и она не смеет погрузиться в зимнюю спячку, так как боится, что не проснется уже никогда…
— Да неужели ничего нельзя придумать…
— Не знаю, что здесь можно придумать. Моя подруга необычайно чувствительна; ведь ее род ведет свое начало из искусственного озера в имении фон Конова. С берегов этой реки нам придется уходить. Я уведу за собой свой род на Черное болото, на Мустасуо, там сохранились подходящие мочажинки. Там ты сможешь нас навестить.
— И ты думаешь, там вы сможете спокойно квакать, сколько захотите? А можно ли там плавать? — спросила Анни с тоской в голосе.
— Ты не сможешь, дорогой мой друг, — сказал Большой Лягух. — Для тебя те озерки будут слишком маленькими. А мы, лягушки, там поместимся и сможем плавать.
— А что, если болото вдруг возьмет и затянет вас в свою трясину? — спросила Анни. — Вот возьмет и засосет, а? Может, вы все-таки попробуете остаться здесь?
— Но ведь такое случалось только раньше, — сказал Большой Лягух снисходительно-вежливо. — Раньше это болото было куда больше, и в него мог провалиться даже человек, если сбивался с мостков, проложенных по болотистой тони. В том болоте погибло много животных, еще в прежние времена… И людей оно много поглотило… не только преступников, но и невинных… Ведь в старые времена было принято… Ну да что это я пустое говорю! Прошлое есть прошлое, а настоящее — это настоящее, и болота повсюду осушаются. Знаешь, нам, лягушкам, это кажется ужасным. Как это невежественно!
Большой Лягух вдруг подпрыгнул высоко в воздух, а потом запел квакающим голосом:
Наш род лягушек именитый,
Он царственный и знаменитый.
Озера расцветают в тишине,
Когда лягушки нежатся на дне.
Когда поют лягушки,
Зеленые квакушки,
Тогда ловите счастья миг,
Ква-ква, ква-ква,
Кви-кви, квик-квик!
Если встречаем мы подругу,
Не изменяем мы друг другу.
Вода нам — жизни колыбель.
Буль-буль, буль-буль!
Бель-бель, бель-бель!
Восторг лягушек, зеленый миг!
Бултых — и в омут!
Кви-кви, квик-квик…
Вода, вода, о да…
Ква-ква, ква-ква-а…
По обыкновению Большой Лягух так отдался песне, так увлекся, что никак не мог прекратить своего кваканья. Он продолжал самозабвенно квакать и после того, как Анни спросила:
— А существует ли еще на свете то самое искусственное озеро фон Конова?
Насилу оборвав песню, Большой Лягух перевел дух и ответил:
— Существует, а как же! Его называют Кристальным озером, потому что вода в нем чистая, как горный хрусталь. Там цветут ирисы, водяные лилии, там песок белый и мягкий… Благодать… Но мы не можем вернуться на Кристальное озеро. И ты не можешь, к сожалению.
