Альберт Иванов - Приключения Хомы и Суслика (полная версия)
И так приятно им было знать, что плывут их отражения, бесконечной цепочкой, через всю большую страну: сначала по ручью, затем по реке, потом по морю.
Плывут себе, волосок к волоску вылизан, лапы гордо на груди сложены, рты до ушей улыбаются.
А все любуются на них и весело кричат:
— Привет Хоме и Суслику!
Перелётные птицы кричат, мальчишки-рыболовы и далёкие китобои в открытом океане.
КАК ХОМА И СУСЛИК ПОСЛЕДНЕЕ ПОДЕЛИЛИ
Наступила зима. Снегу! Земли не видно, снег на снег падает. Белый и такой холодный, что, когда бежишь друг к другу в гости, лапы обжигает.
Кончились у Хомы и Суслика запасы. Спать надо — зима. А на голодный желудок не спится.
— Я такой толстенький был, — заныл Хома. — А теперь от голода таким, как ты, Суслик, тощим стану! Скоро.
— А каким же я тогда буду? — беспокойно задумался Суслик.
— А тебя, значит, вообще не будет, — пожалел его Хома.
— Нет, буду! — упрямо сказал Суслик. — Я нас в такое место отведу! Живи — не хочу! За сто лет не съешь!
— За меня не бойся, — повеселел Хома. — Съем! Пошли.
И они пошли…
Вдали, на краю деревни, сарай-амбар замаячил. Подошли вплотную, он полнеба закрыл. Высокий! Тридцать сусликов одного на другого поставить — вот какой высокий!
— Что это? — тихо спросил Хома, озираясь.
— Хранилище. Кладовочка такая. — Суслик с уважением похлопал лапой по стене. — Мне воробьи рассказывали: там гороха полным-полно! Давай дверь искать. Ты — в обход направо, а я — налево в обход!
Пробирается Суслик по снегу и вдруг слышит — позади шаги чьи-то. Оглянулся в испуге, а это Хома!
— Ты чего за мной идёшь?
— Хитрый какой, — прищурился Хома. — Сам меня направо послал — там снег по колено. А тут за тобой тропинка тянется.
Посмотрел Суслик: правда. За ним следы остались, а Хома в эти следы наступает.
Поморгал Суслик, поморгал. И дальше затопал. Шёл и оглядывался: идёшь, а за тобой следы остаются — удивительно!
— Ну, кто прав? — бубнил позади Хома.
— Ну, ты, — нехотя ответил Суслик. — Чего привязался?
— Я к тебе не привязывался. Нечем, — пыхтел Хома, погружая лапы в следы Суслика. — А надо бы. Ветер. — Подумал и добавил: — Шатает.
Наконец они на дверь наткнулись. И в щель под ней пролезли. Только и смогли сказать: «А-ах!»
Из крохотного оконца под потолком свет льётся — кругом сушёный горох на огромной подстилке лежит. Столько насыпано — до крыши носом подать!
— Я отсюда не уйду, — взобрался на кучу гороха Хома, — пока сам собой до пола не опущусь.
— Как — до пола?
— Ну, пока всё не съем, — ответил Хома. — Так и буду опускаться. Постепенно.
— И я, — поддакнул Суслик. — Постепенно.
Какая для них жизнь наступила! Не жизнь — объеденье! Объедались…
— Чего молчишь? — усмехался Суслик.
— Рот занят, — довольно мычал Хома.
Они до того обленились, что вскоре и разговаривать перестали. А зачем разговаривать, если можно лишнее съесть?
Потом и двигаться перестали. А зачем двигаться, если еды полно, даже лапу лень протянуть?
Лень не лень, а протягивали: есть-то надо. Лень, а надо.
Протянул однажды Суслик лапу и взял горстку горошин у Хомы под боком.
— Ты чего у меня берёшь? — рассердился Хома. И зачерпнул ладошкой прямо под носом Суслика.
— Ты вон как?! — вскочил Суслик. — Давай всё делить!
Вначале по горошине делили и около себя сыпали. Надоело. Потом — по пригоршне.
— У тебя лапа больше, — спохватился Хома. — Вон какая загребущая! Давай, ты одной лапой, а я двумя?
— Ишь ты! — не согласился Суслик. — Умный, да? Промерили они кучу шагами. И прокопали посредине в горохе границу-канавку, от стены до стены.
По ночам теперь Хома и Суслик не спали. Тайком в темноте на чужую половину бегали. Горох к себе таскали. Уж и есть-то некогда было. Голодали. Старались побольше унести.
А днём тоже не спали. Друг на друга смотрели: как бы кто у кого горошинку не взял. Стерегли.
Глаза слипаются, слипаются… Ущипнут сами себя за бок, чтобы не заснуть, и снова следят.
А как-то раз ночью возвращались каждый к себе с добычей — лбами столкнулись. Сцепились. Шерсть клочьями полетела. Покатились. Треск, звон, грохот!..
Когда они очнулись в сугробе и взглянули высоко вверх, где разбитое оконце виднелось, Хома проворчал:
— Я больше туда не вернусь.
— И я не вернусь, — простонал Суслик.
И они дружно зашагали домой. Ушёл каждый молча в свою нору.
Есть захотелось… Пошарил, пошарил Хома на полке. Вдруг случайно горошину нашёл. Одну-единственную.
Посмотрел на неё… В лапе зажал. И к Суслику. Разломил горошину пополам — другу дал.
КАК ХОМА ЗИМОЙ КУПАЛСЯ
Шумит, метёт зима, сон нагоняет.
Забежал Суслик к Хоме в гости. Напоследок, перед спячкой. Спокойной зимы пожелать.
Сидели. Зевали.
— Как сейчас заляжем, — деловито произнёс Суслик.
Но Хома вдруг решил: не спать!
— Ведь жизнь — одна. — заявил он Суслику. — А мы полжизни спим. Не буду спать, значит, две жизни проживу. Одну свою и одну твою, пока ты спать будешь!
— Мою не надо, — заволновался Суслик. — У меня и так-то жизни почти нет, раз я спать люблю.
— Давай не спать вместе. — великодушно предложил Хома.
— Знал бы ты, как я спать умею, — обиделся Суслик. — Куда тебе до меня!
— Это мне-то! А кто позапрошлой зимой больше тебя на два дня проспал?
— Вспомнил! — усмехнулся Суслик. — А в прошлом году? Ты меня целый месяц не мог разбудить, когда я не спал и притворялся.
— Притворялся! А я, умный такой, целый месяц тебя будил?
— Ага, — хихикнул довольный Суслик, — ты такой умный.
И повертел лапой у Хоминого виска.
— Лапы прочь! — рассердился Хома. — Спи, как хочешь, а я зато вас всех переживу!
— Уговорил. Будем всех переживать вместе! А как?
— Нужно бодрым быть, — приосанился Хома. — Тогда спать не захочется. Будем в проруби купаться.
— А не замёрзнем? — испугался Суслик.
— То-то и оно, замёрзнем! — ликовал Хома. — Разок в ручье окунуться, неделю в норе дрожать! Нипочём не уснуть! Отогреешься и…
— И спать, да? — радостно перебил его Суслик.
— Нет, снова в прорубь. И опять неделю дрожать! Здорово, да?
— Тебе, Хома, лечиться надо, — серьёзно заметил Суслик.
— А, — отмахнулся Хома, — Лечиться в будущем будем, когда воспаление лёгких схватим. Вместе! Ради долгой жизни мне ничего не жаль, даже твоего здоровья.
— А твоего? — насупился Суслик.
Хома внимательно посмотрел на него.
— И моего, — соврал Хома.
— А вдруг не заболеем? — с надеждой спросил Суслик.
— Заболеем, — заверил его Хома. — А больные, сам знаешь, плохо спят.
— Согласен, но… — предупредил Суслик — Ты сам по себе, а я в прорубь сначала кипяточку из чайника плесну, а уж потом кинусь.
— Это нечестно, — задумался Хома — Я, значит, в ледяной воде плавай, а ты — как в парном молоке купайся?
— А у тебя чайника нет! — нашёлся Суслик.
— Ну, пусть, ладно, — проворчал Хома и поднял на плечо ломик, похожий на обыкновенный гвоздь.
А Суслик за чайником побежал.
Долго они лунку долбили. Строго по очереди. Сначала Хома, потом Суслик, снова Суслик, и опять Хома. Сколько раз Суслик домой бегал: остывшую воду в чайнике разогревать!
Пробили, наконец, лунку. Свершилось.
— Чур, ты первый, — поспешно сказал Хома.
— Почему? — вздрогнул Суслик.
— Ты с чайником.
— A-а, хочешь после меня в нагретой водичке поплескаться? — догадался Суслик. — Пожалуйста!
Он щедро вылил кипяток из чайника в прорубь и прыгнул.
— Ой-ёй-ёй! — с душераздирающим криком он выпрыгнул из проруби и зигзагами понёсся домой.
— Во! — изумился Хома. — Как ошпаренный! Нет, глупых нету, чтобы сразу лезть.
Он подождал, ещё подождал, и снова подождал, чтобы вода в проруби хоть немного остыла. И нырнул!
— Ой-ёй-ёй! — выскочил он ещё быстрее Суслика и резво понёсся к норе. — Горю!
И на ходу с ужасом присматривался к своей шубке — от неё клубами валил пар.
Всю зиму не разговаривали Хома и лучший друг Суслик. Спали.
А когда весна разбудила их, Хома сердито сказал дружку, ощипывая себя:
— Ты меня в своём кипяточке чуть не сварил. Смотри — линяю. Чтоб и тебе повылазило!
КАК ХОМА И СУСЛИК ДРУГ ДРУГУ ПЕЛИ
Наступила весна, проложила в снегу ручейки.
Затем ни снега не стало, ни ручейков. Это пришло лето. Самое любимое время Хомы и Суслика.
Летом птицы весело поют. Летом можно бегать, где угодно, в догонялки играть, в прятки. И дни летом — длинные, можно подолгу домой не возвращаться.
